Чтение 4–й страницы книги ~Иножитель~

особенно голода, не только питались трупами, но резали друг друга, даже
матери жарили и ели собственных детей... Из семнадцати миллионов в живых
осталось лишь четыре миллиона"*.

_______________

* Профессор Александр Трачевский. Новая история,

Санкт-Петербург, 1889.

Конечно, летописец, писавший эти содрогающие любого читателя строки
сто лет назад, не подозревал, что в той же Европе или Южной Америке век
спустя (то есть в наше столетие!) другие историки должны написать подобные
же строки, но о своем собственном времени. И еще болееї сїтїрїаїшїнїыїе,
но уже не о Тридцатилетней, а всего лишь о
тїрїиїдїцїаїтїиїмїиїнїуїтїнїоїйї вїоїйїнїе, висящей жуткой угрозой над
всем человечеством, последствия которой могут быть губительнее всех
минувших войн вместе взятых.

Конечно, этого не могли даже вообразить себе двое молодых людей,
вкусивших первые плоды войны и шествовавших теперь по парижским улицам:
один в надвинутой на глаза шляпе, с черной повязкой на лбу, прикрывающей
брови, бледный, очевидно от перенесенной потери крови, но мускулистый,
худощавый; другой - розовощекий здоровяк, покинувший гасконскую роту
гвардейских наемников не из-за ран, как его спутник, а из отвращения к
виду крови. Солдатом тогда был лишь тот, кто получал за это жалованье.
Ведь "sold" и означает жалованье, от которого всегда, вместе с военной
службой, можно отказаться.

Но потрепанных гвардейских мундиров молодые люди снять не успели,
шагая среди куда-то спешащих, суетливых, пестро одетых парижан.

Кареты с гербами на дверцах, запряженные попарно цугом подобранными
по масти лошадьми, проносились по ухабистым мостовым. Всадники в шляпах с
перьями без стеснения пускали коней вскачь, заставляя прохожих испуганно
жаться к стенам, снимая на всякий случай шляпы.

Приятели были слишком горды, чтобы унижаться перед надменными
кавалерами, но уступать им дорогу приходилось.

Наконец они достигли своей цели и были ошеломлены представшей перед
ними картиной: особняк герцога д'Ашперона, который был им нужен,
обнесенный каменной стеной, как крепость в центре Парижа, словно был взят
штурмом. Во всяком случае, несколько каменщиков в перепачканных фартуках
пробивали в стене проем, а плотники сооружали мостик через канаву,
знаменующую крепостной ров под стеной.

- Похоже, что его светлость господин герцог попал в немилость, -
сказал розовощекий.

- Напротив, - усмехнулся его спутник с черной повязкой на лбу, - как
бы это не знаменовало особое внимание высокой особы к нашему герцогу.

Молодые люди, решив не торопить события, смешались с толпой, тоже
заинтересованной происходящим.

Через каких-нибудь полчаса проем в стене был пробит, деревянный
мостик возведен, и рабочие скрылись за стеной.

Розовощекий, толкнув приятеля в бок, кивнул вдоль улицы.

Там появился отряд гвардейцев личной охраны его высокопреосвященства
господина кардинала Ришелье.

Горожане толпились у стен домов и низко кланялись. Дюжие гвардейцы
несли на плечах жерди носилок с покоящимся на них креслом. На нем гордо
восседал в пурпурной мантии, бессильно свесив парализованные руки и ноги,
кардинал Ришелье.

Он поворачивал голову на тонкой шее из стороны в сторону и
ястребиным, колким взором оглядывал все вокруг, являя собой несокрушимую
силу, презревшую собственную немощь.

Многие падали перед ним на колени, протягивали руки, стараясь
коснуться пальцами свисающей с носилок пурпурной мантии.

Впереди шел герольд со звонкой трубой, украшенной цветными лентами,
вслед за ним и позади носилок шествовали вооруженные гвардейцы, которые
грубо отталкивали ботфортами тянущиеся к властителю Франции руки.

Процессия остановилась перед мостиком и, пройдя по нему в пробитую в
стене брешь, скрылась во дворе герцога д'Ашперона.

Стоявшему в толпе молодому человеку с повязкой на лбу показалось, что
немощный, но могучий кардинал, встретясь с ним взглядом, сверкнул глазами.
Это заметил и его розовощекий приятель.

- Он узнал тебя, Сави! - прошептал он.

- Не думаю. Что я для него? Дуэлянт, скандалист.

- Не скажи! А кто выиграл у него заклад о том, что не допустит
сожжения книг Декарта?

- Этого он забыть не мог! - с многозначительной улыбкой
непоследовательно отозвался Сирано де Бержерак. И, помрачнев, добавил: -
Как и я никогда не забуду Кампанеллу!

Прожив последние годы в приютившей его Франции, перенесший
тридцатилетнее заключение философ недавно умер в предоставленном ему
Ришелье убежище под Парижем - в местечке Мовьер, где родились оба молодых
человека, наблюдавшие сейчас многозначительное посещение всесильным
кардиналом Ришелье наверняка трепещущего перед ним герцога д'Ашперона.

- Надеюсь, носилки кардинала удалось внести в замок без выламывания
парадных дверей? - не без иронии заметил Сирано.

- Тише, ты! Здесь всюду шпионы кардинала, - зашипел Лебре, друг
детства Сирано и соратник в бою.

- Совершенно с тобой согласен, но все же думаю, что его
высокопреосвященство предпочтет беседу с его светлостью без нашего с тобой
участия, дорогой Кола.

- Не могу этого отрицать, Сави. И будь у нас иная цель, я предпочел
бы находиться где-нибудь подальше.

- Нет, зачем же? - возразил Сирано. - Отсюда мы увидим, как пышная
процессия проследует обратно. Тогда настанет наш черед.

Друзьям не пришлось ждать долго. Очевидно, высокий визит носил
предупредительно-символический характер и его высокопреосвященство не
удостоил герцога продолжительной беседой, и, может быть, главным в этом
посещении была пробитая брешь в стене замка излишне влиятельного вассала.
Герцогу предоставлялась возможность поразмыслить над тем, что кардинал не
пожелал пару раз завернуть за угол, чтобы пройти через главные ворота, а
приказал нести себя напрямик. Он никогда ничего не делал без задней мысли.
Может быть, такая мысль пришла к нему на этот раз от воспоминания о
выпускном акте в коллеже де Бове, когда наказанный выпускник Савиньон
Сирано де Бержерак выломал наскоро сложенную в актовом зале стенку
карцера, чтобы отвечать на вопросы его высокопреосвященства.

Через некоторое время толпа наблюдала, как в проеме показался герольд
с украшенной лентами трубой, возвещающей о появлении повелителя Франции.
Затем группа солдат с носилками на плечах вынесла покойное кресло с
беспокойным, хотя и недвижным, кардиналом в пурпурной мантии.

На улице толпящиеся парижане, бросаясь на колени, кричали славу
кардиналу.

Когда толпа за процессией замкнулась, наполнив улицу шумным говором,
в проеме стены показался герцог д'Ашперон. Величавый, с белой эспаньолкой
и озабоченным лицом, он вышел вслед за кардиналом без шляпы, и ветер
развевал его длинные седые волосы. Он стал деловито распоряжаться вновь
появившимися каменщиками и плотниками, приказав разобрать мостик и
заделать стену камнями.

Лебре подошел к его светлости и как-то по-особенному сложил пальцы
рук.

Герцог кивнул, жестом предлагая следовать за ним.

- А не служит ли работа этих каменщиков, ваша светлость, неким
символом Добра? - вполголоса спросил Лебре.

- Лишь бы не стала символом отнюдь не добра причина, что призвала
каменщиков сюда, - сумрачно отозвался герцог.

Сирано де Бержерак молча шел следом, привычно придерживая локтем
рукоятку шпаги, принесшей ему легендарную славу в более чем ста удачных
дуэлях, неизвестно как сошедших ему с рук.

Герцог с двумя друзьями поднялся по винтовой, но широкой мраморной
лестнице и провел их анфиладой роскошных комнат. Хрустальные люстры,
ценные картины, вазы тончайшей работы, фарфоровые безделушки из далеких
стран, оружие со сверкающими ножнами и рукоятками, украшали стены там, где
не было цветных панно.

Богатые комнаты кончились, хозяин особняка повел друзей по невзрачной
крутой лестнице вниз, очевидно в подвальное помещение.

Сирано, привычно усмехнувшись, подумал про себя: "Здесь гвардейцам с
носилками его высокопреосвященства не удалось бы развернуться. Очевидно,
прием кардинала и двух скромных солдат намечался в разных по убранству
комнатах".

Герцог пропустил Сирано вперед, а сам вместе с Лебре задержался на
ступеньках лестницы.

Спустившись, Сирано оглянулся и увидел, что оба его спутника
оказались в белых замшевых запонах, передниках. Головы их накрылись белыми
капюшонами с прорезями для глаз. Он не сразу понял, кто герцог, а кто
Кола. Он узнал друга лишь по грузноватой фигуре, а герцога по величавой
осанке.

- Ищущий себя в братстве доброносцев, - торжественно обратился к
Сирано скрытый капюшоном герцог, - тебе предстоит пройти испытания, прежде
чем ты предстанешь перед Вершителем Добра. Как скромный здешний
надзиратель, я передаю тебя в руки назначенного тебе ритора.

И тут Сирано увидел подле себя еще одну фигуру в белом запоне и
капюшоне, скрывающем лицо.

- Сэр, прошу прощения, но вам придется довериться мне, - с акцентом
произнес незнакомец и протянул руку.