Чтение 4–й страницы книги ~Сказки о рыбаках и рыбках~

- Как бы иначе он сумел так быстро просигналить?

- Элементарно, по телефону.

- Отключенному из-за грозы!

- Он позвонил с автомата на шоссе.

- Бегал туда под ливнем? Как спешил, бедняга!

- Он звонил на рассвете, когда дождь кончился!

- И вы сразу примчались!

- Во-первых, не так уж сразу. А во-вторых, речь об оружии все-таки...

- Будто вы не знаете, кто владелец оружия...

Абов смягчился и сказал неофициально:

- Да знаю, конечно, чего там... Иначе бы приехал с опергруппой.

- Имейте в виду, я сдам револьвер только по акту и при свидетелях. С письменным заявлением, как он ко мне попал.

Абов отозвался небрежно, словно думая о другом:

- А черт с ним, с револьвером, оставьте пока себе, если хотите. А потом можете утопить, все равно он нигде не зарегистрирован.

- Что значит "оставьте пока"?

- Ну... пока вы здесь.

- Договаривайте уж, - нервно бросил Валентин.

- Видите ли... - начал Абов, постукивая подошвой.

"Сейчас он повторит: "Видите ли, Валентин Валерьевич..."

- Видите ли, Валентин Валерьевич... У нас есть к вам просьба.

- У группы уголовного сектора? - осведомился Валентин.

- Ну... да.

Лениво и со слегка наигранной досадой Валентин сказал:

- Не валяйте же дурака... Семен Семенович. Неужели я не отличу сотрудника Ведомства от чиновника уголовного сектора.

В Абове словно лопнули какие-то ниточки. Он повозился, сел удобнее.

- Ну и ладушки. Тогда сразу к делу. Хорошо?

- А вот не знаю. - Валентин ощутил напряжение и знакомую по старым временам противную зависимость. - Не знаю, хорошо ли. Я давно уже деликатно, но решительно проинформировал вашу службу, что никаких дел с Ведомством больше иметь не хочу.

- А что так? - вроде бы по-настоящему обиделся и растерялся Абов.

- Те, кому надо, знают, "что", - усмехнулся Валентин.

- Я не знаю... Мне, наоборот, рекомендовали вас как... - Он замялся.

- Как стукача со стажем и опытом? - спросил Валентин, ясным взглядом изучая лицо Абова.

Тот отвел глаза, пальцами забарабанил по колену.

- Право же... Зачем вы так? И себя, и нас...

- А я не себя. Только вас. Ваш ведомственный, извините, примитивизм в подходе к людям. Он, видимо, неискореним, хотя, казалось бы, и работники есть у вас вполне интеллигентные, и опыт колоссальный... Просто феномен какой-то...

- Ну... допустим, - покладисто сказал Абов, хотя и поморщился. - А к вам-то какое это имеет отношение? Тем более, что у нас нет термина "стукач", а есть вполне уважительное "необъявленный сотрудник"...

- И всех "необъявленных" вы меряете одним аршином...

- Я понял: вы чем-то обижены...

- На Ведомство? - сказал Валентин.

Абов повозился опять. Спросил понимающе:

- Тогда... на себя?

- Господи, ну почему я должен перед вами исповедоваться?

- Да ничего вы не должны... Но мне-то что делать? - Абов был огорчен, видимо, по-настоящему. - Что я должен ответить шефу? В отделе мне ни словечка не сказали, что вы...

- Завязал, - подсказал Валентин.

- Ну да, черт возьми! Меня же спросят, почему вернулся несолоно хлебавши. Дело-то намечается серьезное...

"Думает, сейчас заинтересуюсь: что за дело?"

- Сочувствую, - сказал Валентин. - И догадываюсь, что последует дальше: "Раз вы, гражданин Свирский, отказываетесь от контактов, мы, к сожалению, не сможем воспрепятствовать уголовному сектору раскрутить дело с револьвером, как им захочется. А они, сами знаете, не всегда объективны..."

- Да бросьте, - вздохнул Абов. - Несмотря на всю свою, как вы говорите, примитивность, не такие уж мы идиоты... А что, Свирский - это ваш псевдоним?

- Будто вы не знаете!

- Я же недавно в этой группе... И там, честно говоря, такой кавардак в связи с последними событиями...

- Известная доля доверительности - один из методов достижения нужного уровня коммуникабельности с вербуемым субъектом, - усмехнулся Валентин. - Но я-то не новичок...

- Мне сейчас не до "методов", - досадливо отозвался Абов. - Думаю, как быть... Без ножа режете... Ну, хоть коротко объясните, что произошло? Чтобы на меня меньше шишек... И в конце концов, мне это интересно как профессионалу: почему человек уходит от нас?

- Ладно! - резко сказал Валентин. И толкнулся спиной от стены (Абов чуть вздрогнул). - Только выньте и отключите машинку.

- Вы... собственно, что имеете в виду? Пистолет? У меня нет, честное слово...

- Я имею в виду звукозапись, - снисходительно сказал Валентин.

- А, это... - Абов послушно полез за пазуху, достал плоский, как блокнот, диктофон, положил на кровать рядом с Валентином. - Он на "стопе", убедитесь сами.

- Благодарю... - Валентину опять расхотелось говорить. И он произнес почти через силу: - Главная ваша ошибка, что слишком большой расчет вы делаете на страх. Даже при научной разработке "индекса вербуемости необъявленных агентов" фактору страха вы отводите основную роль: чем больше человек вами напуган, тем скорее он согласится стать... сотрудником...

Абов помигал, но сказал терпеливо:

- Разве это так? Не уверен... И к вам-то, полагаю, это в любом случае не относится...

Но это относилось к Валентину. Именно "фактор страха". С боязнью и ощущением казенной зависимости шел он восемь лет назад в муниципальную комиссию воинского резерва, когда его вызвали по телефону. И не зря боялся. В комиссии сказали то, чего он опасался больше всего: Валентин Волынов, как подпоручик запаса, в силу государственной необходимости призывается на строевую службу на три года.

До сих пор тошно вспоминать, как суетливо и чересчур горячо начал он доказывать, что это нелепо и бессмысленно. Как пожимал плечами и с напускной независимостью даже хихикал над абсурдностью такого решения. Штатский человек, художник, зачем он нужен армии? Конечно, почетная обязанность, он понимает, но есть же и здравый смысл. Все его военное образование - формальный курс в архитектурном институте, который в течение трех месяцев вели отставные полковники времен Второй мировой... Если бы сейчас, не дай Бог, война - другое дело. А в мирное время каждый должен быть на своем месте! У него творческие планы, издательские договоры, фильм... В конце концов, семейные условия! На его иждивении парализованная тетя...

Молоденький военный чиновник с погонами инженер-поручика и гладкой уставной прической перекладывал на столе бумаги. Потом сказал, оглянувшись на портрет Верного Продолжателя:

- У всех или тетя, или жена, или... еще кто-то. А как быть с пользой отечеству?

Такие были времена. Сейчас Валентин сказал бы этому писарю, что пользу отечеству, которому давно уже никто не грозит, он, Волынов, и зажравшиеся генералы понимают по-разному. А тогда сумел только с жалким апломбом возразить, что художник полезнее для отечества в своей роли творческой личности.

- Отечеству виднее, - с зевком сказал инженер-поручик. - Впрочем, решение насчет вас, кажется, еще не окончательно. С вами хотят побеседовать... там... - Он кивнул на внутреннюю дверь. - Пройдите...

Там, в комнате с голыми стенами, с пустым конторским столом и тремя стульями, сидели двое. С неуловимой одинаковостью лиц, хотя и совершенно не похожие. Один - пожилой, с бульдожистой умной мордой, второй - тощий, ушастый, ровесник Валентина. С клоунским изломом бровей над очками. Характерная физиономия. "С этакой запоминающейся рожей - и работать в такой конторе", - первое, что подумал Валентин.

Его вежливо попросили сесть. Бульдожистый дядька излишне старательно пощупал бедного Валентина Волынова глазами.

- Ну и как вы, Валентин Валерьевич, относитесь к службе в славном оборонительном корпусе Восточной Федерации?

У Валентина нервно подрагивали пальцы, но, несмотря на это, он чувствовал облегчение. Потому что понял уже: игра.

"И не очень умная к тому же..."

Он сказал, подбирая слова:

- Трудно говорить об отношении... когда предлагают разом сменить образ жизни, все поломать...

- Ну а как же с патриотическим долгом! - старательно вскинулся лопоухий.

Его пожилой коллега (видимо, начальник) поморщился:

- Ладно тебе... - И сказал Валентину: - Мы не из армии.

- Вижу, - вздохнул Валентин.

- Почему?! - вскинулся опять лопоухий.

Валентин помолчал, сколько позволяла ситуация, потом позволил себе улыбнуться чуть снисходительно (хотя внутренняя дрожь не совсем еще улеглась).

- Я мог бы изобразить проницательность, сослаться на интуицию и так далее. Но дело проще: я вас вспомнил. - Он смотрел на лопоухого. - Мы оба учились в архитектурном, только я у дизайнеров, а вы на градостроительном факультете, в новом корпусе. А потом, по слухам, вас... пригласили работать в Ведомство.

Бульдожистый обрадовался искренне, как-то по-домашнему:

- Узнал! Я же говорил - узнает! Профессиональная зоркость у человека!

Лопоухий натянуто улыбнулся. Валентин сказал:

- Косиков Артур... Отчества, конечно, не знаю.

- Львович... - Артур вдруг заулыбался по-настоящему, снял очки, пощелкал ими по кончику утиного носа. - Мы на втором курсе были вместе в жюри конкурса "Сумасшедшие проекты", даже поспорили малость...

"Идиллия юности..." - горько мелькнуло у Валентина.

Бульдожистый приподнялся с заскрипевшего конторского стула, протянул руку:

- А я Аким Данилович... - Рука была мягкая, теплая. - Давайте, значит, к делу... Вы, Валентин Валерьевич, как относитесь к нашему Ведомству? - Он и Артур неуловимо насторожились, несмотря на улыбки.

- Ну, как... - начал Валентин столь индифферентно, что при желании можно было заподозрить легкую иронию. В допустимой мере. - Видимо, как и положено лояльному гражданину. С пониманием важности вашей миссии и должной мерой почтения...

- Без предубеждения, значит, - уточнил Аким Данилович.

- А чего мне "предубеждаться"? - отозвался Валентин с хорошо рассчитанной мальчишеской беспечностью. - Вы - те, кто знает все и про всех, и вам наверняка известно, что я далек от всякой политической возни. В бесцензурных альманахах не участвую, с иностранными издательствами отношения поддерживаю строго через наших бдительных посредников из Бюро по охране авторства. И даже, победив в Амстердамском конкурсе, за медалью в Голландию не летал. По причине тетушкиной хвори. Здесь медаль вручали, на собрании творческого актива... С активистами из столичной оппозиции тоже не в контакте.

- По причине идейного несогласия с ними? - с интересом уточнил Аким Данилович.

- И по причине образа жизни, - пожал плечами Валентин. - Я же для детских книжек картинки рисую. Это работа достаточно отрешенная от политической остроты...

- Как ни старайся, а совсем от нее не отрешишься, от остроты-то, - повздыхал Аким Данилович. И спросил без перехода: - Вы как насчет того, чтобы помочь нам?

То ли от растерянности, то ли от желания кончить все разом, Валентин брякнул хмуро и дерзко:

- Вербуете, что ли?

Артур вздернул клоунские брови и напружинился опять, а добродушный Данилыч пояснил доверительно:

- До зарезу нужен знающий человек. Сами понимаете, искусство - это идеология, наша важнейшая сфера. И нужна объективная информация. Так сказать, с анализом, что там происходит, в творческих мирах. Не выдумки и сплетни дураков стукачей (таких у нас достаточно), не доносы завистников, а реальная и масштабная картина. С обобщениями. Не для каких-то мер или карательных акций, упаси Господи. Просто чтобы ориентироваться в этих процессах. Для профилактики, для помощи хорошим людям, в конце концов... А?

Валентину казалось, что он увязает в чем-то холодно-липком, без надежды на помощь.

- Видите ли... круг моих знакомств очень ограничен. Вы, наверно, думаете, что я кручусь в среде артистов, режиссеров, живописцев, а я...

- Да знаем, знаем, - сказал Аким Данилович. - И все же... Ну а если надо, можно немножко и расширить круг-то. Для пользы дела... Вы же понимаете, Валентин Валерьевич, что никакая страна не может существовать без системы безопасности, и обязанность сознательных людей - помогать нам. Уж простите за громкие слова, но гражданский долг... Артур Львович тут правильно напоминал...

Ненавидя себя, Валентин пробормотал:

- Долг-то долгом, но надо к этому и склонность иметь, способности... Опять же и время требуется, а у меня работа с утра до ночи...

Лопоухий Артур насадил на утиный нос очки и проговорил вроде с сочувствием, однако и с иезуитской вкрадчивостью:

- Времени у художника всегда, конечно, мало... Однако, если им... - Он посмотрел на дверь, за которой стучал на машинке инженер-поручик Ряжский. - Если им не захочется оставить вас в покое, времени может не оказаться вовсе. Для творческого процесса...

"Сволочь", - тоскливо выругался про себя Валентин.

Аким Данилович не спеша поднялся.

- Мы ведь вас, голубчик, не торопим, вы подумайте. А денька через три, с вашего позволения, позвоним...

И Валентин думал. Целый день и целую ночь. И еще день. Ощущение ловушки, безысходности не исчезало, и Валентин безуспешно пытался найти хоть какой-то выход.

Что ему грозит, если откажется? Судьба "недоделанного" подпоручика в каком-нибудь строительном гарнизоне под командой полуспившихся кадровых солдафонов? Гадко, но, в конце концов, это не на всю жизнь. Рисовать худо-бедно он сумеет и там. Жены-детей пока, слава Аллаху, нет, а тетку старушки подружки одну не оставят... А может, еще его и не заберут, может, просто пугают? Едва ли... И могут не просто в казарму загнать, а еще и закрыть перед художником Волыновым издательства, пришить какое-нибудь дело, и доказывай, что ты не жираф во фраке... Но, как ни странно, даже такой поворот не очень пугает, только озноб от злости. Главное - не это. Есть причина, которая любому здравомыслящему человеку показалась бы в такой ситуации самой пустяковой, не второстепенной даже, а "десятистепенной". Вообще не причиной... Было Валентину до боли, до слез жаль расставаться с "Репейником".

...С этой компанией он познакомился случайно. В начале июня. В тот день он с утра прихватил альбом и пустился в "свободный поиск" - делать наброски с играющих в переулках и скверах ребятишек. Это была необходимая, черновая работа иллюстратора. Впрочем, говорить "черновая" неверно. В этом слове есть что-то сумрачное, а она приносила Валентину радость. И веселый азарт охотника, хотя и смешанный со смущением.

Дело в том, что эти вот беглые зарисовки, это наблюдение со стороны за ребячьей жизнью заменяло художнику Волынову непосредственное общение с детьми (которое, казалось бы, так необходимо тому, кто работает над иллюстрациями для детских книжек). Тесных знакомств с мальчишками и девчонками он не заводил, "внедряться" в компании ребят не умел. Стеснялся. Это осталось, видимо, от детства, когда Валя Волынов был "неконтактным" мальчиком из художественной школы и знал только одного друга - Сашку. Конечно, приходилось в ту пору и в футбол гонять, и на озеро бегать, и даже дрался он пару раз (оба раза неудачно). Однако в той шумной жизни он все-таки чувствовал себя гостем. Вот и сейчас - взрослый уже человек, достигший, несмотря на молодость, кое-каких успехов, - он по-прежнему робел, сталкиваясь лицом к лицу с неугомонным ребячьим миром. С его раскованностью, веселостью и неожиданной прямотой вопросов.

Он до сих пор ощущал себя робким мальчиком, который стоит в стороне и с завистью смотрит на беззаботных и смелых сверстников, занятых увлекательной игрой, а попроситься в компанию не смеет: вдруг не возьмут, да еще и посмеются...

Изредка приглашали его выступать в школы и летние лагеря, но это были "официальные мероприятия", там ни о каких контактах и помыслить было нельзя.

А вот в то июньское утро Валентину повезло впервые в жизни. Он оказался на берегу Васильевского озера, неподалеку от пляжа. Здесь бултыхались в воде несколько шумных пацанят. Валентин едва нацелил карандаш, как на травянистый пологий берег с разгона вылетел большой катамаран с пестрым индейским парусом. Полдюжины загорелых мальчишек соскочили с палубы и начали что-то осматривать, поправлять, подтягивать.

Валентин чутко уловил необычность в их отношениях друг с другом. Не было привычной колючести, этих неизменных (хотя и полушутливых, но с привкусом агрессивности) реплик: "Ну-к, блин, шевелись шибче", "Куда тянешь, козел", "Парни, дайте ему по кумполу, чтоб проснулся"... Если кто-то смеялся, то не над другим, а словно делился этим смехом с остальными. И даже самый маленький - круглолицый пацаненок лет восьми - вел себя среди них как равный...

Они стали снимать парус. Наверно, для ремонта. Валентин подошел и сказал с напускной небрежностью:

- Привет, мореходы. Не возражаете, если я вас малость порисую? Работа такая...

Была среди них и девчонка. Бойкая, лохматая (потом оказалось - Галка по прозвищу Мушкетерша). Она посмотрела на альбом Валентина и отозвалась чуть кокетливо:

- Пожалуйста... Если только позировать не надо...

- Не надо...

Он сел неподалеку на валун, зачиркал карандашом, набрасывая гибкие фигурки юных матросов, растянутый на траве парус и вытащенный на берег катамаран. Но рука работала машинально, а сам он все сильнее прислушивался, все внимательнее приглядывался к необычной команде.

Где-то через полчаса примчалась к берегу моторка. Выскочил на берег рослый дядька со светлыми кудрями и выпуклым животиком под тельняшкой. Поговорил с ребятами, хохотнул над чем-то, подошел к напрягшемуся Валентину. Добродушно и без церемоний спросил:

- Можно глянуть, что нарисовали?

Валентин со вздохом отдал альбом. Дядька в тельняшке взглянул на верхний рисунок, потом полистал. Уже по-иному, внимательно посмотрел на Валентина - очень синими, с солнечными точками глазами.

- О, да вы профессионал...

Валентин неловко развел руками: куда, мол, деваться-то... Собеседник протянул большую ладонь:

- Игорь Тарасов. Адмирал этой пиратской команды.

- Волынов. Валентин...

Пушистые брови Тарасова сошлись и разъехались.

- Простите... Тот самый?

- M-м... в каком смысле?

- Впрочем, что спрашивать. Авторский почерк, как говорится, налицо...

- Черт подери, неужели у меня и правда какая-то известность? - искренне удивился Валентин.

- Рад познакомиться, - решительно заявил Игорь Тарасов. - И в этом знакомстве, кроме удовольствия, есть для меня и кое-какая корысть. Позволите изложить?

- Валяйте, - улыбнулся Валентин, поддаваясь напористой веселости Тарасова.

Оказалось, что Игорь Тарасов руководит ребячьим клубом "Репейник". Вообще-то он, Игорь, работает в газете "Шаги науки", но газетка маленькая, выходит раз в две недели, работа не бей лежачего, и почти все время Тарасов отдает "вот этим обормотам". Занимаются они многими делами. В прошлом году отправлялись в долгие походы на велосипедах, в этом начали осваивать морскую науку. А еще у них есть кинокамера "Квадрат", и они затеяли съемку мультфильма на тему нынешней школьной жизни и существующих в ней порядков. И вот если бы Валентин... "Простите, как отчество?.. Ну и хорошо, что без него..." Вот если бы Валентин заглянул к ним и глазом профессионала глянул на придуманных и нарисованных ребятами персонажей... Раз уж его, Валентина, и "репейчат" свела здесь судьба...

Валентин был благодарен судьбе.

В "Репейнике" он обрел наконец тот ребячий круг, о котором с детства мечтал. Здесь он перестал ощущать дурацкую скованность, которой мучился раньше, когда сталкивался с живыми, не нарисованными ребятами. Мало того. Здесь они были такими, каких он очень хотел встретить в свои ребячьи годы и не встретил: дружные, доверчивые, смелые, не дающие друзей в обиду... Через неделю он стал своим среди своих. С Алькой Замятиным и Сережкой Демидовым (художником от Бога!) он рисовал героев мультфильма "Привет, родная школа!", расписывал с ребятами стены клубной кают-компании, таскал на плечах малышей и пел вместе со всеми под гитару песни юного поэта и музыканта Бориски Фогеля...

Мультфильм увлек его так, что этим делом он решил заняться всерьез и попросил Сашку сконструировать домашний станок для мультсъемки (как художник, Валентин работал для местной студии и раньше, но в технике съемки ничего не понимал). Он решил попробовать себя в конкурсе мультипликаторов-любителей (и попробовал потом, и победил)...

"Репейнику" жилось нелегко. Дамы из местного нарпросвета терпеть не могли "тарасовскую банду" за независимый нрав, местное начальство старалось выжить ребят из арендованного полуподвала. Игоря то и дело таскали на всякие разборы и комиссии. Но "репейчата" не унывали.

Валентин с чисто мальчишечьей безоглядностью окунулся в ребячью жизнь. Это было время расцвета "Репейника". Какие там люди собрались! Не просто клуб, а спаянная команда. Особенно Алька Замятин, Бориска Фогель, Сережка Демидов по прозвищу Винтик. И Галка Мушкетерша... А всего - двадцать пацанов и девчонок, живущих как одна семья... С Игорем Валентин тоже сошелся довольно коротко, хотя в Тарасове иногда и проскальзывала ревность: очень уж "репейчата" "прилипали" к Валентину. Впрочем, ревность была без обиды. Тем более, что ни на какое командирство Валентин не претендовал. Ему хорошо было быть мальчишкой среди мальчишек...

И теперь все это - псу под хвост? На свалку? За что?

Так в барахтанье бесполезных мыслей провел Валентин больше суток. А вечером вдруг позвонил Артур Косиков. Сказал будто давнему приятелю:

- Слышь, я к тебе заскочу сейчас. Кой-чего уточним...

Пришел и был не похож на вчерашнего официального Артура Львовича. Сразу взял быка за рога:

- Я знаю, ты все в затылке скребешь. Но ты подумай, чудак человек, тебя же не в доносчики зовут. Не просят стучать, если кто где анекдот трепанул или продовольственное снабжение ругает. Да и все равно ты не стал бы это делать... А вот характеристику настроений в кругу поклонников всяческих муз - общую, даже без имен! Или, скажем, составить отзыв на какой-нибудь попавший к нам изобразительный материал, проанализировать документы! Здесь интеллигентный и независимый ум нужен!.. В конце концов, мужик ты или нет?

- То есть?

- Ну, тяжелое это дело, неприятное, я понимаю, - проникновенно заговорил Артур, глядя на Валентина из-за съехавших очков. - Но оно же необходимое. Государство без Ведомства не может, а Ведомство без информации - ноль. А где ее брать - объективную, честную информацию? Только так... Ну, черная работа, да, но разве по-мужски это - бежать от черной работы? Кто-то должен...

"Психолог..." - с унылой злостью подумал Валентин.