read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



для порядка вызвать врача, пускай, самого захудалого, было бы невредно и
необходимо. Чтоб он что-нибудь констатировал. И Манякин спрашивал у
окружающих и присутствующих:
- А вы мне врача вызывали?
И окружающие говорили:
- А как иначе?
А Манякин спрашивал:
- И когда он будет?
А они говорили:
- Будет после двенадцати.
После чего Манякин опять лежал себе, выздоравливая, и не мог в точности
определить - сейчас уже после двенадцати или еще до. Время перестало
поддаваться его учету и контролю, а часов с боем видно Манякину с ложа не
было. Ну и боя у часов не было, это уже известно. А если бы бой у часов не
вышел в ходе времени из строя, то они бы, конечно, били, отбивая каждую
четверть и каждые полчаса, и каждый час. Поэтому Манякин произносил иногда
ненавязчиво:
- Бой бы в часах починить.
И кто-нибудь ему обязательно отвечал:
- Да-а.
Но бой не представлялось возможным починить в этих старинных часах,
вполне достаточно и того было, что они еще идут - настолько его часы
выглядели и считались старинными. Их один часовщик из центрального дома быта
когда-то смотрел - так он только раскрыл крышку заднюю еле-еле, увидел
механизм воочию и сказал:
- Ну ни хрена себе.
И ушел, это сказавши в свою мастерскую, не сумев закрыть крышку и
оставив ее в распахнутом настежь виде.
А другой часовщик, вернее, часовой мастер, сказал, в часы эти заглянув:
- Бля, - и тоже ушел. А его манякинские друзья-товарищи специально по
всему городу днем с огнем искали и нашли случайно в возрасте уже
восьмидесяти девяти лет. И несмотря на свой бесценный опыт и преклонные годы
жизни, оценил он механизм часов Манякина именно этим, вышеприведенным словом
нелитературного свойства. А в юности он подмастерьем часовщика двора Его
Императорского Величества состоял и уже в молодости не было для него
нечинимых часовых механизмов. А этот вот английской конструкции оказался и к
тому же чуть ли не современной Вильяму Шекспиру сборки. Так что Манякин
лежал, болея, вне времени, в одном только пространстве комнаты и
выздоравливал как-то бессистемно и хаотически. Так же, как и лечился. То
есть конкретно он никак не лечился за исключением алкоголя, но приходили же
к нему разные люди, чтобы позаботиться о нем и о его выздоровлении на месте,
ну и, само собой разумеется, один горчичники к пяткам прилепит, другой -
банки на грудь поставит, а третий - гоголь-моголь принесет в китайском
термосе из дому и зальет Манякину в рот прямо из зеркального горлышка или же
нос ему закапает галазолином, не спросив разрешения и согласия. Манякин
говорил им всем, что это же насилие над больной личностью, а они ему
отвечали, что и насилие бывает во благо и полезно для здоровья человека,
поэтому человек обязан такое насилие терпеть, Господь, мол, терпел и всем
велел и Манякину, значит, в том числе. Да он, Манякин, терпеть и не
отказывался, тем более что как бы он мог отказаться, лежа на спине и тяжело
болея. Терпеть - это Манякину было не привыкать. Терпеть он приспособился
давно и за жизнь свою, сейчас в нем теплившуюся, угрожая угаснуть, всякого
успел натерпеться, и один, самостоятельно, и вместе с народом-тружеником, и
как угодно. И, конечно, чего угодно он натерпелся. Потому-то он и считал для
себя важным и жизненно необходимым задуматься всерьез и надолго. Чтобы
осмыслить пройденный свой путь и сделать соответствующие выводы. И опять же,
зачем нужно было Манякину что-либо осмысливать и делать выводы - ответить ни
себе, ни другим он в состоянии не был, так как для того, чтобы ответить на
эти "зачем", именно и нужно было задуматься. Что никак ему не удавалось. И
другой бы, наверно, давным-давно пришел к заключению, что если не удается,
то и не надо мне этого ни по большому счету, ни в принципе, и жил бы себе
этот предполагаемый другой в свое собственное удовольствие, но тогда это был
бы уже не Манякин, тогда это и был бы кто-то совсем другой, на Манякина
ничем не похожий. И в конечном счете Манякин одержал бы, наверное, над собой
полную и окончательную победу, взяв себя в руки, и задумался бы так, как
мечтал многие годы, состоящие, как известно, из дней, вечеров и ночей.
Но он заболел. Простудился, опрометчиво выйдя на улицу, и заболел. У
него остро воспалились легкие с бронхами и возникли непонятно откуда другие
внутренние болезни. А возможно, они не возникли, возможно, они просто
обнаружились и обострились, спровоцированные жестокой простудой. Но это в
данном случае все равно и неважно, а важно, что оказалось их слишком много
даже для манякинского организма, закаленного всем образом жизни Манякина и,
казалось бы, вполне приспособленного к разного рода перегрузкам. Хотя он бы
с ними, организм, в смысле, с болезнями, так или иначе справился, потому что
не зря же Манякин стал выздоравливать. Никто уже не надеялся и не сомневался
- прощались с ним подчистую, раз и навсегда, с визитами шли, как к телу.
Отец Петр грехи ему и те отпустил в преддверии, можно сказать, авансом, а
Манякин все выздоравливал и выздоравливал, и говорил все чаще полушепотом,
ни к кому в частности не адресуясь:
- Мы еще, - говорил, - задумаемся всем смертям назло. - Нам бы, -
говорил, - только протрезветь в бога душу мать до образа и подобия ну и,
конечно, выздороветь.
Да оно в общем к этому все и шло естественным путем и пришло бы рано
или в крайнем случае поздно, если бы на улице еще больше не похолодало и не
поднялся бы ураганный ветер, направленный своим фронтом точно в окна
Манякина. А квартира у него была старая, хрущевской эпохи построения
коммунизма - отец ее Манякину после себя оставил - и рамы в квартире,
понятно, рассохлись, растрескались и в них образовались щели. И вот в эти
щели врывался теперь с воем и посвистом северо-западный ветер. И он гулял
без препятствий по комнате, взметая пыль из углов, вертелся под потолком
вокруг желтого плафона с лампой, трепал тряпичные блеклые занавески,
хозяйничал у Манякина в постели, проникая под одеяло, и как назло, никого в
это время рядом с Манякиным не оказалось. Совсем никого - ни друзей, ни
соседей, ни каких-нибудь случайных знакомых. То отбоя от них не было, а то -
хоть шаром покати. Все, небось, по домам сидели безвылазно, испугавшись
суровой зимы. И Манякин, будучи все еще слабым и невыздоровевшим встал со
своего ложа с целью тепло одеться, так как яснее ясного он осознал, что
одеться сейчас для него - это самое важное в жизни. И он, преодолевая свою
немощь, добрался до вешалки и, дрожа, надел на себя вначале полушерстяной
фиолетовый свитер, натянув его с трудом через голову - горло у свитера было
длинное и узкое, как кишка, и всегда больно заворачивало книзу уши. Потом
влез Манякин в трико хлопчатобумажное - одной ногой в левую его штанину,
другой - в правую и присел, опираясь спиной о стенку, чтобы вставая,
подтянуть руками трико до талии или чуть выше. Поверх свитера и трико надел
Манякин спортивный костюм с байковой подкладкой и с вышитым гладью на груди
словом "adidas", затянул до самого подбородка замок-молнию и вернулся шаг за
шагом обратно в постель, которая, постояв без него с отброшенным на сторону
одеялом и доступная вдоль и поперек ветру, сильно остыла. Но Манякин
надеялся согреть ее собой после того как, укутавшись, сам согреется и
накопит тепло, сохраняя его в одежде и под одеялом. Одеяло у него было
ватное, толстое и от этого теплое, как печка. И Манякин, лежа лицом вверх,
укрылся им с головой, а низ одеяла подвернул внутрь и прижал пятками ног к
матрасу. Надо было ему еще и носки надеть на ноги, это Манякин всеми
внутренностями чувствовал, но на вешалке носков не нашлось и искать их
следовало скорее всего в шкафу, а до шкафа идти Манякину не хотелось, из-за
того, что шкаф стоял далеко, в самом углу комнаты, прямо впритык к окну. А в
окно дуло и несло мокрым - по-видимому, метель на улице усиливалась,
перерастая мало-помалу в пургу, а из пурги - в бурю. И Манякин слушал эту
пургу и слышал ее сквозь толстый слой одеяла приглушенно, как будто уши у
него были забиты ватой. А вот согреться он все не мог - и одет вроде был
тепло, и одеяло со всех сторон коконом - и никакого толку. Холод полз от
голых ступней под одеждой к бедрам, от бедер - к груди, перебираясь по
туловищу и рукам, к плечам, шее, голове и проникая с дыханием внутрь. В
общем, ошиблась цыганка на все сто процентов. Так и не согрелся Манякин в
своей постели. А успел или не успел он задуматься, как мечтал при жизни,
теперь, конечно, узнать невозможно, но когда через неделю после пурги и бури
пробился к Манякину на троллейбусе брат Сашка, Манякин выглядел так свежо,
словно жизнь из него ушла совсем недавно, буквально час или два назад, и его
мертвое лицо было задумчивым. А младший корректор газеты и друг счастливого
детства покойного сказал, не удержавшись в рамках:
- Видно, проспиртовался он, - сказал, - за все свои годы насквозь,
вплоть до клеток, атомов и молекул. 1994


ВИЗИТ К ЛЕНЕ
Как-то утром или, может быть, ближе к обеду течение жизни стало
незаметным. А еще раньше стало ускользать от Кошонкина течение чужих жизней.
Но это было раньше и объяснимо. Это всякого может постигнуть и постигает
часто и повсеместно, и постигало в прошлом, и, наверно будет постигать в
будущем. Потому что своя жизнь, она ближе к телу, чем чужая. А вот Кошонкин,
несмотря на эту близость, перестал замечать и ее, свою собственную
разъединственную жизнь. Вернее, не жизнь, жизнь он как-то все-таки замечал,
а ее плавное течение. И это было, скорее всего, к лучшему, поскольку жил
Кошонкин, в общем, никак и от такой своей никакой жизни стал даже чернеть
лицом и телом, и у него иной раз спрашивали, где это он так умудрился
загореть. На что Кошонкин не отвечал, а уходил и от вопроса, и от того, кто
вопрос задавал, обижая тем самым спрашивающих. Но ему это было безразлично.
Его и самого нельзя было ничем обидеть. Все по той же причине - не замечал
Кошонкин ни обид, ни обидчиков, а если и замечал, то тут же их забывал.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 [ 30 ] 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.