искали. Наследственность "Альфы" продолжала доминировать надо всем. Нам же
надо было использовать ее как строительный материал для качественно нового
организма." Приходилось признать, что за последний год мы не продвинулись
ни на шаг.
мысли, связанные с работой, полностью овладели мной, вытеснив все
постороннее, не имеющее отношения к делу. Я искал выход из тупика, в
который мы попали. Лучше всего думается, когда руки заняты какой-то
механической работой. Я подошел к столу и стал разбирать образовавшиеся
там завалы. Я не позволяю никому прикасаться к своему столу, и за
последние две недели груда колб, пробирок и печатных проспектов, в
беспорядке разбросанных по его поверхности, покрылись изрядным слоем пыли.
Сейчас я подбирал весь этот хлам, механически сортировал его по группам и
ненужное выбрасывал в мусорную корзину. Когда подошла очередь колб со
старыми, отслужившими свой век реактивами и пробами, я все так же
механически стал снимать их одну за другой, рассматривая на свет,
взбалтывал и негодное выливал в водопроводную раковину. Вдруг содержимое
одной из колб привлекло мое внимание... Я взял эту колбу с четкой
этикеткой, на которой был написан номер сто тридцать, взболтал и понес к
столику, на котором стоял микроскоп. Я читал, конечно, о том, что многие
великие открытия были сделаны совершенно случайно, но до сегодняшнего дня
относился к этому с известной долей скептицизма. Все так же механически,
не задумываясь над тем, для чего я это делаю, я нанес каплю содержимого
колбы на предметное стекло микроскопа. Картина, увиденная в окуляре
микроскопа, заставила меня отпрянуть и подозвать Гвельтова.
же, боясь отпугнуть удачу, отвернулся, пока Артам крутил ручку настройки.
микроскопу. Да, это были несомненно они: четыре крупных розоватых шарика
бластопор в окуляре микроскопа не оставляли никаких сомнений. Наша
"Альфа", наша одноклеточная "Альфа" наконец-то дала потомство в виде
многоклеточного организма, усвоив для этого чужую генетическую информацию.
- Вот только какую? Я схватил лабораторный журнал и стал лихорадочно
искать запись под номером сто тридцать. Общие графы, это все не то... Ага,
вот, пакеты с генами червя балезуса... двадцатая серия... Мы повторяли
этот опыт с генами червя балезуса сотни раз в двадцати различных сериях,
все они были неудачны. Что же нового в пробе сто тридцать? В графе
примечаний короткая запись, сделанная две недели назад: "Проверка
воздействия среды". Я сразу же вспомнил, что сюда добавлялась морская
вода. Это проделывалось неоднократно. В шести сериях из разных мест залива
отбиралась вода различного солевого состава.
положительный результат. Что же это была за вода? Откуда? У нас нет,
конечно, ее анализа. Если делать анализ для каждого опыта, не хватит и
сотни лет, чтобы закончить исследование, но в журнале отбора проб должно
быть зафиксировано место, откуда взята вода для этого сто тридцатого
опыта. Что-то в ней было необычное, что-то такое, что позволило "Альфе"
развиваться по чужой генетической программе. Только в том случае, если нам
удастся выяснить, что именно там было, можно считать, что мы действительно
добились успеха. Пока это всего лишь счастливый случай, не более,
призрачный свет большой удачи." Ее еще нужно поймать... Я схватил серую
клеенчатую тетрадку. "Журнал отбора проб" было выведено на ее обложке
ровным почерком Гвельтова. Его мысли следовали вслед за моими.
сказал Артам, тяжело дыша мне в затылок.
пробы с точной привязкой к портовому бую, но, прежде чем я успел прочитать
колонки нужных мне цифр, тихо скрипнула входная дверь. Я поднял голову от
журнала и с удивлением уставился на вошедшего. На пороге стоял
руководитель нашего отделения профессор Мишуран.
уборщицам, нарушаете весь распорядок института и еще подаете дурной пример
аспирантам!
ему понадобилось в нашей лаборатории. Мишуран воплощал для меня тип людей,
которым в науке делать совершенно нечего. Мне казалось, что даже
администраторы обязаны хоть что-то понимать в деле, которым они пытались
руководить! О Мишуране этого не скажешь. Внешне профессор Мишуран
напоминал мне чем-то стальной шар. Может быть, своей непробиваемой
круглостью.
И чем вы, вообще, занимаетесь?
его под мышку. Стремительно пронесся мимо термостата, на ходу пожурил
Артама, заглянул в его записи и исчез, извергая потоки слов, словно
паровоз клубы дыма. И только когда дверь за ним захлопнулась, я сообразил,
как странно все это выглядит. Какого дьявола Мишуран делал в институте в
час ночи? Почему вдруг нагрянул в нашу лабораторию? Обычно он вызывал
сотрудников в свой кабинет и заставлял дожидаться аудиенции по полчаса...
Все эти вопросы промелькнули у меня в голове, и только после этого до меня
наконец дошло главное - Мишуран унес с собой бесценный теперь журнал... Я
бросился к двери. Гвельтов не отставал от меня. На лестнице было пусто.
При своей грузности Мишуран вряд ли успел уйти слишком далеко. Мы
остановились на секунду, прислушиваясь. Внизу, в вестибюле, хлопнула
дверь... Дежурный подтвердил, что профессор только что вышел...
оставить на подпись докладную у его секретарши... Быстрее, Артам! Здесь
что-то неладно!
перед нами метрах в пяти...
от тебя убегает твой собственный начальник, воплощение административного
высокомерия и важности. На секунду я остановился в растерянности. Артам
дернул меня за рукав.
какую были способны, и увидели, как за Мишураном захлопнулась дверца его
черной "вольво". Водителя не было, он сам сел за руль... Взревел мотор, и
вдруг, ломая кусты, машина прыгнула нам навстречу. Я успел отшвырнуть
Гвельтова в сторону, и от этого толчка сам каким-то чудом избежал удара
сверкающего бампера. Расшвыривая вырванные с корнями кусты, "вольво"
развернулась, как танк, и снова понеслась к нам по пешеходной дорожке. Но
теперь нас защищал высокий каменный бордюр. Машина промчалась мимо, к
воротам. До них было метров сто, и к счастью, они оказались закрыты.
Он открывал замок... Гвельтов рванулся к воротам, я едва успел задержать
его.
не было. Я хорошо знал эту часть города: от заднего двора института шла
глухая тупиковая улочка, и я успел заметить, что "вольво" свернула именно
в нее. Это давало нам шанс... Я остановил машину так, чтобы ее полностью
скрыло угловое здание. Потом выключил фары и отпустил газ. Мотор теперь
работал едва слышно.
скорости мы ему не уступим.
испытывал ни малейшего волнения, только холодную ярость. Минуту назад нас
пытались убить. В этом не было никакого сомнения. И еще, сегодня меня
предупреждали, чтобы я не приходил в лабораторию... Дважды за один день я
оказался втянутым в события, плохо объяснимые с точки зрения нормальной
логики. И у меня сейчас не было ни малейшего желания в них разбираться.
Одно я знал совершенно точно: больше я не позволю превращать себя в пешку
в чужой, непонятной игре.
выскочила из-за угла, и успел приготовиться. Это дало мне возможность
сразу же повиснуть у нее на хвосте. Я вел машину очень осторожно и
выдерживал дистанцию, все время ожидая со стороны своего противника
какой-нибудь каверзы. Первые километры Мишуран ехал спокойно, пока не
понял, что мы его преследуем. Тогда он резко до предела увеличил скорость.
Шел третий час ночи, город словно вымер. На его пустынных, залитых дождем
улицах не было ни души. Стрелка спидометра подрагивала уже возле отметки
"сто двадцать". Мне пришлось еще больше увеличить дистанцию, при такой
скорости на мокром асфальте ничего не стоило потерять контроль над
машиной. "Вольво" Мишурана сливалась с асфальтом. Фары он выключил, и,
чтобы не прозевать неожиданный маневр, я включил дальний свет. Видимо,
отражение наших фар в зеркале ослепило Мишурана, потому что он
занервничал. "Вольво" шла теперь неровно, ее бросало из стороны в сторону,
фонтаны из-под колес летели в стены домов, водяные брызги и грязь забивали
мне смотровое стекло, щетки с трудом справлялись, обзор ограничился,
пришлось еще дальше отпустить Мишурана - и он, воспользовавшись этим,
резко свернул в боковую улочку. Водитель я не ахти какой, хотя в данных
обстоятельствах вряд ли кто-нибудь сумел бы сделать больше. Я несколько
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Маккарти Кормак
Посняков Андрей
Браун Дэн