Чтение 4–й страницы книги ~Выстрел с монитора~

Про мадам Валентину рассказывали всякое. Говорили даже, что она училась в Бразилии и совершила кругосветное путешествие. Впрочем, по другим слухам, она всю жизнь провела в родном Реттерхальме, лишь изредка выезжая в столицу. Одно было известно точно: много лет назад она преподавала географию в гимназии, и оттуда ее уволили с большим скандалом. Наивный и потому бесстрашный Лотик однажды спросил ее: правда ли это?

- Да, - гордо сказала мадам Валентина. - Скандал помнили долго. А я десять дней даже просидела по указу магистрата в тюрьме. Вернее, на офицерской гауптвахте артиллерийского форта. Все офицеры и сам форт-майор Хорн ухаживали там за мной напропалую, это были чудесные дни.

- А... за что же вас? - нерешительно спросил тогда Галька.

- Из-за линейки, всего-навсего... В те времена был еще обычай воспитывать детей линейкой. И вот директор гимназии маленькому мальчишке приказал подставить ладонь и хлестнул его по этой ладошке... На глазах у меня, у Валентины фан Зеехафен! Ударить ребенка!.. Я выхватила линейку и сломала ее на три части!

- И за это под арест? - недоверчиво сказал Галька.

- Ну, сударь мой... Линейка была тяжелая, из пальмового дерева, а сломала я ее о высокоученую директорскую лысину...

Когда мальчики кончили хохотать, мадам Валентина заметила:

- Все к лучшему. Освободившись от должности, я наконец-то в полную меру занялась научными проблемами.

Что за проблемы решает мадам Валентина, понять было невозможно. Однако леденцы у нее получались восхитительные: яркие, как стеклышки от калейдоскопа, и по вкусу - самые разные: лимонные, земляничные, ананасные... В своей лавке на площади Королевы Анны мадам Валентина продавала их не считая. Пригоршню - за медный грош. В дни такой торговли у школьников был праздник.

- Какое же дело привело ко мне столь почтенную компанию? - спросила мадам Валентина, когда мальчишки пооглядывались и прикрыли рты.

- Вот... - Галька протянул на ладони подарок Лотика.

- О-о... - Мадам Валентина укрепила на носу пенсне. - А-а... Лехтенстаарн, из Союза городов Млечного Пути. Семнадцатый век... Десять колосков... Когда-то за такие деньги можно было купить верховую лошадь...

- А что это за мальчик? - сунулся из-за спины Лотик.

- Да, мальчик... Он уже в те времена был легендой. Это один из Хранителей, маленький трубач. Он спас Лехтенстаарн, когда в него хотели тайно пробраться враги, заиграл тревогу... Любопытная находка, хотя не такая уж редкость... На что меняем, Галиен Тукк? А?

- Не, это подарок, - быстро сказал Лотик. - Это я Гальке подарил.

- Да... - вздохнул Галька.

- Ну, это другое дело... Поскучайте здесь без меня, а я, так и быть, заварю свежий чай.

Мальчики разбрелись по комнате. Галька подошел к подоконнику. На мраморной доске стояли горшки с кактусами. Кактусы цвели белыми и красными звездами и колокольчиками. Среди них поднимался из горшочка с землей странный кристалл: синеватый, полупрозрачный, с искорками. Он был похож на толстый граненый карандаш, закрученный на пол-оборота по спирали.

- Мадам Валентина, а что это? - спросил Галька, когда хозяйка вернулась из кухни. - Раньше здесь этого не было.

- А! Это я выращиваю модель Мироздания. Довольно скучный опыт, потому что бесконечный... Прошу за стол, господа. Я рада вам, вы меня развлекли. А то эта ду... эта неразумная особа, мадам Анна-Элизабет, выбила меня из колеи... Галиен Тукк, за стол.

- Иду... А разве Мироздание... оно такое?

- Боже! Это ведь модель... Мироздание - разное, сударь мой. И проявлений у него, как и вариантов у судеб человеческих, - множество. Как и граней у Вечного Кристалла. Но меня беспокоит не число граней, а есть ли смысл определять гипотетический радиус изгиба, когда... Ох, не толкайте меня на ученую беседу, иначе останетесь без чая! Галька, негодник, ты пойдешь за стол?.. Хансен, вот тебе большая кружка. Лотик, не толкай леденцы в карман про запас, я потом насыплю в кулек. А то карманы слипнутся, как в прошлый раз, и тетушки опять возьмутся за тебя с трех сторон...

В эту секунду круглый Хансен взвизгнул и поддал стол тяжелыми коленями. Чашки подскочили, расплескался чай. Оказалось, что жаба Жанетта, выбравшись из банки, гуляла под столом и мокрым животом плюхнулась Хансену на босую ногу. Вафля и Жук подавились от хохота леденцами. Кофельнагель стал равномерно бить их по спинам.

- Ай как стыдно, - сказала мадам Валентина. - Бояться такой красавицы и умницы... - Покачивая седым узлом прически, она составила чашки на поднос и отправилась на кухню - за новой порцией.

Она там задержалась, и все уже перестали смеяться. Хансен стыдливо сопел. Лотик все-таки совал в карман леденцы. Галька укоризненно поглядел на него. Лотик торопливо сказал:

- Я столько смотрю и все удивляюсь. Вон те склянки с песком, они совсем небольшие, а песок из одной в другую сыплется и никак не кончается. Почему?

И все повернулись к камину, на котором среди статуэток и флаконов стояли песочные часы. Простенькие, как в аптеке Сумса. И вспомнили, что в самом деле мадам Валентина никогда их не переворачивала. А песку-то в верхней колбочке, кажется, всего на две минуты. Но бежит сухая струйка, бежит, падает на песочную пирамиду в нижнем стеклянном пузырьке, а та вроде и не растет...

- Чертовщина, - сказал Кофельнагель и выбрался из-за стола. Шагнул к камину.

- Э, не трогай, - заерзал Хансен. - Мадам Валентина не любит, когда без спросу...

- Всего ты боишься. Молчи, а то жаба укусит. - Кофельнагель взял часы, перевернул, и... все открыли рты. Желтая струйка теперь била вверх. В тишине даже слышно стало, как шуршат по стеклу песчинки.

Мадам Валентина появилась в дверях. Мягко шагнула к столу, опустила поднос, метнулась к Кофельнагелю и выхватила часы. У рыцаря возле шкафа со скрежетом упала вдоль туловища и закачалась железная рука. Перестали свистеть не смолкавшие до той поры канарейки. Мадам Валентина перевернула часы и поставила на камин - как раньше. Строго сказала притихшим ребятам:

- А вот с этим, господа, не шутят...

- Простите, - забормотал порозовевший Кофельнагель. - Я...

- Иди за стол... Это осевой хронометр доктора Комингса. Величайшее изобретение, которое до сих пор не признают академики. Да-с... Ты, любезный Вилли, сейчас замкнул время. В ма-аленькое колечко. Но кто знает, что могло случиться...

Хансен осторожно спросил:

- Но, кажется, ничего не случилось?

- Поживем - увидим... Допивайте чай и брысь! - Мадам Валентина за шутливой сердитостью прятала серьезное беспокойство. - Кристалл Мироздания не может расти в таком гвалте.

Лотик напоследок пихнул в рот дюжину леденцов, отер губы галстуком голландки и спросил:

- А что такое Мироздание?

- Вселенная, друг мой... Весь мир, в котором обитаем мы, не познав смысла бытия. Все переплетение времен и судеб... Вот тебе бумага, сделай кулек, несчастье мое...

- Можно я возьму это для Вьюшки? - попросил Галька. Он держал за палочку прозрачного малинового клоуна.

- Заверни в бумажную салфетку..."

- А кто эта Вьюшка? - спросил мальчик у Пассажира.

- Сестра. Помнишь, я говорил?

- Помню. А сколько ей лет... было?

- Около семи... Звали ее вообще-то довольно громоздко, по обычаю того времени: Анна-Мария-Лотта. Но Галька прозвал Вьюшкой. Она была черная, как заслонка в печной трубе. И вертлявая, как рыбка-вьюн... Ну что, читать дальше?

- Ага... - тихо сказал мальчик.

"На улице Кофельнагель веско проговорил:

- Все-таки мадам Валентина - ведьма.

- Деревяшка ты, Нагель, - возразил Вафля. - С ней дружит сам пастор Брюкк. Стал бы он знаться с нечистой силой?

- Дружит!.. Он небось не видел, как песок вверх течет.

- А это просто фокус, - не сдался рассудительный Вафля. - Ты колбочку в руке держал, там воздух нагрелся и стал выталкивать песок вверх. Физическое явление.

- Сам ты явление. Возьми в аптеке у папаши такие часы и попробуй этот фокус повторить! Физик...

- Да ладно вам, - поежился Хансен. - Я вот вспоминаю, как у рыцаря рука грохнула. Жуть.

- Там просто крючок сорвался, - сказал Жук. - Я видел...

Лотик облизал губы и спросил:

- А скелет в рыцаре по правде настоящий, вы как думаете?

- Иди проверь, - сказал Кофельнагель. - Небось тогда уже не леденцами штаны перепачкаешь.

- А давайте в рыцарей поиграем! - подскочил Жук. - Давайте в турнир на поляне у Круглой башни!

- Давайте! - обрадовался Лотик.

- А головастиков не берут в рыцари, - сказал Кофельнагель.

- Ну что ты к нему вяжешься, - заступился Галька. - Он будет судья.

- Да, я буду епископ Реттерхальмский! Буду награждать победителей медалями!

- А где медали-то? - заметил Вафля. - Надо сделать...

Медали делались из медных монеток. Монетки клали на рельсы и ждали, когда протарахтит трамвай. Вагоны были не такие тяжелые, как в наше время, - вместо стен и крыши витые столбики и парусиновый навес с бахромой, рост пониже, колеса поменьше, - но все-таки они раскатывали денежки в тонкие лепешки. Потом в медных "блинчиках" пробивались отверстия, делались петельки для булавок. Если завоевал победу - прицепляй медаль на голландку и гордись. Правда, гордиться можно было только подальше от родительских и учительских глаз. Взрослые считали, что грешно портить для игры даже самые мелкие деньги. Да и соваться на рельсы считалось опасным делом. Вагоновожатый Брукман не раз грозил оторвать уши тем, кто раскладывал на трамвайном полотне монетки...

- Ну что, накатаем медалек? - Неугомонный Жук подкинул на ладони два медных гроша.

Все зашарили по карманам. У каждого нашлись одна-две медяшки. Кроме Лотика.

- А Брукман сейчас не ездит, обедает, - сказал Лотик. - Видите, ровно два часа.

Они шли мимо фонтана с солнечными часами. Тонкая тень пересекала мозаичный циферблат как раз на римской двойке. Галька присвистнул:

- Вот это да! Мы в половине второго только лодку взяли. Купались, у мадам Валентины сидели - и все за полчаса!

- Это фокусы мадам Валентины, - хмыкнул Кофельнагель.

Было известно, что Брукман раньше трех часов из депо не выедет. Поэтому решили пока сыграть в перевертыши..."

- Знаешь, что такое "перевертыши"? - Пассажир глянул из-за очков.

- Не-а...

- Сейчас ребята не играют на деньги?

- Ну... бывает. В Лисьих Норах большие парни в карты дулись...

- "Перевертыши" - это не в карты. Монетки кладут столбиком и бьют круглым камушком. Кто какую перевернет - забирает...

- А! Это как в чику!

- Вот именно... Такую они и затеяли игру. У замковой стены, за кустами, чтобы не видели посторонние...

"Обычно Гальке везло, рука у него была меткая. Но в этот раз все медяки выиграл Кофельнагель. Потом он великодушно вернул каждому по денежке. На медаль. Только Лотику не дал. И Гальке. Сказал:

- У тебя же есть "десять колосков".

- Так что же, на рельсы ее? Ты спятил?

- А давай я разменяю ее на десять грошиков! И еще сыграем! Может, отыграешься...

Он хитрый был, Кофельнагель. Знал, как разжигает человека обидный проигрыш. Но Галька сперва ответил:

- Иди-ка ты... - и покосился на Лотика. А тот губы надул и в сторону глядит: поступай, мол, как знаешь, твоя монетка.

Кофельнагель сказал:

- Боишься.

- Я?! Да если хочешь знать, я мог бы тебя в два счета обставить! Просто у меня сперва рука подвернулась, а после...

- Ты не хвастайся, а разменяй да играй! И десять грошиков твои будут, и "колоски" отыграешь! С портретом "Хранителя". Ха-ха...

Галька опять посмотрел на Лотика. Виновато. И пообещал:

- Не бойся, я точно отыграю. Пусть Нагель не задается.

- Мне-то что, - отозвался Лотик. И отвернулся.

И конечно, Галька проиграл. Все десять медяков за пять минут. И так ему тошно стало! И монетку жаль, и перед Лотиком стыдно. Хоть и головастик, а все равно... Галька пробормотал:

- Да ладно, завтра обязательно отыграю, ты не беспокойся.

- Мне-то что... - прошептал Лотик.

Кофельнагель, улыбаясь, дал Гальке грошик:

- Не горюй. Возьми на медаль.

Галька взял. Просто чтобы не подумали, будто он очень переживает.

И все пошли на Трамвайную площадку. Так назывался перекресток, где рельсы отворачивали от основной колеи и уходили в туннель, вырытый в крутом уступе (там, за чугунными воротами, было трамвайное депо). Место, чтобы катать медали, самое удобное. Трамвай из ворот выезжает без пассажиров, и никто не заметит мальчишек, притаившихся в зарослях дрока. Брукман смотрит только вперед. Он, если и разглядит на пути денежки, тормозить не станет: линия от депо идет под уклон.

Мальчишки разложили на теплых рельсах монетки. И тут Галька увидел... ну, вы догадались! Коварный Кофельнагель положил серебристую денежку. С портретом мальчика-трубача!

- Ты что делаешь, Нагель! - крикнул Галька. И кулаки сжал.

- А что? Моя денежка, что хочу, то и делаю.

- Ты не имеешь права! Я ее еще отыграю! Завтра!

- Ха! Я разве обязан ждать?

- Но она же редкая! Она из Свободного города!

- Ну и хорошо! Значит, медаль будет редкая! Ха! Рыцарская медаль "Свободного города"! Может, ты ее и заслужишь.

Галька хотел ногой сбросить монетку с рельса.

- Э, нечестно, - сказал круглый Хансен.

И Галька сник. Мальчишечьи законы были незыблемые: проиграл - не хнычь, а кто выиграл - хозяин.

- Конечно, Нагель поступает как скотина, - заметил Вафля. - Но ты, Галька, сам виноват.

- За "скотину" мы еще посчитаемся, - начал Кофельнагель.

И в этот миг все услышали дребезжание трамвая.

Трамвай шел не из депо, а снизу! С главной улицы! Чудеса!

Мальчишки, царапаясь и сопя, полезли в заросли.

- И правда со временем что-то не то, - выдохнул рядом с Галькой Хансен. - Брукман сроду на обед не опаздывал.

Галька не ответил. Сквозь листья он видел монетку на рельсе.

Из-за двухэтажного дома с часовым магазином Румерса показался трамвайный поезд. Три желто-красный вагона. Усатый Брукман стоял на передней площадке у рычагов.

Может, Брукман заметит монетки, остановится? Нет, он смотрел прямо на ворота депо. Сейчас чугунное колесо расплющит монетку, пройдет по лицу мальчишки-трубача!

Галька заплакал и отчаянным взглядом уперся в трамвай - словно остановить хотел! И трамвай вдруг завизжал колесами, затормозил в метре от монетки. Брукман задергал рычаги, заругался, замахал руками. Галька - будь что будет! - бросился к рельсам! Спасти монетку, пока трамвай не поехал!

А трамвай вдруг дернулся, пошел назад. Быстрее, быстрее... Брукман все дергал рычаги. Потом схватился за голову, прыгнул с площадки, упал на колени, вскочил. Он что-то кричал, но у Гальки уши будто забило ватой.

Трамвай без тормозов докатил до поворота, и задний вагон сорвался с рельсового изгиба. Он опрокинулся набок, на него наскочили другие. Они вздыбили колеса, нехотя кувыркнулись и покатились по склону, ломая кусты и фонтаны Южного городского сквера.

И все это в дикой тишине, которая навалилась на Гальку. Он сам не помнил, как домчался до поворота. Вагоны все кувыркались, крушили клены, давили беседки. А там, ниже, Лодочная улица, вон черепичные крыши, люди во дворах... Не надо!

Вагоны подпрыгивали, переворачивались, как сброшенные с горки игрушки. Как их задержать, остановить?..

Средний вагон застрял между вековыми вязами, задний налетел на него, встал торчком, лег сверху. Передний оторвался и продолжал кувыркаться.

"Ну стой же!!!"

Вагон перевернулся еще раз, покачался вверх колесами на тонких столбиках крыши, лег на бок и замер.

Галька, всхлипывая, вытер лицо.

И тут Гальку схватил за плечи Брукман! Галька не сопротивлялся. Брукман что-то кричал и тряс его, тряс, тряс...

ПРИГОВОР

Откуда-то появились два полицейских - пожилой толстощекий Груша и молоденький прыщавый Кунц, который был женат на двоюродной сестре Хансена. Повели Гальку в управление. Брукман шел сзади и все выкрикивал, что из-за сопливого негодяя, который бросился под колеса, он так рванул тормоза, что колодки не выдержали. Куда смотрят отцы?! Родители и школа распустили сорванцов, а он, старый Брукман, теперь в тюрьму, да?

Груша оглядывался и успокаивал его.

У Гальки промелькнуло: "Как же так? Я ведь бросился потом, когда он уже затормозил..." Но тут же он понял, что это просто показалось. И зачем выкручиваться? Виноват с головы до пяток... Пусть делают с ним что угодно, он готов ко всему.

Но того, что вскоре на него обрушилось, Галька все равно не ожидал...

Штатт-майор полиции Колленбаркер, качая лысой головой, составил протокол. Галька ничего не отрицал. Да, положил на рельсы монетки. Потом пожалел одну и кинулся, чтобы схватить...

Он опять всхлипнул:

- Я же не знал, что так случится. Мне показалось, что господин Брукман уже остановил трамвай...

- Оставь господина Брукмана, - сурово сказал штатт-майор Колленбаркер. - У него из-за тебя сердечный приступ, с ним возится доктор...

Появились отец и старший брат Михель, который служил помощником младшего архивариуса в магистрате. Брат держался за потные щеки и шепотом говорил: "Вот дурак-то, вот дурак..." Отец, маленький, взъерошенный, надавал Гальке оплеух и прокричал, что это лишь начало, а главное будет дома.

Но домой Гальку не отпустили. Груша отвел его в школу, и там арестанта заперли в подвальной комнатке с решеткой в оконце. Раньше, в суровые времена розог и долгих отсидок "без обеда и ужина", здесь был гимназический карцер, а теперь хранились облезлые глобусы и облысевшие птичьи чучела. Но вот - кто мог подумать! - комнате вернули ее прежнюю роль.

Галька сел под окном на корточки и взялся за голову. Он то приходил в отчаяние: как нежданно и непоправимо свалилось на него несчастье! То замирал в сонном отупении.

Потом Галька встряхнулся. Пол был каменный, холодный даже летом, босые ноги ломило. Галька расстелил на полу старые карты, лег, положив под затылок твердое чучело совы. И стал привыкать к жизни заключенного.

Из окна доносились звуки. Такие незаметные, когда ты свободен, и такие милые, заманчивые для того, кто в заточении. Кто-то смеялся на улице, галдели воробьи, гукнул в отдалении резиновой грушей автомобиль советника Флокса - единственный в городе. Ударили один раз часы на магистрате. Половина какого-то часа. Какого? Сколько времени прошло с той минуты, когда школьник Галиен Тукк перестал быть обыкновенным мальчиком и превратился в разрушителя и злодея?.. Хорошо еще, что не в убийцу. А если бы трамвай кого-то придавил?