Чтение 30–й страницы книги ~Война в зазеркалье~

— Я предпочел бы другую фамилию. Совершенно непохожую.

— Я думаю, нам придется оставить «Фрейзер», — сказал Хайд. — Это было решено на высоком уровне. — Хайд очень налегал на безличный оборот.

Возникла неловкая пауза.

— А я хочу другую. Фамилия Фрейзер мне не нравится, и я хочу другую.

Хайд ему тоже не понравился, и он был готов через несколько секунд об этом сказать.

Но тут вмешался Холдейн:

— Вы долхны действовать согласно инструкциям. Департамент принял решение. Об изменении не может быть и речи.

Лейзер сильно побледнел:

— Тогда пускай пишут другие инструкции, к чертовой матери. Я хочу другую фамилию — вот и все. Господи, это такая мелочь! Я прошу только об одном: дайте мне другую фамилию, подходящую, вместо дурацкой пародии на мою собственную.

— Не понимаю, — сказал Хайд. — Ваша операция ведь учебная?

— Не надо вам ничего понимать! Замените фамилию, вот и все! Кто вы, к черту, такой, чтобы мною командовать?

— Я позвоню в Лондон, — сказал Холдейн и пошел наверх. Все смущенно ждали, когда он вернется. — Устроит вас Хартбек? — спросил Холдейн не без доли сарказма.

Лейзер улыбнулся:

— Хартбек… Это хорошо. — Будто извиняясь, он развел руками. — Хартбек — это хорошо.

Минут десять Лейзер отрабатывал подпись, потом подписал документы, каждый раз с легким росчерком в конце, будто одновременно сметал соринки с бумаги. Хайд прочитал им лекцию о документах. Она заняла очень много времени. Практически в Восточной Германии нет карточной системы, сказал Хайд, но существует система прикрепления к продовольственным магазинам, которые выдают определенный документ. Он разъяснил принцип выдачи разрешений на передвижение по стране я что требуется для их получения, он долго объяснял, что Лейзер должен без напоминаний предъявлять паспорт, покупает ли он железнодорожный билет или хочет снять номер в гостинице. Лейзер начал с ним спорить, тогда Холдейн попробовал закончить совещание. Хайд не обратил на него внимания. Когда наконец он высказался, он слегка кивнул на прощание и вместе с фотографом ушел, предварительно сложив старую рубашку в портфель, как будто она была частью аппаратуры.

Внезапная вспышка гнева у Лейзера, по всей видимости, встревожила Холдейна. Он позвонил в Лондон и поручил своему помощнику Глэдстону выяснить, попадается ли в досье Лейзера фамилия Фрейзер. Глэдстон внимательно перечитал дело, но ничего не нашел. Эйвери сказал Холдейну, что, по его мнению, тот преувеличивает значение этого эпизода, но Холдейн покачал головой.

— Он скоро должен дать вторую присягу, — ответил он.

После отъезда Хайда они стали ежедневно отрабатывать легенду Лейзера. Шаг за шагом они с Эйвери и Холдейном в мельчайших деталях строили биографию человека по фамилии Хартбек, определяли его род занятий, вкусы я хобби, придумывали ему интимную жизнь и подбирали друзей. Они втроем проникли в самые тайные уголки сознания этого человека, наделяя его способностями и свойствами, которых у самого Лейзера скорее всего не было.

Приехал Вудфорд и привез новости из Департамента.

— Директор разработал блестящую операцию. — По его тону можно было подумать, что Леклерк боролся с какой-то эпидемией. — Через неделю мы вылетаем в Любек. Джимми Гортон связался с немецкими пограничниками — он считает, это вполне надежные люди, Намечен пункт перехода границы, и на окраине города нам уже сняли дом. Он распустил слух, что мы — группа ученых, которые хотят тишины и свежего воздуха. — Вудфорд многозначительно взглянул на Холдейна. — Департамент трудится на славу. Все как один. И на каком подъеме, Эйдриан! Никто теперь не смотрит на часы. И на звание. Деннисон, Сэндфорд… все сейчас в одной упряжке. Надо видеть, как Кларки гоняет в Министерство выбивать пенсию для вдовы бедняги Тэйлора. Как дела у Мотыля? — уже тихо спросил он.

— Нормально. Он наверху работает с передатчиком.

— Больше нервишки не шалят? Еще срывы были?

— Мне неизвестно, — ответил Холдейн так, будто он все равно бы не узнал, если бы они и были.

— Значит, настроение получше? Иногда агенты хотят женщину на этом этапе.

Вудфорд привез чертежи советских ракет. Они были выполнены в проектной мастерской Министерства по фотографиям из исследовательского отдела, увеличенным до двух футов в ширину и трех в высоту и аккуратно вставленным в рамки. На некоторых стоял гриф секретности. Основные детали были обозначены стрелками, а терминология звучала как-то примитивно: хвостовая часть, носовая часть, топливный бак, полезная нагрузка. Рядом с каждой ракетой можно было увидеть забавную фигурку, похожую на пингвина в летном шлеме. Под ней — подпись: «человек среднего роста». Вудфорд принялся расставлять их по всей комнате, будто сам чертил и фотографировал. Эйвери с Холдейном молчаливо наблюдали за ним.

— Он сможет взглянуть на них после обеда, — сказал Холдейн. — А пока соберите их.

— Я привез с собой фильм, рассказывающий все основное о ракетах. О запуске, транспортировке, их разрушительной силе. Директор сказал, что он должен иметь представление, какие дела могут натворить эти штуки. Будет для него хорошим стимулом.

— Никакой стимул ему не нужен, — сказал Эйвери.

Вудфорду что-то вспомнилось.

— Да и малыш Глэдстон хотел переговорить с вами. Он сказал, что срочно и не знает, как вас найти. Я сказал, что вы позвоните, когда будет время. Надо думать, вы предложили ему составить описание района разведки Мотыля. Вас интересовала промышленность или расположение военных частей? Словом, он вашу просьбу выполнил, бумаги вас ждут в Лондоне. Этот малый — один из наших лучших сержантов. — Он взглянул на потолок. — Когда же Фред спустится вниз?

— Вы не должны с ним встречаться, Брюс, — резко сказал Холдейн. Как правило, он не обращался к людям по имени. — Боюсь, вам придется перекусить в городе. Бухгалтерия оплатит ваш обед.

— Почему мне нельзя пообедать здесь?

— Это вопрос безопасности. Зачем ему знать о нас больше, чем нужно. Таблицы говорят сами за себя, то же самое фильм, как я понимаю.

Оскорбленный Вудфорд удалился. Из этого эпизода Эйвери понял, что Холдейн стремится поддерживать у Лейзера иллюзию, что в Департаменте дураков нет.

На последний день курса Холдейн наметил многопрофильные занятия, которые начинались в десять часов утра и продолжались до восьми вечера и включали визуальную разведку города, скрытое фотографирование и прослушивание записей. Данные, собранные за день, Лейзер должен был суммировать в донесении, которое надо было превратить в шифровку и вечером передать по рации Джонсону. На утреннем совещании у всех было приподнятое настроение. Джонсон шутливо предостерег Лейзера, чтобы тот случайно не сфотографировал здание городской полиции. Лейзер долго смеялся, и даже Холдейн позволил себе слабую улыбку. Был конец семестра, студенты разъезжались по домам.

Занятие прошло успешно. Джонсон был в хорошем настроении, Эйвери — в восторге, Лейзер — просто счастлив. В двух переданных оцифровках ни единой ошибки, сказал Джонсон, работа безупречная. В восемь часов, надев парадные костюмы, все спустились ужинать. Ужин подавался по особому меню. Холдейн поставил на стол свои последние бутылки бургундского, произносились тосты, говорили о том, чтобы раз в году собираться вместе. Лейзер в темно-синем костюме и галстуке из муарового шелка был очень элегантен.

Джонсон напился и стал требовать, чтобы притащили вниз рацию Лейзера, провозгласил за нее несколько тостов, называя ее «миссис Хартбек». Эйвери с Лейзером сидели рядом; холодок, возникший между ними на прошлой неделе, исчез.

На другой день, в субботу, Эйвери и Холдейн уехали в Лондон. Лейзер должен был оставаться с Джонсоном в Оксфорде до понедельника, когда вся группа выезжала в Германию. В воскресенье за чемоданом должен был заехать фургончик ВВС. Чемодан и базовое оборудование Джонсона предполагалось доставить Гортону в Гамбург отдельно, а оттуда — в сельский дом в окрестностях Любека, который станет исходной точкой операции «Мотыль». Перед отъездом Эйвери окинул дом последним взглядом, отчасти по сентиментальности натуры, отчасти из-за того, что в договоре о найме дома стояла его подпись и он отвечал за сохранность имущества.

Холдейна в дороге преследовало тревожное чувство. Ему казалось, что Лейзер в последний момент может чего-нибудь выкинуть.

ГЛАВА 15

Вечером того же дня он сидел у постели Сары. Мать перевезла ее в Лондон.

— Только скажешь слово, — говорил он, — и я примчусь к тебе, где бы ты ни была.

— Это когда я буду при смерти. — Поразмыслив, она добавила:

— Я сделаю для тебя то же самое, Джон. А теперь все-таки ответь на мой вопрос.

— В понедельник. Поедут несколько человек.

Они напоминали школьников, игравших «в ассоциации».

— В какую часть Германии?

— Просто в Германию, в Западную Германию. На конференцию.

— И опять будут трупы?

— О Господи, Сара, по своей воле я бы не стал ничего от тебя скрывать.

— Нет, Джон, — бесхитростно сказала она. — Мне кажется, что, если бы у тебя не было секретов на работе, ты бы так ее не любил. Твои тайны — это ширма, за которой ты прячешься от меня.

— Я только могу сказать, что это — серьезное дело… большая операция. С участием агентов. Я их готовил.

— Кто возглавляет вашу операцию?

— Холдейн.

— Уж не тот ли, который тебе все рассказал про свою жену? По-моему, он омерзителен.

— Да нет. Того зовут Вудфорд. А это — Холдейн. Он такой, со странностями. Педант. Очень хорошо знает свое дело.

— У вас все хорошо знают свое дело. И Вудфорд тоже отличный специалист.

В комнату вошла ее мать и поставила чай.

— Когда тебе можно будет подняться? — спросил он.

— Вероятно, в понедельник. Как скажет доктор.

— Ей нужен покой, — сказала ее мать и вышла.

— Занимайся своим делом, если ты в него веришь, — сказала Сара. — Но не надо… — Ее голос прервался, и она стала похожа на маленькую девочку.

— Ты ревнуешь меня. Ты ревнуешь меня к работе, к секретности. Ты хочешь, чтобы я потерял веру в мою работу!

— Пожалуйста, верь в нее, если можешь.

Некоторое время они не глядели друг на друга.

— Если бы не Энтони, я ушла бы от тебя, — объявила наконец Сара.

— Ради чего? — спросил Эйвери с тоской, но тут же нашел выход. — Ты напрасно беспокоишься из-за Энтони.

— Ты почти со мной не говоришь и с Энтони тоже. Он совсем тебя не видит.

— А о чем нам говорить?

— О Господи.

— О работе, как ты понимаешь, я говорить не могу. И так я рассказываю тебе больше, чем можно. Поэтому ты все время и смеешься над Департаментом. Тебе непонятно, чем мы там занимаемся, и понять ты не хочешь; тебе не нравится секретность, но ты презираешь меня, когда в нарушение правил я что-то тебе рассказываю.

— Я уже это слышала.

— С меня хватит, — сказал Эйвери. — Больше не услышишь.

— Может, на этот раз ты не забудешь привезти Энтони подарок.