очень низкий звук, в нем вибрировал глубинный страх, не нуждавшийся в
объяснимой причине...
галереи. Макс направился прямо к ней и спросил, где может встретиться с
одним из художников. При этом его взгляд перебегал с большого серебряного
креста на ее плоской груди, инкрустированного перламутром, на тонкий злой
рот. По правде говоря, крест выглядел куда привлекательнее всего
остального... Сверкнув наманикюренными ногтями, покровительница искусств
показала Максу небольшую группу разношерстных лиц и доверительно сообщила,
что это и есть выставляющиеся художники.
предполагаемое дурацкое положение, Максим приблизился к тесному кругу
беседующих. Все это - ненавязчивая демонстрация своей исключительности,
ленивый смех, богемные шмотки, хипповые фенечки, нечесаные бороды и едва
уловимый запах травки - было ему знакомо, и все это успело смертельно
надоесть. Он выбрал девушку в больших очках, некрасивое, но самоуверенное
существо, сублимировавшее в творчество нерастраченную сексуальную энергию, и
вполголоса обратился к ней:
руке обнаружилась сигарета, которую она нервно разминала пальцами.
стеклами очков. Ему показалось, что девушка на несколько секунд затаила
дыхание. Он не правильно истолковал ее молчание и начал на ходу придумывать
легенду.
Игоря десять лет.
на такую мелочь. В эту секунду до него дошло, что случилось нечто
непоправимое. С каким-то раздражающим трагизмом она прошептала:
незнакомца завесой сигаретного дыма и корпоративного духа.
его взгляд невольно снова обратился к картине. Теперь она показалась ему еще
более мрачной. В ней содержалось зашифрованное в неуловимых зрительных
образах послание с того света, предсказание мертвеца, завещание и
обещание...
не было с собой денег. Он вышел на улицу и с некоторым облегчением окунулся
во влажный холодный воздух.
что вернется за картиной в ближайшее время.
Глава четвертая
харьковского издательства "Фиона" и направился к трамвайной остановке. Он
был потрясен не столько тем, что держал в руках книгу со своей фамилией на
обложке, сколько тяжестью, которая обрушилась на него. И все благодаря
человеку, умершему примерно восемьдесят лет назад. Однако, Строков не
сбрасывал со счетов и собственную изобретательность.
***
мистических трактатов. Волна интереса к такого рода литературе начала
спадать, и ему пришлось "опуститься" до детективов, эротических триллеров и
описаний программных пакетов. В провинциальном городе, пусть даже и большом,
это не приносило желаемого результата. Работа была эпизодической и к тому же
часто оказывалась бессмысленной.
так и не смог бы объяснить, что заставило его зайти в двухэтажный
дореволюционный дом по улице Клочковской, который предназначался под снос.
Может быть, вполне понятный интерес ко всему уходящему безвозвратно.
поглядывал на ослепшие окна и думал о том, что помнили эти стены. Вместе с
их исчезновением неизбежно должна была умереть память...
наполовину съеденные крысами. Здесь были издания текущего столетия - от
опусов вождей революции до перевязанных веревками номеров журнала "Вокруг
света" за шестидесятые годы. Внутри этой груды хлама Строков отыскал свой
бриллиант. Это была толстая книга, отпечатанная в Харькове в 1902 году.
Последняя ее четверть отсутствовала, часть страниц оказалась безнадежно
испорчена сыростью.
заинтригован. Раньше он слышал кое-что о харьковской ложе "Умирающий
сфинкс", но его сведения были скудными и разрозненными. Насколько Виктор мог
судить, теперь он держал в руках книгу одного из "усыпленных" масонов. На
титульном листе значилось: Яков Чинский "Графология. Эзотерическое учение
Агриппы. Путеводитель по царству снов".
если не сказать - парадоксальным. Их объединяло только имя автора. Позже,
роясь в архивах самой большой городской библиотеки, Виктор раздобыл сведения
еще об одном Чинском - на этот раз Чеславе - тоже, по-видимому, масоне,
австрийце по происхождению, жившем в Петербурге, но, похоже, никогда не
приезжавшем в Харьков. Самое загадочное заключалось в том, что среди работ
Чеслава Чинского также значилась брошюра "Графология", изданная в 1910 году,
но Строков не нашел никакого упоминания об "Учении Агриппы" и
"Путеводителе", а также о судьбах Якова и Чеслава.
наткнулся на непробиваемую стену спецхрана и был вынужден отступить. Однако
у него появилось время и повод для изучения самой книги.
извлечь только нематериальную выгоду, он принялся за "Путеводитель", решив
вначале, что обнаружил некое подобие обширного и подробного сонника. И тут
Строков был сражен наповал.
различных пограничных состояний сознания и всевозможных символов сновидений,
причем, с совершенно неожиданной точки зрения. Текст завораживал, словно
волшебная сказка, и пугал, как темный лабиринт. Чинскому удалось нащупать
нечто очень цельное и одновременно очень зыбкое, мерцавшее на границе знания
и интуиции; более того - ему удалось изложить это так, что разрозненные
впечатления Строкова стали складываться в некую многообещающую систему,
которая могла стать ключом к разгадке случайностей...
себя квинтэссенцию мистического опыта Чинского (возможно, позаимствованного
из более раннего источника) была уничтожена. Строков почувствовал себя в
положении человека, преодолевшего сложнейшие препятствия на пути к цели и
оказавшегося перед наглухо замурованной дверью за два шага до нее.
целый экземпляр книги Чинского оказались тщетными. Самое удивительное, что
никто даже не слышал о ней. Спустя две недели Строкова стали посещать легко
узнаваемые сны, упомянутые в "Путеводителе". Среди них не было ни одного
приятного или хотя бы нейтрального.
предположить. Он привык к ночным кошмарам и попал в зависимость от чего-то
неописуемого. Оно пробило в нем дыру, сквозь которую хлынула чернота и
похоть, подавляемая в течение двадцати с лишним лет. Время его жизни
разделилось пополам между явью и сном, но открывшаяся ему сумеречная
реальность потрясала куда сильнее всего, что он знал до сих пор.
последовательности своих видений, беззвучных голосов оттуда, жестов
призрачных любовниц, однако отсутствующая часть мозаики превращала его в
слепца, вызвавшегося быть поводырем таких же слепцов.
и осторожно положил на стол еще одну - свежеотпечатанную, гладкую, еще
пахнувшую клеем и краской. На обложке стояла его фамилия. Ветхозаветное
"царство" он отбросил, оставив для названия три слова: "Путеводитель по
снам".
Виктор сделал более или менее полную компиляцию всевозможных сонников,
суеверной, но увлекательной чепухи, для более искушенных - немного разбавил
текст Юнгом, Фрейдом и Успенским. Однако тайное сердце книги Чинского, ее
глубинный пласт он оставил неизменными. У Строкова хватило невежества
сохранить осколки, однако не хватило времени и силы, чтобы соединить их.
несколько стодолларовых бумажек и выложил из них прямоугольную рамку для
книги... Что-то было не так, и Строков не мог понять, что именно. Он хотел
быть всего лишь хранителем, но стал преступником. Никто не мог уличить
его... за исключением того свидетеля, который притаился в темноте за
сомкнутыми веками... Он ощутил страх и тут же испугался иррациональности
этого страха.
вина. После второго бокала Виктор почувствовал приятное расслабление и
голод. Банку рыбных консервов ему пришлось вскрыть длинным мясным ножом -
консервный подевался куда-то.