Чтение 30–й страницы книги ~Ватага~

Ей Бо, здеся!.. Хы!.. Как тут и был... Эй, робенки!..

Горбун рванул в баню дверь... Вдруг Мишка всплыл на дыбы и рявкнул.
Наперсток в страхе отшатнулся, но Мишка свирепо двинул его лапой. На-
персток, как лягуха, пал на карачки, заорал. Красноармеец всадил меж ло-
паток Мишке нож, Мишка оскалил зубы, заплевался и бросился с ножом в
лес, широко раскидывая передние ноги и мотая головой.

Внутреннюю дверь красноармейцы быстро снаружи приперли бревном.

- Эй! Живые или мертвые?! - кричал запертый Зыков.

- Живые!.. - хрипло взвизгивал в самую дверь Наперсток. - Ведь я, Зы-
ков - батюшка, Степан Варфоломеич, колдун... Траву-кавыку жру. Ты меня в
прорубь спустил, а я рядышком в другую вымырнул... Не досмотрел ты, маху
дал... Хы-хы-хы!.. За должишком к тебе пришел... Добрых людей привел.

- А не мертвый, будешь мертвый, собака! - крикнул Зыков.

Сжимая кулаки, юноша шипел:

- Не смей меня называть братом... Я не брат тебе...

- А ты не смей трогать Зыкова... Зыков мой муж! Слышишь? - шипела в
ответ сестра.

- Дура, тварь...

- Ой, Боже...

- Тварь!.. Зыков бандит, палач, враг Советской власти. А ты... Еще
последний раз говорю: опомнись. Скорей, Татьяна! Могут войти. Тшшш... -
Он взмахнул предупреждающе рукой и обернулся к двери:

- Сейчас, товарищи!.. Одну минуту... - и к Тане: - Ну, решай. Со мной
или с ним? Сестра, умоляю... Ради нашего детства...

- С ним.

Юноша на мгновенье закрыл глаза ладонью.

- Поторопись, товарищ Мигунов!.. Зыкова нашли... В бане... - горячо
дышали в дверях три красноармейца.

- Караульте эту! - твердо крикнул юноша. - Не выпускать...

- Скорей, товарищ Мигунов, скорей... - хрипел Наперсток, завидя Мигу-
нова.

Рукава рваного его армяка по локоть засучены, фалды подоткнуты под
кушак. Он жался к углу бани, повернувшись боком к бежавшему юноше. Гор-
бун походил на широкоплечего мужика, которому обрубили по колена ноги,
всего изувечили, башку отсекли и приткнули кой-как на уродливую грудь,
из-под волосатого затылка торчал огромный горб, жирное, коричневое, как
сосновая кора, лицо обрюзгло, потекло сверху вниз, все в лишаях, крово-
подтеках, ссадинах.

Юноша с брезгливостью окинул его взглядом.

Резко, коротко ударил выстрел.

- Ох, стреляет, чорт! - вскричал горбун.

Юноша покачнулся, мотнул ногой и, схватившись за живот, отпрыгнул в
сторону.

В бане загремела брань и хохот.

Наперсток хватил в прискочку из-за угла дубиной и вышиб раму:

- Эй, вылазь добром!

- Убивают! Зыкова убивают! - Татьяна птицей выпорхнула из окна и по-
неслась.

- Стой! Стой! - гнались за ней красноармейцы и стреляли в воздух.

Петух с криком взлетывал, как ястреб, порхали утки, курицы.

Вдруг один красноармеец опрокинулся навзничь и стал недвижим. В бане
опять раздался хохот Зыкова.

Наперсток неистово орал:

- Куда?!. Не бегай тут!.. Перестреляет всех!.. Убьет!

Татьяну смяли, поволокли, она билась, кричала, проклинала брата.

Юноша крепко стиснул зубы. Он был бледен, его колотила дрожь, в испу-
гавшихся глазах металось страданье и смертельная тоска.

Собаки заливисто лаяли, растерянно крутили хвостами, но их глаза были
люты и оскал зубов свиреп.

Из лесу выбежал Тереха Толстолобов, он остановился, вильнул взглядом
туда-сюда и, сразу все поняв, бросился к бане:

- Что, Зыкова добываете? Бейте его, варнака! Жгите его!.. Через него
баба моя задавилась... Ой-ты!..

Он шатался, как пьяный, весь был дик, походил на лишившегося рассуд-
ка.

- Тащи соломы да хворосту! Чего слюни распустили? - щелкая зубами и
воя, кричал он.

Юноша сдерживал стоны и тихо охал. Он лежал на пуховике, под головой
подушка.

- Навылет, товарищ Мигунов... Авось, обойдется, - маленький, черный,
с черными усиками красноармеец, сбросив куртку, обматывал раненому пояс-
ницу и живот бинтом, бинт быстро смочился кровью. Рана была большая и
рваная, от медвежачьего ружья.

Красноармейцы - бегом, вприпрыжку - тащили из дому холст и тряпки,
стригли, рвали их лентами.

- Товарищ Суслов, - юноша поискал взглядом высокого, загорелого, с
белой бородкой красноармейца. - В случае... вы будете командовать...
Что, не вылезает? Поджигайте баню...

- Поджигай!!.

- Поджигай!.. Где серянки?..

- Стой! Сдаюсь... - закричал Зыков.

- Стой! Сдается! Зыков сдается...

- Эй, Зыков! Давай оружие сюда.

- На! - он выбросил винтовку. - На еще, - выбросил пистолет. - Все.
Отворяй дверь, выйду.

- Врешь, нож у тебя, - хрипел, сплевывая и матерясь, Наперсток. - Ви-
жу, нож!

- Нету, все...

- Поджигай!

- На, на! - ножище сверкнул в окне, как на солнце щука. - Где
Татьяна? Покличьте Татьяну сюда.

- Вылазь! Бросай гирю...

Гиря бомбой брякнулась на землю.

- Вылазь!

- Открой дверь, дай я оболокусь. Нагишем, что ли?

- Эге! нет, брат Зыков, - подмигнул горбун и отчаянно сморкнулся из
ноздри. - Ты, этакий леший, выберешься, дубом тебя не свалить... Вылазь
в окно!

Наперсток и другой плечистый красноармеец прижались к самой стене по
обе стороны оконца. В их настороженных руках арканы.

- Вылазь!.. Вылазь, кляп те в рот! - в один голос закричали горбун и
Тереха. - А то живьем сгоришь.

- Жги. Не вылезу нагишом. Где Татьяна? Жги.

- Ребята, подкаливай со всех углов!

Солома вспыхнула, густой желтый дым, загибаясь, повалил в баню.

- Сдаюсь, - упавшим немощным голосом сказал Зыков, лохматая голова и
широченные плечи его, изогнувшись и царапаясь о косяки, показались в ок-
не. Живо скрутили под мышками арканом и, как коня на поводу, человек де-
сять красноармейцев повели его к Мигунову. Зыков давил ногами землю,
словно великан, красноармейцы казались пред ним ребятами.

Наперсток, подбоченившись и слюняво похохатывая, ужимался, опаски ра-
ди, в стороне:

- Что, сволочь, хы-хы-хы, будешь честных людей под лед спускать? -
Изверченное будто картечью лицо его подергивалось, подмигивало, облизы-
вало толстые, покрытые пеной губищи. - Хотела синичка море зажегчи, море
не зажгла, а сама потопла.

- Еще пострадавшие есть? - спросил Мигунов. Голос ослаб, прерывист.

- Алехин убит.

Мигунов неспешно, мутными глазами повел от голых коленей Зыкова
вверх, чрез живот, чрез грудь, но до головы не добрался, голова где-то
высоко, выше сосен, и в глазах Мигунова темнело.

- Расстрел на месте, - сказал он, приподняв и вновь опустив кисть
умиравшей, вытянутой вдоль тела руки.

- За что расстрел? - глухо спросил Зыков. Он внешне был спокоен, но
лицо потемнело от напряжения воли и потемнели серые глаза. - Я работал
на помощь вам.

- Ха-ха! Хороша помощь! - наперебой закричала молодежь. - В городе
сколь народу искромсал, вот начальника нашего изувечил, товарища убил.

- Анархия, разбой, Советская власть не потатчица, - резко проговорил
Суслов.

- В городу расправлялся по-вашему. Сам в газетине читал, как вы кожу
с живых сдираете.

- Врешь, брешут твои газетины! - кричали красноармейцы. - Контр-рево-
люционеры пишут твои газетины! Над мирным людом сроду мы не изгалялись.

- Расстрел на месте, - открыв глаза, еще раз сказал Мигунов и быстро
приподнялся на локте. - Пить.

Глаза его то вспыхивали, то погасали, как догоревшая лампа. Он жадно
глотнул ключевой воды.

Зыкова повели. Он кричал:

- Что ж, милости у тебя, малец, просить не стану! И правде поврежде-
ния не сотворю! - Он остановился, и все остановились, он потянул за кон-
цы аркана, красноармейцы, взрывая землю пятками, надувшись и кряхтя,
под'ехали к нему и захохотали:

- Ну, конь.

- А вот скажи мне на милость, - Зыков уставился в грудь, в мутные
глаза сидевшего Мигунова. - Бога признаете вы, Господа нашего Исуса
Христа? - в голосе его было страданье, последний крик, настороженность.

Мигунов резко потряс головой:

- Нет.