Чтение 4–й страницы книги ~Бегущий по лезвию бритвы~

служил бесплатный робот-андроид, а кнутом, от которого следует уносить ноги,
- радиоактивные осадки. ООН преуспела и в законотворчестве: эмигрировать
становилось все легче, а выкручиваться и оставаться на Земле - все труднее.
К тому же у оставшихся появлялась перспектива оказаться в один прекрасный
день биологически нежелательным индивидуумом, угрозой для чистоты древней
расы. Если медицинская комиссия признавала человека "специалом", то, даже
пройдя стерилизацию, он навсегда вычеркивался из истории. Фактически он
переставал быть частичкой человечества. И все же то тут, то там люди
отказывались эмигрировать; иррациональность их решений ставила в тупик даже
экспертов ООН, занимавшихся изучением данной проблемы. С точки зрения
формальной логики, за прошедшее время все регуляры должны были бы
эмигрировать. Видимо, даже обезображенная войной, Земля все равно оставалась
родным домом, за который стоило цепляться из последних сил. Скорее всего,
неэмигранты верили, что пылевой шатер, раскинутый над поверхностью планеты,
в конце концов исчерпает свое вредоносное действие. Как бы то ни было,
тысячи людей остались жить на Земле, сконцентрировавшись светящимися
"звездными скоплениями" на территориях городов, где они могли ощущать
физическое присутствие друг друга, воспрянуть духом и даже рассчитывать на
взаимопомощь. Все они считались относительно нормальными типами. Но, в
качестве подозрительной приправы, в фактически заброшенных пригородах
обосновались эксцентричные и немного странные существа.

Джон Изидор, телевизор которого наполнял жилую комнату отчаянными
воплями, считался одним из таких существ. Сам он тем временем брился в
ванной комнате.

Он забрел в эти места и в этот дом в самые первые дни после войны. В
действительности в те злосчастные времена никто не помнил точно - что делал
и почему? Целые народы, потревоженные войной, отправлялись странствовать,
обустраивались на незанятых территориях, но через некоторое время срывались
на поиски новых мест. В те далекие времена пыль выпадала нерегулярно и
неравномерно. Некоторые страны даже не знали, что она такое, другие же
насытились ею по горло. Люди, единожды лишившись привычного места
жительства, продвигались вперед с элементарной целью - уйти подальше от
пыли.

Дж. Р. Изидор остался.

Динамик телевизора продолжал надрываться: "...в точности воссоздать
безмятежность довоенных дней Южных Штатов! Либо как личная прислуга, либо
как неутомимые рабочие руки, собранный по индивидуальному заказу гуманоидный
робот - спроектирован специально для ВАШИХ УНИКАЛЬНЫХ ЗАПРОСОВ; ДЛЯ ВАС И
ТОЛЬКО ДЛЯ ВАС! - передается вам сразу по прибытии совершенно бесплатно,
полностью оснащен в соответствии с вашей спецификацией, которую вы заполнили
на него перед отбытием с Земли. Преданный, надежный, безотказный спутник
разделит с вами трудности во время удивительного, тяжелого, но дерзкого
путешествия, на которое только способен отважиться человек; впервые в
истории обеспечит..." и далее в том же духе.

Заканчивая бриться, Джон Изидор подумал: а не опаздывает ли он на
работу?, У него не было собственных исправных часов; он ориентировался и
зависел от телевизора, который передавал сигналы точного времени, но
сегодня, очевидно, День Интеркосмических Горизонтов. Как бы то ни было, ТВ
объявило, что сегодня пятая (или шестая?) годовщина Нью-Америки, главного
американского поселения на Марсе. Из-за поломки телевизор Изидора принимал
всего один канал, который правительство национализировало во время войны, да
так и оставило в своих руках. Изидор с большим напряжением слушал
ТВ-программу Колонизации, которую Вашингтон провозгласил единственным
организатором освоения Солнечной системы. л - Итак, давайте выслушаем Мэгги
Клюгман, - предложил ведущий ТВ-программы, но Джон Изидор хотел знать лишь
одно - точное время. - ..Совсем недавно эмигрировав на Марс, миссис Клюгман
в интервью, записанном нами в Новом Нью-Йорке, сказала следующее... "Миссис
Клюгман, в чем вы видите главное отличие между прежней жизнью на зараженной
радиоактивной пылью Земле и новыми впечатлениями от Марса, где для вас
открылись самые фантастические перспективы?" - Последовала пауза, а затем
женщина средних лет ответила усталым, слегка хрипловатым голосом:

- "Думаю, что и я, и остальные члены нашей семьи прежде всего отметили бы
чувство собственного достоинства". - "Достоинства, миссис Клюгман?" -
переспросил комментатор. "Да, - произнесла миссис Клюгман, ныне жительница
Нового Нью-Йорка. - Это непросто объяснить. Я хочу сказать, что иметь слугу,
на которого можно положиться в наше нелегкое время... Я нахожу в этом
утешение..." - "А пока вы жили на Земле, миссис Клюгман, в прежние времена,
вы не испытывали страха, что вас классифицируют, гм, как специала?" - "О да,
конечно, и я, и мой муж, мы буквально дрожали от страха! Но стоило нам
эмигрировать, и все наши страхи рассеялись, надеюсь, навсегда".

Джон Изидор с горечью подумал, что его страхи и сомнения тоже рассеялись,
а ему даже не пришлось эмигрировать. Его классифицировали как специала чуть
больше года назад, и, в общем-то, не только из-за генетических изменений в
организме. Хуже всего оказалось то, что он не смог справиться с тестом
минимальных умственных способностей, и теперь его, попросту говоря, называли
пустоголовым. Из-за чего над его головой сгустилось презрение сразу трех
обитаемых планет.

И все же он продолжал жить. И продолжал работать - он водил фургон,
который выезжал на вызовы и доставлял псевдоживотных в ремонтную мастерскую;
служащие "клиники" Ван Несса для Питомцев, включая непосредственного босса -
Ганнибала Слоата, угрюмого грубоватого человека, относились к нему как к
нормальному, за что Джон был им искренне благодарен. "Mors certa, vita
incerta" <"Смерть, несомненна, жизнь неопределенна" (лат.).>, как время от
времени повторял мистер Слоат. Изидор, хотя и слышал высказывание много раз,
имел лишь самое туманное представление о смысле фразы. В конце концов, если
пустоголовый начнет разбираться в латыни, он перестанет быть пустоголовым.
Услышав от Изидора данное предположение, мистер Слоат охотно с ним
согласился. Действительно, на Земле существовали настоящие придурки, тупость
которых - в сравнении с тупостью Изидора - была бесконечной; они не
работали, потому что не могли справиться даже с самыми элементарными
заданиями, их содержали в специальных закрытых заведениях с ничего не
значащими названиями типа "Американский институт специальных трудовых
навыков". Но слово "специал" несло в себе двойной смысл, и по перевернутому
названию - "Институт трудовых навыков специалов Америки" - всем сразу
становилось ясно, кто обитает за стенами "института".

"...Ваш муж не чувствовал себя в безопасности, - монотонно вещал диктор
ТВ, - даже когда приобрел и постоянно носил дорогой, топорно сработанный
свинцовый гульфик, якобы защищающий от радиации. Так, миссис Клюгман?" -
"Мой муж..." - начала отвечать миссис Клюгман, но в этот момент Изидор,
покончив с бритьем, вернулся в жилую комнату и выключил телевизор.

Тишина обрушилась на него со стен и с мебели; ударила его всей своей
жуткой мощью, как будто нагнетаемая гигантским двигателем, вырабатывающим
тишину. Она поднималась вверх от серой ковровой дорожки, закрывавшей - от
стены до стены - весь пол. Тишина высвобождалась также из поломанных,
полностью или частично, кухонных агрегатов, скончавшихся задолго до
появления Изидора в квартире. Она вытекала наружу из бесполезных настенных
светильников жилой комнаты и смешивалась с пустотой и бессловесными потоками
самой себя, которые опускались с потолка, покрытого черными мушиными
пятнышками. Короче говоря, тишина появлялась отовсюду, как будто являлась
основной и единственной составляющей всех материальных предметов. Поэтому-то
она яростно нападала не только на уши, но и на глаза; стоя напротив
погасшего ТВ-экрана, Изидор ощущал тишину как нечто видимое и в своем роде
живое существо. Живое! Он и прежде часто ощущал ее появление; вернее, она
врывалась неожиданно и стремительно, она торопилась так, как будто
промедление было смерти подобно. Тишина всего мира не могла совладать с
собственной алчностью. Даже на мгновение. Даже одержав очередную победу.

И он с удивлением думал, а чувствует ли кто-нибудь из оставшихся на Земле
людей пустоту всего мира так же сильно, как он? Или его страх - своеобразное
биологическое удостоверение личности, вызванное уродством и бессмысленным
перерождением сенсорного восприятия? "Интересный вопрос", - отметил для себя
Изидор. Жаль только, не с кем обменяться наблюдениями. Он обитал внутри
ветшающего и безмолвного здания с тысячью незаселенных квартир, которые, как
и все составные части некогда жилого дома, превращались, день за днем, в
беспорядочные руины. В конечном счете все внутренние помещения сольются
воедино, превратятся в однородную безликую массу, которая заполнит их до
самой крыши. После чего и сами брошенные здания преобразуются в бесформенную
глыбу, которую похоронит под собой всепроникающая пыль. Но он может не
опасаться будущего; он как пить дать умрет раньше комнаты, пораженной
гнилостной болезнью, он не останется наедине с немой, вездесущей хозяйкой
мира - тишиной.

Лучше, конечно же, включить телевизор и вернуться вместе с ним к
настоящей жизни. Но Изидора раздражала шумная реклама, предназначенная
оставшимся на Земле регулярам. Она сообщала ему - бесчисленными хитрыми
способами - о том, чего он, специал, слышать и знать не хотел. Вся их
информация была ему без надобности. Не мог он, даже очень сильно захотев,
эмигрировать. Так чего ради прислушиваться ко всей этой дребедени? Чтоб их
всех разорвало на части, вместе с программой колонизации. Почему бы им не
начать воевать на новых планетах - теоретически через какое-то время война
может начаться - и не запорошить себя радиоактивной пылью? Пусть все, кто
эмигрировал, превратятся в специален.

И тут он вспомнил, что пора отправляться на работу. Несколько шагов - и
он потянул на себя ручку, открывая дверь, которая вела в неосвещенный холл
и.., мгновенно отшатнулся, натолкнувшись взглядом на пустоту здания вне его
собственной квартиры. Пустота лежала, прячась и поджидая его, где-то там,
снаружи; ее мощь, которую он чувствовал, навязчиво потекла внутрь его
квартиры. "О Боже!" - думал он, захлопывая дверь. Нет, он еще не готов
преодолеть клацающие ступени лестницы, ведущей вверх, на пустую крышу, где у
него нет своего животного. Эхо его шагов - эхо пустоты - понеслось вверх,
хотя он продолжал стоять на месте. "Самое время взяться за рукоятки", -
подсказывал он себе; потом пересек жилую комнату и замер у черного ящика