похитители назвали и его в списке узников, которых они требуют освободить.
вежливости: - Какое на тебе красивое платье.
Материя совсем недорогая, а шила домашняя портниха... Ты не думай, что я
транжирка.
оставаться, чтобы его убили? Мог продать поместье за хорошие деньги, и мы
бы прекрасно жили здесь все вместе.
очередь не подумать о семье, это же такой эгоизм!
утром, когда отец Гальвао служил заупокойную мессу. Отец Гальвао был
иезуитом, португальцем, которого почему-то перевели сюда из
Рио-де-Жанейро. Он пользовался большой популярностью у дам, может быть,
они так охотно исповедовались ему потому, что он нездешний.
разобрать. Казалось, Пларр сидит в вольере и прислушивается к
разноголосице птиц из чужеземных стран. Одни чирикали по-английски, другие
по-немецки, он расслышал даже французскую фразу, которая, наверное,
пришлась бы по сердцу его матери: "Georges est tres coupable" [Жорж очень
виноват (франц.)]. Он посмотрел на нее, пока она тянулась губами к
шоколаду. Любила ли она когда-нибудь отца и его самого или же просто
изображала любовь, как это делает Клара? За годы, пока он взрослел, живя
рядом с матерью, Пларр научился презирать лицедейство. В его комнате
теперь не хранилось никаких сентиментальных памяток, даже фотографий. Она
была почти такой же голой и лишенной всякой лжи, как полицейская камера. И
в любовных связях с женщинами он избегал театральных возгласов: "Я вас
люблю". Его часто обвиняли в жестокости, хотя сам он считал себя просто
старательным и точным диагностом. Если бы он хоть раз обнаружил у себя
болезнь, которая не поддавалась другому определению, он не колеблясь
признался бы: "Я люблю", однако же всегда мог приписать чувство, которое
испытывает, совсем другому недугу - одиночеству, гордыне, физической
потребности или даже простому любопытству.
знал, что такое любовь.
что она воспримет его как упрек, а у него не было желания ее упрекать. С
куда большим основанием он мог бы в подобном незнании упрекнуть самого
себя. А может быть, думал он, она права, и я пошел в отца.
как он с нами прощался; я тогда заметил, что он поседел. И еще помню, как
по вечерам он обходил дом и запирал все двери. От этих звуков я всегда
просыпался. Я даже не знаю, сколько ему теперь было бы лет, если бы он был
жив.
- это увидеть, как мы оба уплываем по реке. С его стороны было жестоко так
говорить.
успела. Забыла кое-какие драгоценности. У меня были часики с бриллиантами,
я их надевала к черному платью. Помнишь мое черное платье? Да нет, куда же
тебе помнить? Ты и ребенком всегда был такой ненаблюдательный. Он уверял,
будто боится, что я расскажу друзьям, а они станут болтать, и полиция нас
задержит. А я приготовила такой хороший именинный обед, острую закуску с
сыром, он ведь больше любил острое, чем сладкое. Вот что значит выйти
замуж за иностранца. Вкусы всегда такие разные. Утром я истово молилась,
чтобы он не слишком мучился.
больнее всего в чистилище, когда видишь, к чему привели твои поступки и
какие страдания ты причинял тем, кого любил.
долга. Он ведь такой типичный англичанин. Предпочитал мужское общество. Не
сомневаюсь, что, когда пароход отошел, он отправился в клуб.
Конституционным, но полиция его прикрыла. Потом члены стали собираться
тайком, как-то раз даже у нас в имении. А когда я возражала, он меня не
слушал. Я ему говорила: "Помни, у тебя жена и ребенок". А он мне: "У
каждого члена клуба есть жена и дети". Я сказала: "Ну тогда у них должны
быть темы для разговора поважнее, чем политика..." Ладно, - добавила она
со вздохом, - чего вспоминать старые споры. Я, конечно, его простила.
Расскажи-ка, дорогой, лучше о себе.
Пларр, который предпочитал одиночество, было рискованно. На этом самолете
редко летали незнакомые люди или туристы. Пассажирами, как правило, бывали
местные политические деятели, возвращавшиеся из столицы, или жены богачей,
которых он иногда лечил (они ездили в Буэнос-Айрес за покупками, в гости и
даже причесываться, не доверяя местному парикмахеру). В небольшом
двухмоторном самолете они составляли шумную компанию.
испортилось, когда через проход его радостно приветствовала сеньора
Эскобар - он ее сперва не заметил.
рядом.
разговаривает с полковником Пересом.
того кошмарного дома на калье... ну, да вы же мужчина и прекрасно знаете,
о каком доме я говорю.
приличное, то всегда выражалась по-французски. Он так и слышал, как она
вскрикивает в своей комнате, с тонким умыслом притемненной на две трети
опущенными persianas [жалюзи (исп.)]: "Baise-moi, baise-moi" [целуй меня,
целуй меня (франц.)]. Она никогда не позволила бы себе произнести подобную
фразу по-испански. И теперь со вздохом, так же тонко рассчитанным, как и
опущенные жалюзи, она сказала:
министерства финансов? Надо надеяться, что они не поссорились.
предостережения из рупора были произнесены и они поднялись высоко над
защитного цвета Платой, которая почернела с наступлением вечера, он
приготовил ничего не значащую фразу:
хороших врачей. Если я вас не вызывала, то только потому, что я до
неприличия здорова. А, вот наконец и мой муж. Погляди, кто тут с нами,
Густаво! И не делай вид, будто не помнишь доктора Пларра!
Эскобар тяжело опустил руку на плечо доктору Пларру и стал ласково его
мять - он, как и все латиноамериканцы, щупал каждого, с кем разговаривал.
Даже удар ножом в одной из повестей Хорхе Хулио Сааведры можно было счесть
своего рода прощупыванием. - Мы по вам скучали, - продолжал он громко, как
говорят глухие. - Сколько раз жена говорила: не пойму, почему нас больше
не посещает Эдуардо?
кирпично-красное, как латерит, лицо было похоже на просеку в лесу, а нос
вздымался, будто вставший на дыбы конь конкистадора. Он говорил:
ужины...
ее мужа больше - грубоватой шутливости или насмешки. Маргарита утверждала,
будто муж ее бешено ревнив: ее гордость была бы уязвлена, если бы на самом
деле он был к ней равнодушен. Может, он и не был к ней равнодушен, ведь
она все же была одной из его женщин, хотя их у него было немало. Доктор
Трубников Александр
Перумов Ник
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия