достаточно сослаться на меня, - и подал Томашу свою визитную карточку, где
была его фамилия (разумеется, вымышленная) и министерский номер телефона.
министерстве сожалеют, что такой блестящий хирург вынужден теперь
прописывать аспирин в пригородной амбулатории. Всякими околичностями он
давал Томашу понять, что спецслужба, хоть об этом и не говорится вслух, не
согласна с чересчур жесткими методами, какими специалисты изгоняются со
своих рабочих мест.
этого толстячка и не переставал удивляться, как тот правильно и до
мельчайших подробностей осведомлен о его профессиональных достоинствах. До
чего мы беззащитны против лести! Томаш не мог устоять и не отнестись к
словам человека из министерства на полном серьезе.
тут неопытность. Когда вы сидите лицом к лицу с кем-то, кто весьма любезен,
учтив, вежлив, очень трудно непрестанно сознавать, что во всем, что он
говорит, нет ничего от правды, ничего от искренности. Неверие (постоянное и
систематическое, без тени колебания) требует колоссального усилия и
тренировки, иными словами, частых полицейских допросов. Такой тренировки у
Томаша не было.
у вас было блестящее положение. И мы очень ценим, что вы вернулись. С вашей
стороны это благородный шаг. Вы знали, что ваше место здесь. - И затем,
словно в чем-то упрекая Томаша, добавил: - Но ваше место у операционного
стола!
проговорил опечаленным голосом: - Однако скажите мне, пан доктор, вы
действительно думаете, что коммунистам надо выколоть глаза? Не кажется ли
вам странным, что это говорите вы, именно тот, кто уже стольким людям вернул
здоровье?
написал.
которому положено было звучать очень грустно.
прозвучал еще печальнее.
написал, вам этого не показалось бы. Он вышел несколько сокращенным.
ваш текст не в том виде, в каком вы его написали?
не было честной игрой с их стороны. Томаш пожал плечами.
текста!
сказал Томаш.
ослепили?
журнала, среди писем. Ее никто особенно и не приметил. Разве что русское
посольство, которому она пришлась очень кстати.
которые говорили о вашей статье и поражались, как вы могли такое написать.
Но теперь, когда вы мне объяснили, что статья вышла в ином виде, чем вы ее
написали, многое для меня прояснилось. Это они предложили вам ее написать?
вдруг, что каждым своим словом он подставляет кого-то под удар. Он, конечно,
знал имя редактора, но не назвал его: - Нет, я не знаю.
поводу явной неискренности Томаша, - он же представился вам!
союзником секретной полиции! Мы не умеем лгать. Императив "говори правду!",
сызмальства внушаемый нам мамой и папой, срабатывает так автоматически, что
мы стыдимся за свою ложь даже перед фараоном, нас допрашивающим. Для нас
куда как проще спорить с ним, оскорблять его (что, кстати, абсолютно
бессмысленно), чем лгать ему в глаза (а ведь это и есть то единственное, что
нам полагается делать).
почувствовал себя до некоторой степени виноватым: ему пришлось преодолеть в
себе какой-то барьер, чтобы продолжать отстаивать свою ложь.
имя ничего не говорило мне, оно тут же вылетело из головы.
стрижен ежиком. Томаш постарался наделить его чертами прямо
противоположными: - Высокий. С длинными черными волосами.
министерства установил, о ком идет речь. Томаш не только донес на какого- то
редактора, но его донос ко всему еще и ложен.
вновь возмущенно заудивлялся, что Томаш не хочет сказать ему правду: -
Послушайте, пан доктор, минутой раньше вы утверждали, что ваш текст
сократили на треть, а теперь говорите, что с вами беседовали об изменении
порядка слов! Где же, однако, логика?!
сейчас, было сущей правдой. - Логики никакой, но это именно так, - смеялся
он. - Меня попросили разрешить им изменить порядок слов в одной фразе, а
затем треть статьи вообще выбросили.
толк такого безнравственного поведения, и сказал: - Эти люди отнеслись к вам
весьма некорректно.
шантажа. Было бы жаль, если бы из-за этого пострадали вы и ваши пациенты.
Мы, пан доктор, прекрасно осведомлены о ваших достоинствах. Посмотрим, что
можно будет сделать для вас.
столь непринужденный тон разговора? Уж коль он сразу не отказался беседовать
с полицейским агентом (ибо не был готов к такой ситуации и не знал, что
дозволяет ему закон, а что нет), то по крайней мере не должен был пить с ним
в кабаке вино, словно они были на дружеской ноге. А если бы его увидел тот,
кто знает этого человека? Он обязательно решил бы, что Томаш сотрудничает с
полицией! И зачем он вообще сказал ему, что его статью сократили? Зачем он
без всякой надобности сообщил ему об этом? Он был чрезвычайно недоволен
собой.
раз, он намеревался пойти в кабачок, но Томаш попросил его остаться в
приемной.
внимание Томаша. Человек из министерства произнес ее как шахматист, который
дает понять противнику, что тот допустил ошибку в предыдущем ходу.
Минут через десять, в течение которых разговор вертелся вокруг
свирепствовавшей в то время эпидемии гриппа, человек из министерства сказал:
вас, все было бы проще. Но приходится считаться с общественным мнением.
Преднамеренно или нет, но своей статьей вы подлили масла в
антикоммунистическую истерию. Не скрою, нам было даже предложено привлечь
вас к суду за вашу статью. Это предусмотрено законом. Публичное
подстрекательство к насилию.
Томаш пожал плечами. Тот опять перешел на успокоительный тон: - Мы отклонили
это предложение. Какова бы ни была ваша ответственность в этом деле, в
интересах общества вы должны работать там, где ваши способности могут найти
для себя наиболее полное применение. Ваш главный врач очень ценит вас. У нас
Нортон Андрэ
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Белогорский Евгений
Громыко Ольга
Махров Алексей