Чтение 292–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

грубой оболочкой бьются человеческие сердца, но чтобы до них добраться,
необходимо спуститься в самую бездну; склонив головку, она, движимая
состраданием, ринулась в эту бездну. Люди, не знавшие слез, заплакали! Майяр
тыльной стороной руки смахнул слезу, набежавшую на глаза, в течение двадцати
часов безмятежно смотревшие на бойню.

Он протянул руку и, возложив ее на голову Казота, молвил:

- Свободен!

Девушка не знала, что и думать.

- Не бойтесь, - шепнул ей Жильбер, - ваш отец спасен, мадмуазель!

Двое судей встали и, во избежание недоразумения, сами вывели Казота на
улицу, опасаясь, как бы старика не лишили только что дарованной жизни.

Казот - на сей раз, по крайней мере, - был спасен.

Шли часы, бойня продолжалась.

Во двор принесли скамьи для зрителей; жены и дети убийц могли
присутствовать на этом спектакле: по-видимому, убийцы были добросовестными
актерами, они хотели не просто получать за свою работу деньги - они жаждали
аплодисментов.

Было около пяти часов вечера, когда вызвали г-на де Сомбрея.

Как и Казот, он был известным роялистом; его тем труднее было спасти,
что, как помнит читатель, он был 14 июля комендантом Дома Инвалидов и
приказал стрелять в народ. Его сыновья находились в эмиграции на службе у
врагов Франции: один из них принимал активное участие в осаде Лонгви, за что
был награжден прусским королем.

Господин де Сомбрей со смиренным видом, однако не теряя достоинства,
предстал перед судом. Как и Казот, он высоко поднял голову с рассыпавшимися
по плечам седыми кудрями; он также опирался на руку дочери.

На сей раз Майяр не осмелился требовать освобождения пленника: сделав над
собой усилие, он проговорил:

- Виновен он или нет, я полагаю, что народу не стоит пачкать свои руки в
крови этого старика.

Мадмуазель де Сомбрей услыхала его благородную речь, которая легла на
одну чашу весов жизни и смерти и спасла ее отца; она подхватила старика и
увлекла его к двери, за которой его ждала жизнь, крича во всю мочь:

- Спасен! Спасен!

Однако окончательный приговор еще не был произнесен.

Несколько убийц просунули головы в калитку, спрашивая, что делать со
стариком.

Трибунал молчал.

- Делайте, что хотите! - молвил один из его членов.

- Пускай девчонка выпьет за здоровье нации! - потребовали убийцы.

Залитый кровью человек с засученными рукавами и кровожадным лицом подал
мадмуазель Сомбрей стакан то ли с кровью, то ли с обыкновенным вином.

Мадмуазель де Сомбрей крикнула: "Да здравствует нация!", пригубила
напиток, и г-н де Сомбрей был спасен.

Так прошли еще два часа.

Наконец, Майяр, вызывавший живых голосом столь же безучастным, каким
Минос вызывал мертвых, проговорил:

- Гражданка Андре де Таверне, графиня де Шарни. При этом имени Жильбер
почувствовал, что ноги его подкашиваются, а сердце вот-вот остановится.

Решался вопрос о жизни, которая была ему дороже его собственной; сейчас
Андре будет либо осуждена, либо помилована.

- Граждане! - обратился Майяр к членам страшного трибунала. - Сейчас
перед вами предстанет несчастная женщина, бывшая когда-то очень преданной
Австриячке; однако та, неблагодарная, как всякая королева, отплатила ей за
ее преданность черной неблагодарностью, и вот теперь она потеряла все: и
состояние, и мужа. Сейчас вы увидите ее в трауре; кому она обязана этим
трауром? Той, что заключена сейчас в Тампле! Граждане! Я прошу помиловать
эту женщину.

Члены трибунала закивали.

Только один заметил:

- Надо бы поглядеть!..

- Ну, смотрите! - предложил Майяр.

Дверь отворилась, и в глубине коридора показалась одетая в черное дама с
наброшенной на лицо вуалью; она шла одна, без всякой поддержки, спокойно и
уверенно.

Ее можно было принять за видение загробного мира, откуда, как сказал
Гамлет, еще не вернулся ни один путник.

При ее появлении дрогнули сами судьи.

Она подошла к столу и подняла вуаль.

Никогда еще судьи не видели женщины столь безупречной красоты; лицо ее
словно было высечено из мрамора.

Взгляды всех присутствовавших обратились к ней;

Жильбер задыхался.

Она поворотилась к Майяру и заговорила ласково, но твердо:

- Гражданин! Вы - председатель?

- Да, гражданка, - отвечал Майяр, удивившись тому, что вопросы задают
ему.

- Я - графиня де Шарни, супруга графа де Шарни, убитого в тот страшный
день десятого августа; я - аристократка, подруга королевы; я заслужила
смерть и пришла за ней.

Судьи в изумлении вскрикнули.

Жильбер побледнел и забился в угол, стараясь не попасться Андре на глаза.

- Граждане! - заметив ужас Жильбера, заговорил Майяр. - Эта женщина -
безумная; смерть мужа лишила ее разума; давайте пожалеем ее и позаботимся о
ней. Народное правосудие не наказывает сумасшедших.

Он поднялся и хотел было наложить на голову Андре руку, как делал всегда,
когда объявлял кого-нибудь невиновным.

Но Андре отвела руку Майяра.

- Я в здравом уме, - заявила она, - и если вы хотите оказать кому-нибудь
милость, спасите того, кто об этом просит, кто этого заслуживает, я же не
только не заслуживаю, но и отказываюсь от помилования.

Майяр взглянул на Жильбера: тот умоляюще сложил руки.

Майяр знаком приказал одному из членов трибунала вытолкнуть ее за ворота.

- Невиновна! - крикнул тот. - Пропустить. Перед Андре все расступились;
сабли, пики, пистолеты опустились перед этой статуей Скорби.

Однако пройдя шагов десять, она остановилась; Жильбер сквозь прутья
решетки провожал ее взглядом.

- Да здравствует король! - крикнула Андре. - Да здравствует королева!
Позор десятому августа! Жильбер вскрикнул и бросился за ворота.

Он увидел, как сверкнуло лезвие сабли и молниеносно вонзилось в грудь
Андре!

Он подбежал и подхватил бедняжку на руки.

Андре обратила к нему угасающий взгляд и узнала его.

- Я же вам сказала, что умру вопреки вашему желанию, - прошептала она.

Едва слышно она продолжала:

- Любите Себастьена за нас обоих! Потом, еще тише, она прибавила:

- Рядом с ним, не так ли? Рядом с моим Оливье, с моим супругом..,
навсегда.

И она испустила дух.

Жильбер поднял ее на руки.

Ему угрожали пятьдесят обагренных кровью рук.

Однако вслед за ним показался Майяр, он простер над его головой руку со
словами:

- Пропустите гражданина Жильбера, пусть унесет тело несчастной
сумасшедшей, убитой по недоразумению.

Все расступились, и Жильбер прошел сквозь строй убийц; ни один не посмел
преградить ему путь - так велика была власть Майяра.

Глава 14

ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ТАМПЛЕ ВО ВРЕМЯ БОЙНИ

Устраивая бойню - а как она проходила, мы только что попытались
изобразить, - коммуна хотела запугать Собрание и печать, однако она
опасалась, как бы с узниками Тампля не случилось несчастья.

И действительно, в том положении, в каком находилась Франция, когда
Лонгви был захвачен, Верден осажден, а неприятель находился всего в
пятидесяти милях от Парижа, король и члены королевской семьи были
драгоценными заложниками, которые обеспечивали жизнь самым отпетым бандитам
коммуны.

Вот почему в Тампль были отправлены комиссары.

Пятисот вооруженных человек оказалось бы недостаточно для охраны этой
тюрьмы; вполне возможно, что они сами оказались бы жертвами народного
возмущения; одному из комиссаров пришло на ум попробовать средство более
надежное, чем все пики и штыки Парижа: он предложил обнести Тампль
трехцветной ленточкой с такой надписью:

"Граждане! Вы умеете сочетать жажду мести с любовью к порядку: соблюдайте
эту границу! Это необходимо для нашей бдительности и для нашей
ответственности!"

Странная эпоха! Люди разбивали в щепки дубовые Двери и взламывали
железные решетки, но преклоняли колени перед ленточкой!

Народ в самом деле с благоговением преклонил колени перед трехцветной
лентой Тампля; никто не посмел ее перешагнуть.

Король и королева не знали о том, что происходило 2 сентября в Париже;
правда, вокруг Тампля наблюдалось большее, чем обыкновенно, волнение, однако
члены королевской семьи начинали мало-помалу привыкать к шуму.

Король обедал в два часа; итак, в этот день он, как обычно, сел за стол,
а после обеда спустился в сад, чтобы совершить тоже уже вошедшую в привычку
прогулку в обществе королевы, принцессы Елизаветы, наследной принцессы и
юного дофина.