ответ в четверг. Значит, у нас остается... - И перескочив с одной мысли
на другую, закончила: - Кстати, вы знаете, что он в курсе? Он спросил
сестру, как вы познакомились, где встретились, зачем вы приезжаете к
ней...
са... Надо же было что-то говорить!
гурки которых изображали четыре времени года, раздался один удар.
тоже полагалось бы присутствовать. Он знал, что совершает ошибку, про-
пуская заседание. Он мог еще поспеть на него - езды было менее получаса.
ете, ваше присутствие могло бы стеснить ее.
посреди его спальни? Сразу же вслед за ней - освещенный циферблат башен-
ных часов ратуши; запоздавших советников, которые под дождем торопливо
пересекают площадь; каменную лестницу с мокрыми следами; зал эшевенов,
где происходит заседание; нотариуса Команса с подпрыгивающей походкой
гнома и седой бородой, которую он постоянно поглаживает?..
по-моему, вы предпочитаете свою сигару.
присутствовал Терлинк. На дамбу привезли ребенка, никогда не видевшего
моря, и чтобы сделать первое впечатление особенно памятным, предвари-
тельно завязали малышу глаза. На берегу повязку неожиданно сняли, и
мальчик со страхом уставился в необъятную даль; ноги его подогнулись,
словно из-под них ушла земля, и малыш почувствовал, что его притягивает
бездна. Наконец, охваченный паникой, он вцепился в ноги отцу, потом за-
рылся в юбки матери и разрыдался.
брал в руки безделушки, ставил их на место, а внутренним взором, словно
в обратную сторону подзорной трубы, продолжал видеть некий крошечный
мир: свою ратушу, дом, советников, усаживающихся за столом с зеленой
обивкой, Марту, кладущую грелку в постель Тересы, доктора Постюмеса,
звонящего в двери, Марию, которая идет ему открывать, вытирая руки о пе-
редник...
дверь, она заметила:
Он любопытен, как женщина. Если бы вы только видели молодых людей, кото-
рых он принимает, да послушали их смех!..
торых напоминал отдаленную канонаду во время войны.
тановился перед каким-то кафе: ему хотелось большую кружку пива. Потом
он поехал. Опять та же дорога. Дюны, а по ту сторону их - море, прилив,
судовые огни и мечущийся луч плавучего маяка.
втором этаже, который никогда там не гас с тех пор, как слегла Тереса. И
как предвидел Терлинк еще в Остенде, Постюмес был там: его спина вырисо-
вывалась на золотом фоне шторы.
в самом низу каменной лестницы он распознал шум, характерный для конца
заседания: стук распахнувшейся двери, голоса и шаги советников, продол-
жающих разговор и задерживающихся чуть ли не на каждой ступеньке. На
вопрос, который ему задавали, Кемпенар с врожденной угодливостью отве-
чал:
ница с глухими стенами, словно вырубленная в скале, делала поворот. Дос-
тигнув его, бургомистр неизбежно оказался лицом к лицу с советниками. В
этом не было ничего особенного, и все-таки с обеих сторон произошла не-
большая заминка. Не потому ли, что Терлинк, взгляд которого приобрел не-
обычную неподвижность, производил сегодня еще более внушительное впечат-
ление, чем всегда? Только что разговор шел о нем, о его отсутствии, о
его все более странном поведении. А он тяжело поднимался по лестнице,
прошел, не поздоровавшись, мимо первых встреченных советников, потом че-
рез всю группу сплошь в черных костюмах, и ему уступали дорогу. Вдруг,
когда Терлинку оставалось лишь распахнуть дверь своего кабинета, он ос-
тановился и обернулся. Кемпенар, стоявший к нему ближе всех, клялся по-
том, что видел, как у бургомистра дрогнули губы. Да и все почувствовали,
что время на мгновение остановилось, что все как бы повисло в воздухе и
слова, готовые сорваться с губ, еще можно задержать. Все стоявшие на
лестнице - кто выше, кто ниже - обернулись. В свете ламп лица на фоне
черных пиджаков казались розовыми. Единственным чисто белым мазком на
этой картине выглядела седая борода г-на Команса. Все ждали. Подле Меле-
бека с его портфелем крупным планом выделялся ван Хамме.
скандируя каждый слог, - я только что купил вашу дочь. На секунду тишина
стала полной - только под каменными сводами еще звучал отголосок послед-
него слова. Потом Леонард ван Хамме рванулся к выходу. Его удержали.
Поднялся шум. Терлинк не побежал, а невозмутимо вошел к себе в кабинет,
закрыл за собой дверь, повернул выключатель. Первый свой взгляд он обра-
тил к Ван де Влиту, но тот, казалось, на этот раз ничего не понял. Не
ждал ли Йорис, что в дверь начнут ломиться, а то и высадят ее? Этого не
произошло. Недолгий гул голосов - и тишина! Не появился даже Кемпенар, и
когда Терлинк, не дозвавшись его, распахнул дверь секретарской конуры,
там даже не оказалось ни шляпы, ни макинтоша. Йорис был спокоен, очень
спокоен. Правда, несколько опустошен, как после нервного срыва; такой же
бывала Эмилия два-три дня после сильного припадка. Скоро он расстанется
с Эмилией. В просторном здании ратуши оставались сейчас только он да
привратник с семейством. Терлинк сам запер дверь и тщательно погасил
всюду свет. Потом пересек площадь, заметил, что лампа в одном из уличных
фонарей перегорела, и остановился наконец у витрины ван Мелле. Что еще
здесь можно найти хорошего? Терлинк просто не представлял себе этого -
он ведь каждый день покупал самое лучшее. Почему бы не паштет из гусиной
печенки?.. Кстати, есть и ананас, всего один, такой же, какой он купил
Лине... Он взял его. Сегодня г-жа ван Мелле глядела на бургомистра
как-то по-другому, нежели обычно. Что в нем особенного? Или ей уже расс-
казали о случившемся в ратуше?
большие ворота католического собрания, где на втором этаже горел свет.
Йорис с паштетом и ананасом под мышкой проследовал дальше, вытащил из
кармана ключ, вошел в свой дом, остановился в коридоре, снял шляпу и
дождевик. В доме пахло пореем. Значит, будет луковый суп. Стены, мебель,
воздух - все, вплоть до света и тени, было здесь теплое; казалось, будто
дом купается в прозрачной горячей воде. Терлинк распахнул дверь в столо-
вую и увидел, что дверь в кухню приоткрыта. Мария давно услышала, что он
вернулся. Она вышла ему навстречу, чтобы принять пакеты, шмыгнула носом
и, как если бы Йорис спросил ее, хотя он и не раскрыл рта, сокрушенно
повела головой.
годня он сделал два укола. В девять вечера зайдет опять.
самое страшное, - кажется, понимала, что происходит с нею и вокруг нее.
Она тоже наверняка слышала, как вернулся муж. Ждала. Знала, что он ездил
в Остенде.
перила:
гадывается. Она попросила кюре соборовать ее. Он скоро придет.
Разве он чудовище? Грубая скотина?
пересказывает ей их дневной разговор.
Элси, виноград на подносе, пустая бутылка из-под шампанского на ка-
ком-нибудь неподходящем месте, Лина, вечно улыбающаяся так, словно она
не понимает, словно она ничего не поняла в жизни...