Чтение 4–й страницы книги ~Лоцман. Хроника неоконченного путешествия~

- Не-а, не против. - Он заулыбался.

- Со старым и скрипучим...

- ишкин свет! Какой же вы скрипучий!

- Ты что это так ругаешься! - строго пробасила Генриетта Глебовна. - Что за "ишкин свет" у тебя на языке!

- А чего... - струсил Сашка. - Это и не ругательство даже. Это поговорка. Вроде как "нечистая сила"...

- Ах, поговорка!..

- Да, - приободрился он. - Это будто место такое поминается, где Баба Яга живет. Бабка ишка, значит. Даже песня такая есть в одном мультике! "Пой частушки, Бабка ишка, пой - не разговаривай"...

Я достал ручку, подмахнул контракт.

- Ладно, "Бабка ишка", иди расписывайся...

Сашка откровенно обрадовался, засветился весь. Водя языком по губам, старательно начертал: "Ал-др Крюк".

- Слушай-ка, Ал-др, это у тебя фамилия такая - Крюк? - заинтересовалась Генриетта Глебовна.

- Ага... А что? - Сашка насторожился.

- А маму как зовут?

- Вера Николаевна. А что?

- Да ничего, встречались, кажется... А папа - Виктор?

Сашка отвел глаза, сказал неохотно:

- Да. Только они развелись.

- Ох, ну извини... Игорь Петрович! Вы в дорогу, наверно, с утра отправитесь? А проводничок пусть перебирается к нам прямо сейчас. А то знаю я эти пилигримовские общежития. Туристы всю ночь на гитарах бренчат, да еще небось и водку пьют... А я хоть покормлю по-человечески.

Сашка опять обрадовался. Он уже не робел.

- Я только бумагу в контору отнесу и сумку там заберу...

- Игорь Петрович, а деньги вы дайте мне, я пойду на почту насчет журналов выяснять и уплачу заодно...

Сашка вернулся в сумерках. Я уже начал тревожиться. Генриетта Глебовна грозно его спросила:

- Это где же ты гулял, голубок?

Сашка не испугался. Весело объяснил, что сперва ждал в конторе диспетчера, а потом забежал на пустырь, поиграть.

- С теми ребятами, у костра, помните, Игорь Петрович?

Генриетта Глебовна погрозила толстым пальцем:

- Ты смотри у меня, проводник Александр Крюк...

Сашка полушутя надулся:

- Ну вот, опять дразнилки из-за фамилии. Всю жизнь...

- Какая же это дразнилка? Наоборот! Очень даже звучит, - утешил я его. - Просто как "Александр Блок". Блок - это ведь тоже приспособление, чтобы тяжести поднимать, а как услышишь фамилию - сплошная поэзия в Душе. - И я даже процитировал подходящие для проводника строчки:

Случайно на ноже карманном Найди пылинку дальних стран - И мир опять предстанет странным, Закутанным в цветной туман...

Сашка не удивился.

- Знаю.

- Читал Блока?

- Мама читала. Она этого Блока любит...

Сашка говорил, поглядывая на картину "Тетушкин секрет", и выкладывал из синей спортивной сумки на подоконник мыльницу, зубную пасту, полотенце. Потом брякнул коробком.

- А спички-то тебе зачем? - забеспокоилась Генриетта Глебовна.

- Для работы, - серьезно сказал Сашка. - Не для курения же... Мама сама положила, а то я всегда забываю...

Генриетта Глебовна вздохнула, как добрая бабушка:

- Не боится мама отпускать тебя?

Сашка засопел, заперекладывал мыльницу и зубную щетку.

- Ну да, "не боится". Каждый раз такое... "Прощание славянки"... Завтра позвонить надо, что все в порядке.

- Позвони, позвони... Идемте ужинать. А потом я постелю проводнику на раскладушке. Игорь Петрович, не возражаете, если в вашей комнате?

Я не возражал.

Когда легли, Сашка сразу начал тихо посапывать. Я тоже стал засыпать, удивившись напоследок, какой длинный и необычный был день. И вдруг услышал:

- Игорь Петрович...

- Что, Саня?

- А вы ту книжку, про мальчика из Назарета... написали?

Сон стек с меня, как темная вода.

- Нет, Саня, не написал.

- А почему?

- Честно говоря, побоялся.

- Потому что религию раньше запрещали, да?

- Нет, что ты... Во-первых, жизнь Христа - это ведь не только религия. Это история, философия и масса всяких общечеловеческих тем... А испугался я только себя. Почуял, что пороху не хватит. Начал и отложил...

- Побоялись, что будет еще один апокриф?

Эк ведь он меня! Почти в точку... Но я не обиделся.

- Понимаешь, Саня, я не сумел. Пока писал просто про его детство: про игры, про школу, про родителей и приятелей, вроде бы получалось. А как доходило до главного... Тема Великого Служения не каждому по зубам. У самого-то у меня в детстве таких мыслей, разумеется, не было...

Я теперь будто не с Сашкой, а с собой говорил. В полумгле. Вполголоса. Но он расслышал. И сказал сбивчиво, тихо:

- Но в детстве ведь... наверно, каждый про какой-нибудь подвиг думает...

- Наверно. Только тут не о подвиге речь, а о любви к людям и о желании спасти всех... Знаешь, я мог бы написать, если бы постарался. И возможно, повесть напечатали бы, поскольку времена меняются. Но это была бы еще одна средненькая книжка. И многие сказали бы, что автор спекулирует на модной теме. Сейчас это не редкость... Давай, Саня, спать.

- Ладно, - покладисто сказал он. И вдруг попросил (я даже почувствовал в темноте, как он жалобно поморщился): - Только не называйте меня Саней, хорошо? Сашка - вот и все. Я с рождения привык...

- Ну, если с рождения... А у меня тоже просьба, - начал я и прикусил язык. Потому что получилось бы слишком резко.

Но он понял:

- Больше не лезть с разговорами о книжках, да?

"Так тебе и надо, старому идиоту!" Я объяснил виновато:

- Видишь ли... как говорится, я с этим делом "завязал".

Раскладушка отчаянно заскрипела.

- Почему?!

- Как тебе сказать... Сашка. Наверное, все чернила израсходовал, которые были отпущены.

- Ох уж... - недовольно выдохнул он.

Мне вдруг стало чертовски стыдно. Зачем я ною перед мальчишкой? Разве он обязан слушать излияния, которые и самому-то мне противны?.. И все равно он не поймет, что получилось просто несовпадение сроков: "баллончик в авторучке" опустел раньше, чем кончилось календарное время. Оно протянулось усилиями мудрого Артура Яковлевича, которому честь и хвала, но о котором я сейчас не хочу вспоминать. Ни о чем не хочу. Я - человек без имени, беглец в свою последнюю сказку...

- Вы отдохнете в отпуске, а потом все равно за новую книжку засядете, - утешил меня Сашка.

"Я не сяду за книжку, если даже захочется. Потому что не успею ее закончить... Да и какой смысл? Она все равно была бы не лучше прежних... Вот если бы найти Тетрадь..."

Но Сашке я сказал:

- Все может быть... Спи.

2. Спички и волчок

Когда я проснулся, Сашкина раскладушка была застелена, сам он сидел на полу. Уже одетый, но босой. Раскладывал на половицах спички, соединял их в ромбы и звездочки. Потом провел над этими фигурками ладонью. Некоторые спички встали торчком, а две подскочили и головками прилипли к ладони.

- Ого... - удивился я.

Сашка вздрогнул, обернулся.

- Доброе утро, - сказал я.

Сашка ответил без улыбки:

- Доброе утро... Мы, кажется, рано подписали контракт.

- Что такое?

- Ну, потому, что сегодня в Подгорье не пройти. Я считал, считал, не получается развертка. Можно только завтра.

- Подумаешь, беда какая, - сказал я с облегчением. - Завтра так завтра. Сегодня по Овражкам погуляем. Найдем чем заняться...

Тогда Сашка заулыбался.

- Ага! Тут тоже много всякого, интересного...

- А над чем это ты колдуешь?

- Я же говорю: пространственную развертку смотрел...

- Это что же, способ такой? Со спичками?

- Ну, вообще-то нас по-разному учили. А это я сам придумал. Никакого компьютера не надо. Лишь бы волчок слушался.

- Что за волчок?

- А вот! - Сашка показал картонный кружок, проткнутый заостренной спичкой. - Смотрите! Я в какую сторону его запускаю? Запомните... - И он крутнул спичку двумя пальцами. Легонький волчок затанцевал на половице. Конечно, он вертелся по часовой стрелке.

Я так и сказал.

- Ага... А теперь глядите... - Сашка сомкнул над волчком ладони, не касаясь его. Я свесился с кровати, оперся рукой об пол. Сашка развел ладони - медленно, осторожно. Волчок замедлял бег. И крутился теперь... против часовой стрелки. Это стало особенно ясно, когда он упал на бок и покатился.

- Вот так фокус...

- Вовсе не фокус! Просто меняются координаты совмещенных пространств... Игорь Петрович, вы вставать будете? А то Генриетта Глебовна уже два раза спрашивала...

Батюшки, десятый час! Я дернулся под одеялом и выругал себя за то, что спал без пижамы. Сейчас будет неловко перед Сашкой за свой живот, длинные трусы и жидкие волосатые ноги. К счастью, заглянула в дверь Генриетта Глебовна.

- Игорь Петрович, встава-ать!.. А ты, юноша, помоги-ка мне притащить воды от колонки...

3. "Приличный ребенок"

Во время завтрака мы договорились, что прежде всего пойдем с Сашкой на рынок. Там, помимо всяких других, есть книжный ряд. Генриетта Глебовна сказала, что иногда попадаются редкие издания, а случается, что и рукописи. И глянула на меня с пониманием, словно о чем-то догадывалась.

Сашка проворно и без всякой просьбы хозяйки помог ей убрать со стола и вымыть посуду. За это удостоился благосклонных улыбок и похвал. Но когда он сказал, что пора, пожалуй, отправляться в путь, Генриетта Глебовна подбоченилась и саркастически спросила:

- Ты что, таким чучелом и пойдешь?

- А чего?.. - Сашка надул губы. - Не в театр же...

Мне в общем-то было все равно, как выглядит мой проводник, но из педагогических соображений я поддержал Генриетту Глебовну:

- Мы не только на рынок пойдем, но и в книжные магазины. Это заведения интеллигентные, а ты - как флибустьер...

Сашка встал в забавную позу марионетки: сдвинул носки кроссовок и коленки, растопырил пятки и локти, заболтал повисшими кистями рук. По-птичьи, одним глазом, оглядел себя сверху вниз.

- Кошмар-р, - дурашливым, как у Буратино, голоском согласился он. - Хорошо. Сейчас буду умненький-благоразумненький. И кр-расивый. Аж пр-ротивно... - Повернулся на пятке и ускакал на одной ноге.

Генриетта Глебовна засмеялась:

- Ох, не соскучитесь вы с таким проводником.

- Чую...

Сашка появился через несколько минут - причесанный, в новом летнем костюмчике из некрашеной льняной ткани. Я вспомнил, что лет двадцать назад такой же костюм Тереза купила для Дениса, когда мы собирались в поездку по Волге. Сыну эта одежка очень понравилась: не мнется, пыль на ней незаметна, после дождя материя высыхает в пять минут. Дениска в этом наряде и в песке валялся, и в воду прыгал, а тот все как новый. Лишь одно раздражало Дениса: желтые пластмассовые пуговицы на шортиках, они были пришиты снизу по бокам, по две с каждой стороны. Сын хотел было их отрезать, но мать отобрала ножницы и хлопнула по рукам: "Что за фокусы! Это фасон такой..." - "Детсадовский фасон..." - "Ты мне порассуждай!.."

В конце концов Денис примирился с пуговицами и привык их крутить в пальцах при разных случаях жизни. Стоит надувшись перед матерью, получает очередную словесную взбучку и вертит пуговки с двух сторон. Или, наоборот, в приступе прыгучего настроения крутнет их до отказа, как регуляторы скорости, взлягнет тонкими ногами - и помчался!.. Он был маленький, остроглазый, смуглый, не похожий на Сашку. Но сейчас я все же малость вздрогнул...

Мальчишечья мода за двадцать лет, видимо, не изменилась. На Сашкиной курточке (или рубашке навыпуск) я даже увидел такую же, как у Дениса, нашивку: синий кружок со спортсменом-лучником и желтыми буковками по краю. Буковки эти - мальчишечье имя. Нашивку старались подобрать, чтобы имя соответствовало. Кому-то везло, кому-то нет. Денису повезло. А Сашке?.. Я пригляделся. Да, у него так и было вышито: Сашка.

Генриетта Глебовна тоже присмотрелась.

- Это что же, твое официальное наименование? Не Саша, не Саня, не Шурик, а... именно так?

- Ага... - Дурашливая нотка опять зарезвилась в голосе у Сашки. - Но все равно я очень воспитанный и примерный. - Он сжал губы бантиком, взялся (как Денис) за пуговки и повертел ногой в новом желтом носке и оттертой от пыли кроссовке. - Вот, даже башмаки начистил...

- А космы твои все равно чудовищны, - сообщила Генриетта Глебовна. - Не мальчик, а швабра.

- Мы зайдем по дороге в парикмахерскую, - примирительно пообещал я.

Сашка взвился на одной ноге.

- ишкин свет! Мы так не договаривались! Этого в контракте нету!

- Да ты что? По контракту только стрижешься? - изумилась Генриетта Глебовна.

- Я в парикмахерские вообще не хожу! Только мама стрижет или знакомая тетя Ира... Потому что в парикмахерских кресла почти как у зубных врачей. Меня там жуть берет.

- И не стыдно?

- Стыдно, - сокрушенно сказал Сашка. - Но зубных врачей все равно боюсь. И вообще всяких... Это у меня врожденное.

- Дурость у тебя врожденная, - решила Генриетта Глебовна. - Ну ладно. Давай я сама тебя подстригу. Я хотя тоже медик, но без кресла... Надеюсь, не сбежишь?

- От вас разве сбежишь, - вздохнул он.

Генриетта Глебовна усадила Сашку на табурет, укутала ему плечи полотенцем. Достала из комода ножницы - блестящие и большие, как вчера на празднике у костра.

- Зубчиками его, - усмехнулся я.

- Только не коротко, - предупредил Сашка.

Ножницы засверкали, зазвякали. Сашкины космы посыпались на полотенце и на костюм. Они были почти одного цвета с льняной тканью. Сашкина шея постепенно открывалась, показывая резкую разницу между загаром и белой оголившейся кожей. Эта беззащитная белизна тоненькой шеи моего проводника вдруг вызвала у меня щемящее беспокойство: он же совсем цыпленок! Я сам еле ноги таскаю, а если в пути что-то случится с мальчишкой?

Но я прогнал тревогу. Все равно отказываться было поздно.

После стрижки Сашка покрутился перед зеркалом и с удовольствием заметил:

- Хорошо, что уши прикрытые остались. А то обгорят и кожа слезет... Спасибо, Генриетта Глебовна!

4. Чиба

На рынке и правда оказался неплохой книжный ряд. И все же ничего особо интересного я там не нашел. Повертел в руках сытинское издание "Трех мушкетеров" со множеством иллюстраций и отложил. Во-первых, владелец - бородатый юноша в очках - заломил полторы сотни. Во-вторых, кто-то маленький и грустный внутри меня напомнил: "Зачем тебе? Куда?"

И мы с Сашкой пошли бродить по рынку. Купили пучок петушков на палочках, я презрел условности и смачно сосал их на ходу. А Сашки условности вообще не касались...

Овощей было мало - самое начало лета. Зато от цветов рынок просто ломился: груды тепличных георгинов, гвоздик, пионов, гордые хвосты гладиолусов, шапки незабудок, великолепные охапки сирени возвышались над оцинкованными ведрами. И еще - букеты веток с бледно-лиловыми квадратными колокольчиками. Сашка сказал, что они называются "кабинетики".

Потом пошли мы в ряды, где тетушки торговали расписными кухонными досками, березовыми туесками, скалками, детскими лопатками, глиняными лупоглазыми кошками, вязаными шапками и шкатулками с узором из соломы. Я загляделся на ларец с разноцветными неземными птицами на лаковой крышке. Сашка отошел, затем вернулся и затеребил меня за рукав:

- Игорь Петрович! Можете мне дать четыре рубля? А то я деньги в тех штанах оставил, в кармане. Вернемся, и я отдам...

- А что такое?

- Ну, так... одна вещь.

Я пошел с Сашкой. На дощатом прилавке были разложены тряпичные пестрые куклы: красавицы в пышных юбках, петрушки в колпаках с бубенчиками, бархатные зайчата, гномы с бородами из капроновых мочалок...

- Вот... - Сашка смущенно показал на клоуна в желто-оранжевом шелковом комбинезоне и алом колпаке. Лицо у клоуна было из мягкой резины, лукавое, с блестящими голубыми глазками. Он ими буквально следил за мной и за Сашкой. "Видимо, голова не самодельная, а фабричная", - мелькнуло у меня.

Сашка смотрел выжидательно и как-то жалобно. "Господи, совсем еще ребенок! А игрушка славная".

- Сашка, да я тебе подарю этого молодца!

- Ой, нет! - испугался он и насупился. - Так нельзя. Потому что он сбежал из дома и теперь будто в плену... А чтобы освободить, я должен сам его выкупить, такое правило...

Я не улыбнулся Сашкиной фантазии. В его возрасте я тоже умел хранить верность друзьям, сшитым из лоскутков.