Чтение 4–й страницы книги ~Станция Солярис~

потому что головы наши устроены все же не так уж плохо, и вся наша
история, начиная с канувших в небытие вполне разумных, по-своему,
динозавров, - это процесс постоянного более или менее успешного
разгрызания то тех, то других орехов.

Нет, думал я, мы не сорняки Вселенной, не отбракованный материал.

Отнюдь! У нас хватило ума на то, чтобы выжить в самых трудных условиях,
и мы процветаем, мы идем все дальше и дальше, раздвигая горизонты... Нет,
мы не сорняки Вселенной, мы - ее посев, и мы проросли и окрепли. Просто мы
когда-то приняли собственные представления о Контакте за истину, и теперь
нам трудно переступить через эти представления, оказавшиеся ложными при
первой же проверке.

Но ведь такое бывало уже не раз: Земля - центр мироздания, ярчайший
бриллиант, сверкающий внутри хрустальных сфер девяти небес... В мире нет
ничего, кроме движущейся материи... Световой барьер непреодолим... Все это
не более, чем предположения. Не подтвердившиеся предположения. Мир,
оказывается, устроен совсем не так. Однако же, прошли через это - и
двинулись дальше. "Мы пойдем мимо - и дальше..." Кто это сказал? Кажется,
озаренный космическим сознанием мощный Уитмен. "Мимо - и дальше". И так
вот и идем все дальше и дальше, и будем идти до тех пор, пока существует
Вселенная.

Мы не сорняки, мы - грызуны; вернее, разгрызатели. Разгрызать орехи -
наше призвание. И потому Вселенная придумала именно нас. Именно нас...

И хватит сидеть здесь, в институте, думал я, хватит ломать голову над
результатами чужих экспериментов. Присоединиться к Гибаряну.

Составить свою - именно свою! - программу, согласовать ее с Гибаряном,
заручиться его поддержкой - оттуда, с Соляриса, - и самому отправиться на
Солярис, и попытаться вступить в диалог с его могущественным обитателем
класса Метаморфа.

Я выбил пальцами дробь на перилах террасы, но тут же мои выросшие было
крылья бессильно опустились.

Хари. А как же Хари? Ведь ее-то на Станцию никто не пошлет - не тот
профиль. И в качестве жены она со мной отправиться никак не сможет, при
нашем-то аховом финансировании. Расстаться? Не на день, не на месяц - на
годы...

Заведет себе собаку? Заведет собаку. Или попугая... Или еще
кого-нибудь...

Что-то заныло внутри.

Собственно, ничего нового я не измыслил. Подсознательно, подспудно все
это давным-давно уже было во мне. А я все оттягивал, тянул, обманывая себя
- из-за Хари.

Что важнее, что, черт побери, самое главное? Какая чаша весов перетянет?

Я не отвечал себе. Я просто еще до вопроса знал ответ.

Там, где сияют два солнца - красное и голубое...

Она поймет. Поймет, что в противном случае я когда-нибудь возненавижу
ее - и все пойдет прахом... Она поймет. Должна понять.

...Не знаю, сколько я так сидел в неуклонно наступающей темноте,
погрузившись в свои мысли.

- Крис, что ты здесь делаешь? - раздался вдруг за моей спиной негромкий
и, кажется, чуть встревоженный голос Хари.

Я повернулся на своем табурете и обнял ее, прижавшись лицом к ее груди.
Хари легонько погладила меня по голове, и у меня опять защемило сердце.

- Ты обиделся на меня? Да, Крис?

Я молча помотал головой. Я не обижался на нее - разве можно обижаться
на любимого человека, с которым вскоре предстоит расстаться, и расстаться
надолго?.. Может быть именно в расставаниях и заключается наше спасение?
От расставаний становятся крепче те незримые нити, что связывают людей...

- Завтра мы полетим с тобой, Крис. Обязательно полетим на побережье.

Да, мы обязательно полетим. А потом я полечу уже без тебя, Хари.

Туда, где нет никаких побережий.

Хари говорила еще что-то, но я почему-то не мог больше разобрать ни
слова - ее голос становился все тише, словно она удалялась от меня.

Руки мои внезапно потеряли опору и бессильно упали... Я почувствовал,
что стремительно проваливаюсь в пустоту, как будто неожиданно рухнула
терраса нашего дома. Я поспешно открыл глаза и в обрушившейся на мир
непроницаемой мгле успел заметить только далекое расплывающееся бледное
пятно, неумолимо теряющее знакомые черты. Еще мгновение - и это пятно, в
которое превратилось лицо Хари, исчезло в нахлынувшем со всех сторон
мраке. Я продолжал падать в никуда, не чувствуя собственного тела, - и
тьма ворвалась в мое сознание и начала заливать и гасить его, как
неожиданный ливень заливает костер...

Что случи...

Все вокруг было каким-то странным и в то же время почему-то казалось
вполне привычным, словно такое происходило уже не раз - и не только со
мной. Я висел в пустоте, не ощущая своего тела, которого, возможно, просто
не было, и меня, бесплотного, пронзал чей-то пристальный взгляд - не
добрый и не злой, не торжествующий и не укоризненный; совершенно иной
взгляд, не поддающийся никаким определениям. Я пытался укрыться от этого
неподвижного взгляда, но мне это не удавалось и не могло удасться, потому
что я не знал, что же такое я сам - лишенная всего бесплотность и
бесформенность, нечто, растворенное всюду - и нигде...

Не было ни пространства, ни времени, но все-таки из ничего сотворился
некий начальный миг. Светящаяся первоточка пронзила Тьму, и из Хаоса начал
возникать мир. Из плавающего в первобытных водах яйца родился Брахма...

И появились тени. И исчез пристальный взгляд.

Тени сгущались и расплывались, тени постепенно превращались во что-то
знакомое. И издалека, становясь все более внятным, донесся голос:

- Кельвин, ты слышишь меня? Ты меня слышишь, Кельвин?

Невидимая карусель наконец замедлила ход. Окружающее почти перестало
качаться и обрело относительную четкость линий. Ближайшая ко мне тень
оказалась вовсе не тенью...

Я довольно резко поднял голову и сел на кровати, ощутив легкое
головокружение. У меня почему-то шумело в ушах, словно долетал из какой-то
дальней дали шум прибоя. Океанского прибоя.

Океанского!..

Не веря своим глазам, я уставился на сидящего рядом с кроватью человека
в черном свитере, растянутом у горла. Худощавое, иссеченное морщинами лицо
с костистым носом, красные прожилки на скулах, короткие седые волосы,
усталые, чуть слезящиеся покрасневшие глаза под густыми бровями.

Этого человека я хорошо знал. Но он не должен был находиться здесь, он
просто не мог быть здесь, потому что давным-давно был там, очень далеко
отсюда, за пустынными безднами, за скоплением космической пыли, в мире
двух солнц - красного и голубого... Он не мог ни с того ни с сего
появиться здесь... Где - здесь?..

Я медленно огляделся - голова продолжала кружиться, шум в ушах не
прекращался, хотя как будто бы стал стихать - и слабыми пальцами ухватился
за простыню, прикрывающую мои голые колени. Шкафы... полки с книгами...
два кресла... белые ящики с инструментами... микроскоп на полу... большой
стол у окна...

Окно...

А за окном - уходящие к горизонту ряды черных волн, жирно блестящих под
низким красным солнцем, подернутым разводами грязного тумана.

Мне показалось, что я брежу.

- Кельвин, ты узнаешь меня? - подавшись ко мне, спросил человек,