Чтение 30–й страницы книги ~Санго из Чегема книга3~

лег. Стадо последовало за ним.

Шум водопада и голос старого Хасана:

-- Да, мальчиком в те времена, когда Хаджарат захаживал к нам, я его
часто встречал в лесу. Собираясь ночью прийти к нам, он меня предупреждал. А
потом, бывало, скажет:

-- А ну, подкинь ореховый прут!

Я выламывал ореховый прут, сдергивал все листочки, оставлял только один
на макушке. Я изо всех сил закидывал прутик, а когда он начинал падать на
землю, Хаджарат стрелял из пистолета по листику. Обычно стрелял два раза.
Если попадал только один раз, говорил:

-- Сегодня плохо стреляю.

Время идет, а Хаджарата никак не могут взять. И дух народа подымается,
а дух писарей и князей падает. И уже люди, когда с ними подличали те, в чьих
руках сила, так говорили:

-- Пойду жаловаться Хаджарату.

И шли ходоки. И находили его. Хаджарат цикнет в горах, а в долине у
вороватого писаря писулька падает из рук. Вот такой стал Хаджарат! Хаджарата
никак не могут взять, но и ему трудно в горах одному. Человек не может без
человека. Даже если соринка влетит тебе в глаз, нужен человеческий глаз,
чтобы снять эту соринку.

Сдружился Хаджарат с тремя абреками, и теперь они живут в одной пещере
возле Бзыбского хребта. Ходят, бродят по Абхазии, а живут в этой пещере.

Однажды один из них ушел к себе в село. Оказывается, гнилоглазый уже
нашел к нему путь. Через какую щель он вполз к нему в душу, не знаю. И
раньше не знал и теперь выдумывать не хочу. Видно, обещал ему закрыть дела
трех абреков, если они Хаджарата живого или мертвого привезут в Мухус.

Этот вернулся и договорился с двумя остальными ночью навалиться на
Хаджарата и взять его живого или мертвого. Но Хаджарат почуял беду. Он
понял, что эти трое в своей душе уже отделили себя от него и соединились
между собой. Ладно. Хаджарат почуял, что от них несет гнилью, но они этого
не поняли. Гнилой человек сам свой запах не чувствует.

Ночью в пещере он лег на свое место и сделал вид, что заснул. Он решил
ждать, чтобы поймать их с оружием в руках. Они, конечно, хоть и задумали
черное дело, побаиваются. Слышит -- шепчутся, шепчутся. Костер горит, а они
шепчутся. Дошептались, взялись за оружие, и тут Хаджарат вскакивает. Куда
теперь спрячешь оружие? Хаджарат и раньше спал с оружием в руках, а теперь и
заранее приготовился.

-- Хаджарат, -- говорит самый крепкий из этих абреков, -- нас все-таки
трое. Лучше сдавайся!

-- Правильно, -- сказал Хаджарат, -- я убью троих, а вы убьете одного.

И случилось то, чего не случалось в мире! Пять дней и пять ночей они
вот так в трех шагах просидели друг против друга. Их было трое, и один из
них мог прикорнуть, пододвинуть головешки костра, дать чего-нибудь пожевать
своим, а Хаджарат ничего не мог. На третьи сутки, он потом нам рассказывал,
он приладился на миг засыпать и просыпаться. Но они этого не заметили. Они
хотели его взять измором, но сами протухли.

На рассвете шестого дня, пятясь, пятясь, они вышли из пещеры и навсегда
скрылись из глаз. Может быть, ушли в Мингрелию. Тогда Хаджарат догнать их не
мог, слишком устал, а потом больше их не видел никогда.

А старшина отцу покою не дает:

-- Поезжай, поговори с судейским. Иначе -- плохо будет.

-- Мне не о чем с ним говорить, -- отвечал отец, -- и если он придет
сюда, я на него собак спущу. Так и передай!

И вот получается, что они знают -- бывал у нас Хаджарат. Но никто не
может встать на суде и сказать: "Да, он там был. Я его видел". Тогда тоже
немного закон соблюдали. А этот, гнилоглазый, принюхивается, принюхивается к
нашим родственникам и наконец унюхал, что надо было ему. Этого нашего
родственника звали Бадра.

У него была такая история. Он всю жизнь был вдовый, но имел
единственного сына, пушинке не давал на него опуститься, так любил его.
Однажды Бадра искал свою лошадь и шел через заросли папорти. И в это время
местная вдова искала своего теленка в этой же самой папорти. Она еще была
молодая, крепкая, папорти так и трещали вокруг ее ног. И Бадра пошутил:

-- Куда это ты волочишь сквозь папорти свое сокровище?

Если бы она опустила голову или хотя бы пристойно улыбнулась и прошла,
ничего бы не было. Нет! Засмеялась! И он понял, что можно. И у них был грех
и длился много лет.

А тут вырос его сын, который, конечно, ничего об этом не знал и полюбил
ее дочь. Видишь, как чудно получается? Видно, их породу тянуло на эту
породу.

Как отец ни отговаривал, что ни делал, сын женился на ней. Бадра эту
вдовушку давно оставил, но все равно нехорошо по нашим законам: отец ложился
с матерью девушки, на которой теперь женился сын.

Но вот они хорошо живут, и невестка скоро должна родить. А в это самое
время гнилоглазый все вынюхал и через своего человека передал Бадре:

-- Или ты со мной поговоришь о Хаджарате, или я с твоим сыном поговорю
о кровосмесительстве!

И Бадра испугался. Но все же он был честным. Предупредил отца.

-- Опозорю себя и вас, -- сказал он отцу, -- не устою перед
четырехглазым. Если сын что узнает -- застрелится. Заранее говорю -- ради
сына на все пойду, все, что знаю, скажу четырехглазому. Что-нибудь
придумайте, пока не поздно!

И тогда в ту же ночь отец принял решение. В ту же ночь, никому ничего
не говоря, мы снялись со своего места и переехали в Чегем. Тогда Чегем был
чистым, как этот луг под водопадом.

В те времена крестьянский дом не был захламлен добром, как сейчас.
Телевизоры, шифоньеры, диваны, чума, холера, -- кто тогда знал? Домашнюю
утварь -- на лошадей, впереди скот и тронулись с места. Вот так с тех пор мы
и живем в Чегеме.

И судейский тогда Бадру оставил. Через его боль он хотел разговорить
моего отца, а когда отец исчез, ему и Бадра стал не нужен.

Время идет, а Хаджарата никак не могут взять. Но я уже говорил, как
трудно человеку одному. И вот Хаджарат, забыв свои обиды, сдружился с одним
абреком. Вместе спят, вместе едят, вместе уходят от погони. У этого абрека
брат был арестован и сослан в Сибирь. Он тоже был абрек.

Однажды они, я говорю о Хаджарате и этом абреке, высоко в горах
наткнулись на человеческое жилье. Оказывается, там жил пожилой абхаз со
своей дочкой-перестарком. Он выкорчевал лес, посеял кукурузу, держал пчел.
Знал я его имя -- забыл, будь оно проклято!

Хаджарату приглянулось это место. Вокруг ни души, чащобы -- не
прорубиться, ущелья -- не переползти. Старик этот пятнадцать лет там прожил,
и ни один человек не знал, где он живет. Он иногда спускался вниз, но к нему
никто никогда не подымался...

Почти прямо над грохочущим водопадом из-за хребта вывалился вертолет,
на мгновенье грохотом мотора перекрыл шум водопада, и, бешено вращая
огромными, неряшливыми лопастями, как бы проваливаясь и выбираясь из
воздушных ям, пропилил над альпийскими лугами и завалился за северный
хребет.

Старый Хасан взглянул ему вслед привычными спокойными глазами и сказал:

-- Это чудище сверху все видит. В прошлом году в самом дремучем урочище
под Псху он нашел последних новоафонских монахов. Человек в лесу без огня не
может. Огонь не может без дыма. Через дым нашли. Сняли всех вертолетом,
привезли в город и отпустили. Власть, как и мы, пастухи, не любит, чтобы от
нее скрывались: пасись на глазах!

Но тогда вертолетов не было, тогда можно было спрятаться. И вот стал
Хаджарат со своим другом туда наведываться. Домой нельзя. Перебраться через
Кавказ и жить среди других народов наши тогда не могли. Сейчас везде живут.
Тогда не могли.

Если бы он знал, что будет революция и власть перевернется вверх
ногами, может быть, переждал бы где-нибудь на Кубани. Но он не знал. Сейчас
некоторые делают вид, что он -- революция-конституция -- все знал. Как и все
мы, он знал -- икзикуция. А революция-конституция -- не знал. Он был простой
и решил жениться на дочери этого старика.

-- Так и так, -- говорит Хаджарат старику, -- имя мое ты знаешь, как и
вся Абхазия. Хочу жениться на твоей дочке. Буду раз в неделю приходить,
мыться, переодеваться, отдыхать. Деньги у меня есть, добро у меня есть, если
убьют, все вам останется. И по хозяйству буду помогать, пока жив. Что ты мне
скажешь на это?

Испугался старик, а что может сказать такому человеку?

-- Спроси у нее, -- говорит, -- если она хочет, пусть выходит.

Спросил. Она опустила голову.

-- Если я такому человеку приглянулась, -- говорит, -- согласна.

И вот Хаджарат стал ее мужем. Но, конечно, ни свадьбы, ни гостей.
Только этот его друг знает о женитьбе. И вот, значит, они живут. И бедный
Хаджарат привязался к ней. Все же женщина, все же очаг. И она, как бывает
весной, когда старый кол изгороди вдруг выбрызгивает листья, помолодела,
порозовела.

А судейский в это время сидит в Мухусе и рассылает своих шпионов по
разным деревням. И он наконец донюхался, с каким абреком сейчас дружит
Хаджарат. У этого абрека была жена, и он иногда тайком приходил к себе
домой. И вот однажды приезжает к ней гнилоглазый и уговаривает помочь
встретиться с ее мужем.

-- Если твой муж подсобит мне в одном дельце, -- говорит ей, -- я его
верну тебе.

И жена обрадовалась. Надоело жить без мужа. Устроила встречу, и
судейский сказал абреку:

-- Твой брат в Сибири. Сибирь большая -- человек может не найти дорогу
назад. Возьми Хаджарата живого или мертвого. И брат твой вернется домой, и
дело твое я закрою.

Крепко задумался абрек да недолго думал.