read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


- Ух и пересолила же Катенька суп! - несердито говорил папа.
Или:
- Ух и пережарила Катенька ростбиф!
Он любил ростбифы и бифштексы с кровью.
- Нынче, Боря, воскресенье, - всякий раз с улыбкой отвечала мама.
- Ах, да...
- К Катеньке с утра солдат пришел.
- Новый?
- Нет. Владимир. Очень симпатичный.
Я уже знал трех Катиных солдат. Все они внушали мне уважение, так как, на
мой глаз, были большими, пожилыми, сильными, воинственными мужчинами,
стреляющими из пушек по врагам. Головы круглые, стриженные под машинку.
Сапоги тяжелые. Серые шинели пахли псиной.
И только значительно позже я понял, что они, эти Катины солдаты, были не
пожилыми. И даже еще не мужчинами.
- Совсем еще дети! - сказал бы я сейчас.
Им было по двадцати одному году.
Бежит, бежит время.
Я давно хожу не в голубых и розовых платьицах, а в коротких, выше колен,
штанишках. Не очень-то и с ними в дружбе! Еще бы: мечтаю о брюках. О
суконных мужских брюках! И они уже не за горами. Оказывается: все в жизни не
за горами - и юность, и зрелость, а за ней, черт побери, и старость. Я бы
сказал, не столь уж мудрая, как брюзжащая и самовлюбленная.
Бог его знает, кто прав: юноши, считающие стариков романтическими
глупцами, или спесивые старики, убежденные, что у юношей пусто и скучно в их
расчетливых головах.
На вступительные экзамены в Дворянский институт императора Александра II
меня привела Марья Федоровна Трифонова, начальница того детского пансиона,
где я начал свое мученическое восхождение по проклятой тропе наук, добрая
половина которых оказалась мне в жизни совершенно не нужной. К примеру:
алгебра, геометрия, тригонометрия... А вот за то, что меня, шестилетнего,
заставили вызубрить таблицу умножения, я по сегодняшний день благодарен.
Такую она беспрерывную и верную службу служит!
Перед институтскими экзаменами мы страшно волнуемся. Экзаменуют в актовом
зале. Я еще никогда не видел такого паркета. В нем отражаешься, как в
зеркальных витринах на Большой Покровке.
А скользкий он, как лед на Чернопрудском катке. Я уже два раза шлепнулся.
Сегодня экзамен по диктанту.
Марья Федоровна шепчет мне:
- Толя, сядь на парту у окна, выходящего в коридор.
- Хорошо, Марья Федоровна.
Неужели она собирается мне подсказывать? Кто? Сама начальница пансиона!
Важная дама с лорнетом и волосами белыми, как салфетка. Суровая, как солдат
на часах у губернаторского дворца. Она будет подсказывать мне, как Алеша
Гриневич, которого она сама ставила за это в угол носом? Невероятно! А если
и ее поставит в угол носом вон этот грозный старик в синем сюртуке с
золотыми пуговицами - директор Костырко-Стоцкий? Все институты, как я узнал
вскоре, называли его Касторка с Клецкой.
Я пишу диктант. Сердце - ледяная сосулька, а в голове чад, как на
кухоньке у Мити Лопушка, где всякий день жарили на конопляном масле
превкусные оладьи. Мы с Митей частенько менялись: он мне давал две оладьи, а
я ему бутерброд с ветчиной и бутерброд с швейцарским сыром, которыми мне
полагалось завтракать в пансионе.
Лысый педагог, коварный человек с невнятно скрипучим голосом, нарочно
диктует так, чтобы я сделал как можно больше ошибок:
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда...
Где писать "не", где "ни"? А как писать "птичку"? С мягким знаком или без
мягкого?.. Вся надежда на Марью Федоровну. В ней мое спасение! Но в актовом
зале все нижние стекла молочные, непроницаемые! А Марья Федоровна всетаки не
великан, даже на своих французских каблуках. Может быть, она догадается и
встанет на цыпочки, чтобы увидеть, какой кошмар творится в моей тетради?
И вдруг ее спасительный лорнет сверкнул над молочным стеклом.
Ледяная сосулька в моей груди постепенно оттаивает.
Но...
Что это?
Глаза Марьи Федоровны от ужаса вылезают из орбит. Над молочным стеклом
появляется ее рука в черной кружевной митенке. Сухонький палец растерянно
подает мне какие-то непонятные сигналы и знаки. Из всего этого ясно одно: я
сделал ошибку... Где? Какую?.. Перечитываю. Вон она! Вот! Я написал "птичку"
без мягкого знака.
Радостно исправляю: "Птичька".
И победоносно смотрю на Марью Федоровну, поднявшуюся на цыпочки. А она с
искаженным от ужаса лицом в отчаянии хватается за голову и стремительно
отходит от окна.
"Дура! Старая дура! - ругаюсь я. - Даже подсказать как следует не умеет!"
Ее авторитет безнадежно падает в моих глазах.
"А еще начальница пансиона!"
За диктант я получил тройку. Но меня все-таки приняли, так как все
остальные предметы сдал на пять.
Итак, я институтец!
С осени уже буду расхаживать в черных суконных брюках и в длиннополом
мундире с красным воротником, как у предводителя дворянства.
2
Умирает мама. Тяжело, мучительно умирает. Нет, это гипсовое лицо - не
лицо моей мамы! Эти глаза - запавшие, мутные, скорбные - не ее глаза. Эти
прямые поредевшие влажные волосы, утерявшие свой изумительный блеск, - не
ее!
Нас, детей, двое. Сестра еще совсем маленькая. Она играет в куклы, ничего
не понимая.
Наша детская комната отделена от спальни родителей просторной столовой и
папиным кабинетом. В старом доме толстые стены. И все-таки зловещие звуки,
несущиеся из спальни, бьют по голове.
Бьют, бьют, бьют.
Зарываюсь под одеяло. Прислушиваюсь. Холодные мурашки пробегают по телу.
Холодные слезы скатываются по щекам. Я знаю: это икает мама.
Так начался тот день. Солнечный весенний день.
Мама икает. Икает час, два, три...
Шаги по коридору. Отворяется дверь. Входит папа.
- Идем, Толя, - он берет меня за руку, - мама хочет тебя видеть. Вытри
слезы и будь мужчиной.
И вот мы около ее кровати.
У изголовья сидит доктор. Я смотрю с какой-то неиссякаемой злобой на его
черный сюртук, на сверкающие белые манжеты с тяжелыми золотыми запонками.
Руки пухлые, выхоленные. Черная борода пахнет духами и тщательно расчесана.
А лицо как из сливочного масла. Важное, серьезное, горестное. Словно играет
в театре. "А вот вылечить маму не можешь! У, так и убил бы! убил бы!"
Мама гладит меня по голове.
Когда на минуту прекращается зловещая икота, она говорит очень тихо:
- Что же будет... что будет со всеми вами без меня...
И плачет. И поднимает на отца свои бесконечно усталые глаза:
- Боря, запомни, пожалуйста...
И начинает объяснять, где что лежит - Борино, Толино, сестренки.
Мама умерла в девять часов вечера. У нее был рак желудка.
О, как я ругал Бога! Какими ужасными словами! Ведь с трех лет, ежевечерне
на сон грядущий я горячо молился ему: "Господи, сделай, пожалуйста, так,
чтобы мама, папа, сестренка, я и собачка Нерошка умерли в один и тот же
день, в одну и ту же минуту".
Я в третьем классе.
Прошли рождественские каникулы. Началось второе полугодие. Мы решили
издавать журнал.
Мы - это задумчивый нежный красавчик Сережа Бирюков, барон Жоржик Жомини
по прозвищу Япошка и я.
Жоржик маленький, самый маленький в классе, желтый, как гоголь-моголь, и
в очках! Зубки всегда оскалены. У него больше всех двоек, дерзостей и
проделок. Поэтому он чаще других сидит в карцере. Мой отец говорил: "Он
похож на заводную игрушку, завод которой никогда не кончается".
Будущему журналу даем название "Сфинкс". Почему? В том единственном
номере, который нам удалось выпустить, ничего загадочного не было.
Сережа Бирюков сочинил рассказ о собаке. Разумеется, она была гораздо
умней, добрей и порядочней человека. Так уж принято писать о собаках, что в
сравнении с ними наш брат довольно противное животное.
Япошка нарисовал ядовитые карикатуры: на директора Касторку с Клецкой,
сидящего в столовой ложке. Малыш в институтском мундире глядел с омерзением
на это лекарство. Подпись: "Фу-у-у! Не хочу!" Вторая карикатура была на
классного надзирателя Стрижа. Он порхал в нашем саду и пачкал на головы
веселящихся институтцев.
Ну а я напечатал в "Сфинксе" стихотворение. Помню только две первые
строчки:
Волны, пенясь, отбегали
И журчали вдалеке...
Журнал приняли в классе бурно. Он переходил из рук в руки, читался вслух,
обсуждался.
Рассказ про собаку и лихие карикатуры оказались в глазах институтцев, как
ни странно, не бог весть чем. Этому все поверили. Но сочинить стихотворение
в правильном метре, да еще с настоящими рифмами: "Э, надувательство!"
И весь класс стал надо мной издеваться: "Поэт!.. Ха, поэт!.. Пу-у-ушкин!"
Больше всех приставал Борька Розинг, прилизанный пшютик с пробритым



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 [ 30 ] 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.