неожиданная заминка: Надежда Семеновна заявила, что должна
проконсультироваться со своим адвокатом. Кандыба объяснил ей, что это не
предусмотрено законом, но, если она с чем-то не согласна, он готов
выслушать ее возражения. Надежда Семеновна начала издалека, и в итоге
попросила исключить из протокола упоминание о том, что интересующие
преступников книги были спрятаны ею среди старых журналов, а затем
перепрятаны кем-то в другое, пока не установленное место.
другой, смысл которой состоял в том, что названных книг не оказалось в
домашней библиотеке.
сказала, что с ним хочет поговорить Лариса, которой стало несколько лучше,
но около которой все еще хлопотала доктор Сторожук - жена доцента
Сторожука.
коридоре, уехали следователь и Чопей, ушли понятые, явилась сестра Надежда
Семеновны - Анна Семеновна, которой кто-то сообщил в больницу о
происшедшем. К Валентину дважды подходила Надежда Семеновна, справлялась о
Павле, а затем, прижимая к глазам платочек и негромко всхлипывая,
клятвенно уверяла его, что лечебники перепрятала не она и ей не известно,
где они сейчас находятся. И тут же роняла, как бы между прочим:
официального завещания Матвей Петрович не оставил, все книги по закону
принадлежат нам: мне и Ларисе.
во второй не выдержал:
инкунабулами путем ограбления?
сделала попытку возмутиться Надежда Семеновна, но тут же сказала: - Только
в суд я не пойду. Он обольет меня грязью! Он уже грозил.
потупилась Надежда Семеновна. - А потом он как-то перехватил одно письмо.
Это было еще при жизни Матвея Петровича. Клянусь, чем угодно, с автором
письма меня связывали чисто дружеские отношения. Но он допускал некоторые
шутливые иносказания, которые могут быть превратно истолкованы... Донат
иногда брал нашу почту из ящика. И таким образом перехватил письмо.
ли в этом был какой-то смысл: при всей показной респектабельности Надежда
Семеновна не отличалась ни критическим складом ума, ни высокой
нравственностью. О чем тут говорить!
предупредила:
сустава, у нее сильное нервное потрясение. Удивляюсь, как она еще
держится. Похоже, на одном характере. Я позвонила доктору Билан, Лариса
верит ей. А это очень важно при таком ее состоянии.
знобило: она ежилась, постукивая зубами. Ляшенко спросил о ее
самочувствии.
Лариса. - Вы хотите спросить о лечебниках? Я не знаю, где они. Честное
слово! Донату соврала, чтобы заполучить документ, которым он мог
шантажировать...
было и так ясно.
- Но как думаете, кто мог перепрятать лечебники?
месяца два назад, он взял в оборот сначала меня, потом Надежду Семеновну.
Но я ничего не знала, а Надежда Семеновна... - Лариса оборвала фразу,
закрыла глаза и так лежала с полминуты, потом взмахнула ресницами, сказала
негромко, словно в раздумье: - Но сегодня она не хитрила: я это поняла по
тому, как она растерялась, когда лечебников не оказалось там, где она их
припрятала... Ничего не могу понять! Только перепрятал их не Паша.
Поверьте!
инкунабулы профессора Яворского? Впрочем, этот вопрос уже не должен был
занимать его. И он сказал о другом - более важном:
как семейную неурядицу, в которой оказался замешанным в качестве вашего
жениха. Разумеется, это не более как позиция для самозащиты, но думаю, он
изберет именно такую позицию - ничего другого ему не осталось. С такой
позиции легче всего выкручиваться, клеветать, шантажировать...
Донат, я уже знаю. Но я не Надежда Семеновна и мне плевать на то, что
будут судачить по углам. Я пойду на суд, даже если он состоится на
стадионе, и расскажу об этом подонке все. И о себе расскажу. Как
кокетничала с ним - просто так, от нечего делать; как принимала потом его
ухаживания. Думала Пашке на зло делаю, он его терпеть не мог, а оказалось
- себе. Но дело не только в этом. Как жених, Донат меня вполне устраивал:
он не торопил события и в то же время был внимателен: потакал моим
прихотям, капризам. Он сразу расшифровал мою цыплячью философию: не
распускает руки - значит, уважает, не хамит - значит, воспитанный, не
напивается до одурения - стало быть, порядочный, дарит цветы - вообще
прелесть! Паша предостерегал меня, но я думала, что он из-за неприязни к
Донату так говорит. Даже когда всплыла история с "Картинками", и он выгнал
Доната из нашего дома, я все еще не считала, что он прав. А сегодня
поняла: он тысячу раз прав! Я была нужна Донату как зайцу стоп-сигнал. Мой
папа был ему нужен, наши книги нужны, знакомства, связи Надежды Семеновны,
наш дом - "фирма", как он однажды выразился, - ему требовались. И что
самое дикое: я ведь не слепая была - видела, слышала, понимала. Но
почему-то считала, что это как бы параллельно идет и не влияет на его
отношение ко мне... Он умел быть ласковым, осторожным - с цыплятами нельзя
грубо обращаться, не то испугаются, убегут, или, чего доброго, окочурятся
до срока. Но сегодня как раз вышел срок, и я узнала, какой он осторожный.
Он меня ногой в живот бил. Сорочкин этот или Рубашкин - я не знаю как его,
- только разок меня по затылку треснул, да руки потом заламывал. А Донатик
ножкой меня в живот. Да с размаху, чтобы посильнее было! Вот как цыплят
свежевать надо...
выдохнула Лариса. - У нас был неприятный, но очень нужный разговор. Для
меня нужный. И я благодарна Валентину Георгиевичу за этот разговор.
неприятными разговорами и оставлять приятное впечатление о себе, - все еще
строго глядя на Валентина, сказала Инна Антоновна. - Будем надеяться, что
когда-нибудь он придет с приятным разговором.
пятясь к двери, натянуто улыбнулся Валентин.
сейчас Валентин разглядел ее как следует. Она была такая, какой ее описал
Сторожук: седовласая, прямая, как жердь, с тонкими белыми губами и
сердито-настороженным взглядом старой девы. Мандзюк говорил с ней вежливо,
но Анна Семеновна то и дело обиженно поджимала тонкие сухие губы. Когда
Валентин вошел в гостиную, разговор подходил к концу.
бы резюмируя все, что было перед тем сказано, заметил Мандзюк. - Но, быть
может, вы снизойдете до моего неслужебного любопытства?
логика слишком прямолинейна.
обернутые газетой, встал, церемонно поклонился Анне Семеновне, сказал
Валентину:
сегодняшнего вечера.
коли так, пусть наследники сами разбираются.
лечебников двенадцатого века, некогда составлявших гордость библиотеки
профессора Яворского, уже не существует.