бы не говорить правды.
неосведомленностью. -- Обед мама готовит вечером. Наверно, мама не хочет
потому, что ты волшебник. Вот.
убежденный, что так оно и было: Лариса ко всему подходила трезво. --
Людочка, -- продолжал я, -- смотри, туман как белый медведь. Сейчас
проглотит нас, и будет нам в брюхе у него холодно. Беги к маме, а мне на
семинар пора.
рассказывают, какие они звездочки видели.
Абалакина. Они не пропускали никаких сборищ и, в отличие от своего
молчаливого шефа, любили пошуметь. Саморуков сидел в первом ряду и смотрел,
как Юра выписывает на доске список изученных звезд.
ранее были отмечены явления, которые способно вызвать коллапсировавшее тело,
например, черная дыра.
рассказал мне об этих звездах, и я очень хорошо представил себе, что мог бы
увидеть. Яркое пятно на диске звезды -- след отражения рентгеновского
излучения. Плотный газовый шлейф вокруг гипотетической черной дыры. Разве я
наблюдал что-нибудь подобное? Голубое солнце и солнце желтое, с водоворотами
и протуберанцами, серо-розовая планета с животными на вершинах кратеров. Я
нигде не видел картины, нарисованной Юрой. Все, что он рассказывал, было
интересно, но не имело отношения к саморуковским звездам.
обязательна, -- сказал Юра, положив мел.
чертиков. Я понял: то, о чем собирался говорить Юра, они не обсуждали. Юра
пошел поперек течения, вынес на семинар новую идею и не намерен делиться с
шефом.
выложить основное. -- Представьте себе две звезды небольшой массы. Это и не
звезды почти, а нечто близкое к сверхмассивным планетам. И между ними
большие массы газа. Одна из звезд горячая, а вторая холодная настолько, что
на ней даже может образоваться жизнь. Холодная звезда греется внутренним
теплом, а горячая остывает. В какой-то момент температура звезд становится
одинаковой-- градусов восемьсот. Это точка встречи -- как у поездов, идущих
в противоположных направлениях. Точка пройдена, и вот уже вторая звезда
стала горячей, а первая холодной. Эволюция циклическая. Расчет показывает...
Юра собрался было писать, но тут встал шеф.
Столь искусственная гипотеза делает честь вашему воображению, Рывчин, но
совершенно не объясняет наблюдений.
черная дыра, а на самом деле...
коллапсар, что одно и то же.
убедительно и логично, и даже абалакин-ские ребята, сначала возмутившиеся
перерывом в Юрином рассказе, слушали молча.
понимал его состояние: Юра не хотел стать окончательно саморуковской тенью,
говорить только то, что хочет шеф, следовать лишь идеям шефа.
идти за шефом по обломкам своей гипотезы, как ищет он новые доводы и не
находит, потому что шеф тоже не лыком шит и, когда выходит к доске, излагает
только то, в чем окончательно убедился У Юры была оригинальность, у
Саморукова -- трезвая мысль. И теперь трезвая мысль доказывала
оригинальности, что место ее в кабинете, а не на общей дискуссии. Ребята
слушали раскрыв рты, а я хотел крикнуть: это ж неправильно!
спектрах, и все не так. Я видел Дзету Кассиопеи, видел жизнь на розовой
планете, испепеляемой звездным ветром. Я знал, что там нет коллапсара. Вот в
чем мучительная беда астрономии -- как в поисках преступника, где нет ни
единой прямой улики, только косвенные, а главное, нет ни одного свидетеля,
кто видел бы все, кто мог бы встать и сказать: дело было так.
знает, видел ли все на самом деле или происходит с ним странная игра
воображения, от которой можно избавиться дозой лекарства?
рядам. Не то чтобы ребятам стало неинтересно, но они уже поверили аргументам
Саморукова. А я смотрел на Юру. Он сел на свое место в первом ряду и
разглядывал дерево за окном.
и пошел из зала. У двери сидел Валера и слушал дискуссию с видом высшего
арбитра. Только двое слушали из академического интереса, зная, что они
лишние здесь. Валера и Абалакин.
6
предстояла трудная, и на первом этапе сам шеф взялся вести мой корабль.
Звездочка была слабой, пятнадцатой величины, и Саморуков доверял мне еще не
настолько, чтобы выпускать одного на такой объект. Сложность заключалась
именно в слабости звезды -- автоматика дает наводку по координатам, но это
значит, что в окуляре искателя появляется около двух десятков звезд примерно
равной яркости и до сотни -- более слабых. Они разбросаны в поле зрения, как
горох на блюдце, и ты не знаешь, какая горошина твоя. Искать ее нужно по
неуловимым приметам. Ювелирная работа, от которой начинают мелко дрожать
руки и слезиться глаза.
загудело, дрожь прошла по ногам. Включилась экспозиция, заработал часовой
механизм. Звездолет стартовал.
подошел к пульту, поглядел из-за моей спины на показания приборов.
объект.
сдержать иронии. Он сел на стул, покрутился на нем, глядя не на меня, а в
пустоту купола.
объясняет все наблюдательные данные. Возможны ли иные объяснения? Конечно.
Но пусть их ищут другие. В астрономии, Костя, проще, чем где бы то ни было,
выдвинуть десяток оригинальных, красивых идей. Например, в системе Дзета
Кассиопеи могут быть два кольца наподобие Сатурновых. Только в сотни раз
больше и в тысячи раз плотнее. Кольца наклонены друг к другу, и в двух
точках происходит вечное перемалывание частиц, а другая часть колец создает
затмения. Похоже? Но менее вероятно. С опытом приучаешься такие гипотезы
держать при себе. И уж тем более Юра был обязан посоветоваться со мной
прежде, чем излагать свою идею на общем семинаре.
мне очевидные для него истины. Он и не подумал спросить, дошло ли до меня,
согласен ли я. Встал и пошел в темноту. Где-то в словах его была правда.
Одна гипотеза или сто -- мнения, не больше. Стоишь перед занавесом и на
ощупь определяешь, что за ним. А я вижу, что за занавесом, хотя сам не могу
свыкнуться с этим и ничего не понимаю в звездах. Но я не строю гипотез,
говорю то, что вижу. Или не говорю. Пока не говорю. А должен ли?
ушибиться о выступающие части конструкции. Отыскал наблюдательную люльку,
поехал вверх. В окуляре искателя было сумрачно и пусто, темное озерцо
медленно колыхалось, и на дне его я едва разглядел с десяток неярких
блесток. Я выключил подсветку, нити пропали, и тогда там, где, по моим
предположениям, остался центр, грустно улыбнулась желтоватая звездочка.
Слабая, немощная, она даже мерцала как-то судорожно, не в силах
сопротивляться течению воздуха в стратосфере.
Там, на самой верхушке трубы, куда сходились отраженные четырехметровым
зеркалом лучи, тоже была окулярная система. И была маленькая кабинка для
наблюдателя в самой трубе телескопа, около его верхнего края. В кабинке
нужно было согнуться в три погибели, чтобы не загораживать от зеркала света
звезд, и глядеть в окуляр-- это уже не пятьдесят сантиметров искателя, это
все четыре метра, гигантская чувствительность. Слабенькая моя звездочка там,
в главном фокусе, наверно, полна сил.
глубоко внизу земля и неяркий свет у пульта, как огни далекого города. А
совсем рядом над головой-- твердь неба, до которой можно дотронуться рукой и