увидеть что-то угрожающее нам.
Тогда идущий впереди Сергей, охнув от неожиданности, проваливался по пояс,
выжимался на руках, вползал животом на плот. Я, успев среагировать,
вскакивал на каркас. Плот утаскивало боком к земле, пока уменьшающиеся
глубины вновь не позволяли сойти с него. Если смотреть сверху, наш курс был
совершенно лишен логики. Он состоял из плавных полудуг и резких, под прямым
углом, поворотов. На каждый прямой отрезок пути мы умудрялись наматывать
тройное расстояние.
выпрямившись в полный рост, ткнула рукой в далекий горизонт.
глубины. Я почувствовал, как мой пульс застучал сильнее. Я напряг глаза,
силясь разглядеть больше, чем увидела Таня. Но мыс быстро продвигался в
поле зрения влево, закрывая обзор. Нас подтаскивало к самому берегу. В
результате, описав полукруг, мы оказались недалеко от места, с которого
взяли старт. Прошли километр, продвинулись вперед на сто метров. Но это не
угнетало. Мы жили мелькнувшей впереди надеждой. Зашагали бодрее,
обмениваясь предположениями.
водорослей?
мукам!
опеки. Уже сегодня будем в море! Живем, славяне!
безмятежное довольство. В худшее мы не верили - это было бы несправедливо.
Мы успели перетерпеть и пережить столько, что это с лихвой компенсировало
все наши "детские" провинности перед морем. Мы заслужили снисхождение.
Салифанов.
глубины. Но наш оптимизм все равно обгонял нас. Он давно уже, обогнув
оконечность острова, резвился и плескался на чистой воде.
было уже различить чаек, густо облепивших его оконечность. Мы взяли курс
мористее, так как обычно от мысов далеко в море тянутся подводные песчаные
косы. Припоминая карту Арала, я начал рассчитывать в уме градусы нашего
нового курса. Быстрее всего достичь берега можно было на юго-западе. Я
попытался прикинуть время, необходимое на остаток пути, но было неизвестно
даже приблизительно местоположение острова-западни.
фейерверк. Поднялись плотным облаком, рассосались на высоте. За час мы
обнесли плот вокруг мелководной косы. В наивысшей точке, разделяющей две
глубины - прибрежную и морскую, мы на минуту притормозили, чтобы
оглядеться. Уже в десяти метрах впереди нас дна не было видно. Глубина
начиналась разом. Берег уходил вправо с небольшим уклоном к югу.
Отмучились! Сергей для очистки совести пошарил по горизонту объективом
подзорной трубы, но нагретое солнцем море парило. Даже линия горизонта была
не линией, а широкой размытой полосой, где колеблющийся воздух можно было
принять за что угодно: за остров, море, плывущий корабль, падишахский
дворец с минаретами, космодром инопланетян - это уже в зависимости от того,
как работает фантазия.
нетерпеливо, как охотничья собака, взявшая след, заерзал в донном песке,
поднял муть и двинулся сам. Нам уже приходилось его придерживать. Вырвется
из рук, поди догони вплавь! Передние камеры зависли над глубиной.
как экран отражал наши сиюминутные настроения. Не он, мы стремились выйти в
открытое море. Плоту было все равно, где ржаветь - здесь или дома, на
балконе четвертого этажа. Это мы наделяли окружающий мир, в том числе и
плот, теми чувствами, которые обуревали нас, переделывая все и вся по
образу и подобию своему. Поэтому плот хотел вырваться в море. И по той же
причине остров - часть суши, со всех сторон окруженная водой, так, кажется,
он определяется в школьном курсе географии, воспринимается не иначе, как
кровожадным злодеем, заманившим нас в ловушку. Он хитрил и изворачивался,
пытаясь доказать нам свою непричастность к происшедшему, сваливая все беды
на море и случай. А сам строил хитрые козни, интриговал, в душе (вот уже и
душа объявилась!) издеваясь над легковерностью своих жертв. Он
хладнокровно, даже с удовольствием вел нас к смерти. А море, в свою
очередь, доброе, сочувствующее нам, но бессильное перед лицом злобных сил,
могло помочь только на своей территории. Вот какое получалось сложное
восприятие простейших географических понятий! Мы, злодей-остров, добрая, но
беспомощная фея-море, вредный лешак-ветер - целая легенда!
окружающим миром, одушевляли его, наделяя характерами даже самые мертвые
предметы. Одних любили, других ненавидели, но молились и тем и другим. Мы
незаметно обращались в язычников! Впору было вкапывать возле очередного
бивака деревянную фигурку божка и выкладывать у его ног каменный жертвенный
алтарь. Только вот что приносить в жертву? Себя, по понятным причинам, не
хочется. Птицу или животных - так их еще поймать надо. А если и поймаем, то
у нас их силой не отобрать! Слопаем в мгновение ока со всеми потрохами,
несмотря на возможный гнев богов. Язычество язычеством, а голод голодом! Во
время голода самый убедительный миссионер - собственный впалый живот, он
агитирует за себя красноречивее любого проповедника. Принести в жертву пару
килограммов сгнившей перловки? Так они, боги, вообще рассвирепеют!
врага: с чувством огромного облегчения, но и с долей боязни, как бы он не
напакостил напоследок. Однако вырвались! А могло случиться по-другому. И
тогда наши молодые, симпатичные трупы остались бы здесь сушиться на солнце.
Теперь, когда опасность миновала, я мог себе позволить чувственную оценку
событий. И ужасный исход виделся со всей очевидностью. Особый, запоздалый
страх охватил меня. Так бывает, когда человек, попав в неожиданные,
угрожающие обстоятельства (например, в автомобильную аварию), эмоционально
затормаживается, действует чисто интуитивно и в подавляющем случае
правильно. Только спустя минуты, а случается сутки, в полной безопасности
осознает, из какой передряги выбрался. И тогда законсервированный в памяти
страх запоздало раскручивает подробности происшествия. И может наступить
реакция: истерика, слезы, даже сердечный приступ. Пока мы тащились вдоль
острова, я не мог допустить чувственного восприятия. Эмоциональность - враг
разумности. Теперь сжатая до предела пружина чувств начала раскручиваться.
Раньше я допускал - да, мы можем погибнуть. Теперь у меня сердце защемило
от ощущения уже былой близости. Смерти. Я просто видел наши последние
минуты. Тяжелое зрелище! Перед плаванием имел неосторожность ознакомиться с
литературой, посвященной проблемам адаптации человеческого организма к
жаркому климату. Описания случаев гибели людей от обезвоживания крепко
засели в памяти.
"Пострадавший И. (читай, Ильичев), 23 лет был обнаружен...", я мог
математически точно расписать картину угасания вплоть до последнего вздоха:
когда начнется покалывание в предплечьях и кистях, когда затруднение речи,
сморщивание языка, непроизвольное сокращение мышц и, наконец, агония. Но и
после смерти покоя нам не будет, налетит свора чаек и начнется пиршество...
Бр-р!
приятном. Например, о недалеком будущем.
конечно, ветер не изменится, будем на материке, - сказал я громко.
охарактеризовал местный ветер и мое к нему отношение. Повторять свой
монолог здесь я не буду из соображений стыдливости. Сергей глянул за корму.
-
отправился готовить обещанный праздничный банкет.
одернул. Что за напасть! Ну, нельзя же на все смотреть глазами гробовщика!
набросало живописную картинку: мое высушенное и выветренное тело,
гармонично вписанное в знакомый островной пейзаж.
гадаю, что бы могло получиться, если бы...
добавил: - И сгущенку тоже. Гулять так гулять.
данный момент единственной темой, способной отвлечь меня от мыслей. Плот
шел ходко, булькал водой в камерах, казалось, радовался свободе. Татьяна
сидела на вахте, шутя управляя плотом. Сейчас ее от румпеля за уши не
оттащишь. После волока это не работа - праздник. А уступать праздник
другому - самому что останется?
насквозь. Было трудно соотнести жуткий внешний вид банки с ее божественным
содержимым.
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Панов Вадим
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Трубников Александр