словно на приговоренного к пожизненному заключению узника, в чьей поимке
он был виновен.
тягостным неделям сомнений и неуверенности. Всякий раз, возвращаясь домой,
я ждал беды. Иногда я не заставал Фуонг и никак не мог сесть за работу,
раздумывая, вернется ли она вообще. Я спрашивал ее, где она была (стараясь
не выказать ни тревоги, ни подозрений), и она называла то базар, то лавку,
сразу же предъявляя вещественные доказательства (самая ее готовность
подтвердить свой рассказ казалась мне в ту пору подозрительной); по ее
словам, она иногда ходила в кино, и обрывок билета всегда был у нее
наготове; но чаще всего она бывала у сестры и там-то, по-моему, как раз и
встречалась с Пайлом.
ненависть моя была не к ней, а к будущему. Одиночество лежало рядом со
мной по ночам, и одиночество держал я в своих объятиях.
готовила трубки, нежно и ласково отдавала мне свое тело, но оно уже больше
меня не радовало. И если в первые дни я хотел заглянуть ей в душу, то
теперь я стремился прочесть ее мысли, спрятанные от меня за словами языка,
которого я не понимал. Мне не хотелось ее допрашивать. Мне не хотелось
заставлять ее лгать (до тех пор, пока ложь не была произнесена, я мог
делать вид, что мы относимся друг к другу по-прежнему), но внезапно вместо
меня заговаривала тревога.
Разговоры мои были полны попреков убожеству американской литературы,
скандальному неприличию американской политики, дикой распущенности
американских детей. У меня было чувство, словно не один человек, а целая
нация отнимает у меня Фуонг. Все, что Америка делала, было плохо. Я стал
докучать бесконечными разговорами об Америке даже моим французским
друзьям, хотя они охотно разделяли мою неприязнь к этой стране. Меня
словно предали, но разве кого-нибудь может предать его враг?
Вернувшись в пустую квартиру из бара "Империаль" (где была Фуонг - в кино
или у сестры?), я нашел подсунутую под дверь записку. Она была от
Домингеса. Он извинялся за то, что еще болен, и просил меня быть завтра
утром, около половины одиннадцатого, у большого универмага на углу
бульвара Шарне. Писал он по просьбе мистера Чжоу, но я подозревал, что
понадобился скорее мистеру Хену.
да и то в юмористическом тоне. Она не имела отношения к тяжелой,
надрывающей душу войне на Севере, к каналам Фат-Дьема, забитым серыми, уже
много дней мокнувшими там трупами, к уханью минометов и раскаленному
добела жару напалма. Я дожидался уже около четверти часа возле цветочного
ларька, как вдруг послышался скрежет тормозов, и со стороны здания охранки
на улице Катина к углу подкатил грузовик, набитый полицейскими; выскочив
из машины, они кинулись к магазину так, словно им надо было разогнать
толпу, но толпы никакой не было, и магазин окружал лишь стальной частокол
из велосипедов. Каждое большое здание в Сайгоне всегда огорожено
велосипедами, ни один университетский поселок на Западе не имеет их
столько, сколько здешние жители. Не успел я наладить фотоаппарат, как эта
курьезная и необъяснимая операция была закончена. Полиция ворвалась в
нагромождение велосипедов, извлекла оттуда три из них и, неся их высоко
над головами, выбросила в фонтан, украшавший бульвар. Прежде чем мне
удалось расспросить какого-нибудь полицейского, все они снова взобрались
на свой грузовик и укатили по бульвару Боннар.
предупреждает суда, что под водой обломки кораблекрушения, стали подходить
зеваки. К ним через дорогу направился полицейский, он что-то кричал и
размахивал руками.
показывали четыре минуты двенадцатого.
украшения выбила соседнее окно, и осколки стекол сверкающим дождем
полились на мостовую. Никто не был ранен. Мы отряхнулись от воды и
осколков. Велосипедное колесо загудело волчком посреди бульвара, дернулось
и упало.
разрешите мне вам кое-что показать. - Мистер Хен подвел меня к стоянке
велосипедов и извлек оттуда свою машину. - Смотрите внимательно.
напоминает?
отъехал, вертя педалями. Издали он помахал мне рукой, направляясь в Шолон
к складу железного лома.
подразумевал. Форма, которую я видел на складе, представляла собой
половинку велосипедного насоса. В тот день во всем Сайгоне невинные с виду
велосипедные насосы оказались пластмассовыми бомбами и взорвались ровно в
одиннадцать часов. Кое-где взрывы были вовремя предотвращены полицией,
оповещенной, как я подозревал, мистером Хеном. Ничего чрезвычайного не
произошло: десять взрывов, шестеро слегка покалеченных людей и бог весть
сколько исковерканных велосипедов. Мои коллеги - за исключением
корреспондента "Экстрем ориан", который обозвал эту выходку "варварской",
- понимали, что им дадут место в газете только в том случае, если они
высмеют эту историю. "Велосипедные бомбы" - было хорошим заголовком. Все
газеты приписали это дело коммунистам. Один только я утверждал, что бомбы
были диверсией, затеянной генералом Тхе, но мой отчет переделали в
редакции.
на его обличение. Я выразил свое сожаление мистеру Хену, послав ему
записку через Домингеса, - я сделал все, что мог. Мистер Хен передал мне в
ответ устную благодарность. Тогда мне казалось, что он или его вьетминский
комитет были слишком мнительны: никто всерьез не винил в этом деле
коммунистов. Подобная шалость скорее создавала им репутацию людей, не
лишенных чувства юмора. "Что они придумают еще?" - спрашивали друг друга
люди на вечеринках, и вся эта нелепая история запечатлелась в моей памяти
в образе велосипедного колеса, весело вертящегося волчком посреди
бульвара.
секрет. Пусть забавляется своей невинной игрой с пластмассой - может быть,
она отвлечет его от Фуонг. И все же однажды вечером, когда я был по
соседству с гаражом мистера Муоя и мне нечего было делать, я решился туда
зайти.
складе железного лома. Посреди на домкрате стояла машина с поднятым
капотом, похожая на разинувшее пасть чучело доисторического животного в
провинциальном музее, куда никто не заглядывает. Казалось, эту машину тут
просто забыли. Кругом на полу были навалены обрезки железа и старые ящики
- вьетнамцы так же не любят ничего выбрасывать, как китайский повар:
выкраивая из утки семь различных блюд, он не расстанется даже с когтем.
Непонятно, почему так расточительно обошлись с пустыми бочонками и
негодной формой: может, их украл какой-нибудь служащий в надежде
заработать несколько пиастров, а может, кто-нибудь был подкуплен
предприимчивым мистером Хеном.
подальше, опасаясь, что нагрянет полиция. Вероятно, у мистера Хена были
кое-какие связи в охранке; правда, и в этом случае полиция вряд ли стала
бы орудовать. Ей было выгоднее, чтобы жители думали, будто бомбы подложены
коммунистами.
ничего не было видно. Интересно, как же мистер Муой делает свои бомбы? У
меня были весьма туманные представления о том, как из белой пыли, которую
я видел в барабане, получается пластмасса, однако процесс этот был
наверняка сложен и не мог совершаться здесь, где даже два насоса для
бензина и те казались совсем заброшенными. Я стоял в дверях и смотрел на
улицу. Под деревьями посреди бульвара работали цирюльники; осколок
зеркала, прибитый к стволу, отбрасывал солнечный блик. Мелкими шажками
прошла девушка в шляпе, похожей на ракушку, неся на шесте две корзины.
Гадалка, присев на корточки у стены, поймала клиента; старика с бородкой
клинышком, как у Хо Ши Мина, который бесстрастно наблюдал за тем, как
тасуют и раскладывают древние карты. Какое будущее его ожидало, стоило ли
платить за него целый пиастр? На бульваре де ла Сомм жизнь как на ладони:
соседи знали всю подноготную мистера Муоя, но полиция не могла подобрать
ключ к их доверию. Люди тут живут так, что всем все известно друг про
друга, но вам не дано зажить их жизнью, слиться с ней, переступив свой
Буджолд Лоис
Пехов Алексей
Муркок Майкл
Майер Стефани
Браун Дэн
Акунин Борис