Чтение 4–й страницы книги ~Уши в трубочку~

- В самом деле, Ваше Графство?

Я кивнул, вздохнул:

- Кем я только не был... Пошли.

Крадучись мы перебегали от одной исполинской конструкции к другой. От железа тянет жаром смерти, все-таки дерево изначально человечнее, недаром же все разборки переносятся в такие вот цеха, чтобы горячие головы взмементили о морэ и, может быть, передумали, все-таки численность населения нашей страны и так сокращается, самое время, как патриоты, мэйк лав, нот во.

Огненная струя, что издали выглядела струйкой, вблизи оказалась настоящей рекой расплавленного металла, грозно ревущей и пенящейся, по красивой дуге ниспадающей из короткого широкого желоба в исполинский ковш. Сам ковш в глубокой яме, края ковша на полметра над полом, так что, если споткнуться... впрочем, такая волна жара отшвырнет любого споткнувшегося.

К ковшу подъехал на ветхой платформе изъеденный ржавчиной цилиндр. Оттуда, скрипя шарнирами, выдвинулся рычаг манипулятора, зачерпнул металлическим стаканом расплав, втянул в грудь, а на верхней части возникли на табло и замелькали, быстро сменяясь, цифры. Автоматический анализ, понял я, проба на углеродистость. А мы по старинке ковшиком на длинной ручке! Обжигались, а потом бегом несли плещущий металл в лабораторию на другом этаже... И так несколько раз за смену!

- Хорошо теперь здесь работать, - прошептал я. - Просто рай...

Торкесса шумно дрожала, ее хорошенькая мордочка от обилия огромных древних механизмов выглядела подавленной, в глазах страх.

- Как вы можете так шутить...

- Какие шутки, - сказал я с завистью. - Видела бы ты, как в таких цехах работали раньше! А то и сейчас... на Украине какой-нибудь.

Мы начали огибать мартеновскую печь, толстая стена вздрагивала, я покосился на бледное лицо торкессы с вытаращенными глазами, она представляет море расплавленного металла по ту сторону этой обшивки, обложенной огнеупорным кирпичом, что вообще-то быстро прогорает, растекается сосульками.

Я зябко передернул плечами, тоже довоображался, сказал бодро:

- Как только добежим...

Поперхнулся, в дальнем светлом проеме выхода возникли человеческие фигуры. Трое, четверо, нет, уже восемь человек... В руках автоматы, пистолеты и гранаты на поясах, а за плечами гранатометы и стингеры.

- Это зорги... - прошептала она обреченно.

- А не братки?

- Какие братки? - переспросила она.

- Солнцевские или долгопрудненские, - ответил я раздраженно, - какая разница?

- Я таких систем не знаю, - прошептала она. - В нашей Галактике...

- Да ваша Галактика на задворках, - буркнул я, - если там о солнцевских не слыхали. А Люберцы так вааще... Правда, их время прошло...

Вошедшие шли медленно, не спеша, заглядывали во все закоулки. Мы затаились, как мыши, я лихорадочно продумывал все варианты, но против лома нет приема, окромя другого лома, а это значит, что мы должны быть по меньшей мере в штурмовом танке, да и то бабка надвое поплевала: у троих из них в руках как раз противотанковые ракеты.

Подходили все ближе, я опустил ладонь на голову торкессы и придавил чуточку, золотой блеск волос может выдать, она затихла. В непрестанном тяжелом шуме огромного литейного цеха я отчетливо слышал обрекающие шаги, сопение всех восьмерых. Один непрестанно чавкает, пуская пузыри чуингам, этому предназначено погибнуть первым, или я вообще последний дурак и ни черта в этом мире, именно в этом, не понимаю...

- Я напрягся, готовясь выскочить, пропадать так с музыкой, но они остановились в двух шагах от нас, долго смотрели поверх наших голов, тянули напряженную паузу, наконец один произнес с явной досадой:

- Да нет их здесь, босс.

- Должны быть, - ответил тот, что в середине, не признать в нем босса трудно: красивый и элегантный, в черном плаще и модной шляпе, этакий скучающий эстет-аристократ, в то время как все остальные - типичные наемники-профессионалы. - Нам сообщили, что ловушка для них расставлена именно здесь...

- У них не хватило ума, - подал голос второй, - добраться до этой ловушки.

- Им бы че-нибудь попроще, - добавил третий, - а не циркачку...

Они постояли, озирая остальные две трети исполинского цеха, никому в этот ад идти не хочется. Еще одна мартеновская печь начала выдавать продукцию, то есть в стене толстой металлической башни образовалась огненная дыра, бурным потоком хлынул расплавленный до легкости спирта тяжелый металл, пронесся по желобу и жутким и прекрасным водопадом низвергся в подставленный ковш. Выметнулись, как при салюте, мириады огненных искр, взлетели до самого свода. Если хоть одна такая искорка попадет на плащ или шляпу...

Босс передернул плечами:

- Мерзость какая... В самом деле, кто сюда придет? Разве что на альтернативную службу... Уходим.

Я едва сдерживал дыхание, торкесса вообще затихла, будто сомлела, а они начали медленно, очень медленно поворачиваться, теперь ведь, когда уходят, можно и подемонстрировать, что, если бы не приказ, все бы здесь перевернули, в каждую мышиную норку заглянули, даже в ковше бы пошарили голыми руками, а так вот подчиняются приказу, уходят, уходят, уходят...

Удалялись по направлению к распахнутым воротам с ленивой грацией наемников, которым все до Фаберже. Я молил судьбу, чтобы двигались побыстрее, ну что это как будто через плотную воду, даже через густой клей, мухи какие-то осенние, а не киногерои, им только за ленивцами наблюдать да ослабленных улиток ловить, горячие эстонские парни...

Но удаляются, удаляются, вот уже в распахнутых воротах их охватил солнечный свет, наполовину скрыл, окружив ореолом благородных героев, светлым сиянием тех, кому подражают, на кого стараются быть похожими все, у кого только одна извилина, да и та между ягодицами, а таких, естественно, большинство, так что это герои масс.

Они исчезали, а тем временем из мартеновской печи огненная струя начала иссякать, к ковшу подъехала тележка, механическая рука взяла пробу, цилиндр выждал, когда прекратится мелькание цифр, послышалось тихое жужжание, из прорези выполз листок бумаги формата А-4. Мы все еще сидим пригнувшись, почти рядом, тележка подъехала к нам, длинная рука протянула в нашу сторону листок с длинными рядами цифр.

Я попытался попятиться, но зад уперся в теплую стену из металла. Торкесса чему-то вздохнула, а я с ужасом смотрел, как рука все удлиняется, похожая на составное удилище, наконец гулкий металлический голос проговорил отчетливо:

- Рапортую о наличии в пробе металла повышенной окиси нитратов...

Я не смотрел на робота, все внимание на громилах, что почти исчезли в потоках солнечного света. Нет, не все исчезли, один еще виден, хорошо бы тот, который постоянно жует, у него не только мозги, но и уши заплыли.

Я делал идиоту-роботу ужасные гримасы, чтобы отстал от нас, я хоть и царь природы, но не хозяин этого завода... вернее, я выше, так как царь природы, а ты вали всего лишь к хозяйчику, предпринимателю, буржую, новому русскому.

Робот повторил гулким басом откровенного дурака:

- Нитратов на две сотых процента больше нормы... Как прикажете поступить, масса?

- Да пошел ты, дурак, - прошипел я в бессилии. - Умолкни!

Робот повторил громко:

- Приказа не понял. "Да пошел ты, дурак" нет в моем словарном запасе, господин мистер масса...

- Пошел вон, - сказал я отчетливо. - Принимай плавку, понял?

- Понял, - произнес он гулким металлическим голосом, что наполнил весь мартеновский цех. - Под вашу ответственность, босс! Позвольте вашу подпись...

- Черт бы тебя побрал, - выругался я. - Давай быстрее ручку!

Тележка качнулась взад-вперед, мне почудилось, что робот вот-вот похлопает манипуляторами по бокам, но он лишь промямлил:

- Но... ручка... ручка всегда... А была же...

В дверном проеме рядом с первой фигурой возникли еще две, потом еще. Трое шагнули вперед, прислушиваясь. Оружие у всех на изготовку, я развернулся, спихнув голову торкессы, не задохнулась бы, я все это время прижимал ее лицом к своему животу... в его нижней части, попятился вдоль стены, торкессу ухватил за руку.

- Уходим, уходим!

Робот воззвал вдогонку голосом протестантского пастора:

- Но... как же без подписи? Это нельзя, это нарушение!

- Теперь все можно, - огрызнулся я. - А ты... получи подпись вон с тех, что идут сюда.

К счастью, все восьмеро в самом деле идут, а не бегут, пальцы на спусковых скобах, глаза обшаривают каждое удобное место, где может затаиться хотя бы хомяк размером с мышь-полевку. Идут красиво, картинно выпячивая мускулатуру, мачо на маче, еще малость, и можно принимать в любера, только еще клетчатые штаны бы всем...

Глава 4

Мы отбегали, прячась за массивными станинами, конструкциями, ковшами, старыми и новыми, которые еще не успели облепить изнутри огнеупорной глиной. Цех кажется бесконечным, куда там подземным ангарам со взлетными полосами, именно здесь видишь размах индустриальной эпохи, бесшабашную удаль и пофигизм человека огня и металла, которому все эти зеленые пингвины до одного, а то и до другого места...

Торкесса тоненько вскрикнула. Я проследил взглядом, похолодел, несмотря на жаркий сухой воздух. С этой стороны ворота замурованы, вход только с той стороны. Вот почему те идут очень неторопливо.

- Да, - согласился я, - зажали нас... Впрочем, из любого положения есть по меньшей мере два выхода.

- Из любого? - переспросила она с недоверием.

- Из любого, - заверил я. - Даже если сожрут нас заживо, и то у нас два выхода...

Она нахмурилась, стараясь понять, как же это, а я провел рукой по щеке, ладонь укололо щетиной. В задумчивости помял подбородок, не брился уже три дня, но достаточно ли для небритого героя? Рискованно, если отросла недостаточно, могу не успеть пробежать под выстрелами от сарая и до обеда, а если щетина как минимум двухнедельной давности, то я гарантированно смогу стрелять с двух рук и ни разу не промахнуться. Да, а потом, когда закончатся патроны, а врагов станет почему-то еще больше, я посмотрю на пистолеты с недоумением, помедлю, а потом с проклятием швырну под ноги. И побегу. Побегу, пригибая голову и закрываясь от пуль руками и локтями.

Взглянул вверх, туда тянется железная лесенка, видно всю насквозь, как скелет динозавра. Там, на верхотуре, еще один этаж, для шихтовщиков и завальщиков, а оттуда, может быть, удастся еще куда-нибудь. Здесь же точно никуда не удастся. Или точно - куда...

Я еще раз пощупал щетину. Знал бы, неделю бы не брился, а так я полуинтеллигент-полугерой, что весьма чревато боком. По крайней мере, рискованно.

- Сиди здесь, - велел я.

- А ты?

- Побегу наверх, - объяснил я. - А потом промчусь на ту сторону. Они тоже побегут здесь снизу, а ты тем временем как можно быстрее по этой же лесенке. Я постараюсь увести их как можно дальше, но особо на это не рассчитывай, карабкайся быстрее, а то заснешь на ходу... Что-то ты какая-то поэтическая!

Она вспыхнула, но я надавил на ее плечо, выскочил и побежал к лесенке. Меня заметили не сразу, я старался держаться за мартеновской печью, но с десятой или двадцатой ступеньки меня узрели, заорали, побежали толпой, как бараны, лишь потом открыли ураганный огонь. Лестница наполнилась металлическим грохотом, звяканьем, лязгом, жужжанием. Везде сверкают искры, словно с обшивкой космического корабля сталкиваются мелкие метеориты, я несся через три ступеньки, закрываясь от пуль локтями, руками, ладонями, отмахиваясь обеими пятернями, жмурясь, чтоб не попало в глаз, что за идиоты, богачи какие, ведь каждый патрон обходится в пять долларов, а они палят и палят...

С третьего пролета побежал, несмотря на подбадривающий огонь, уже через две ступеньки, а потом и вовсе через одну. Когда оставался один пролет, я едва тащился, с тоской думал о тех идиотах, что ежегодно устраивают соревнования: кто быстрее пробежит по лестнице на Эйфелеву башню, на Эмпайр, на Останкинскую...

На этаж выполз на брюхе, хрипя и подтягиваясь на руках, что все это время отдыхали, гады, разве что иногда хватались за перила. Лежать некогда, поднялся на трясущихся ногах, из обугленного жаром рта одни хрипы, побежал, как старая замерзающая улитка от горячего эстонского парня. Снизу тут же прогремели новые очереди, пули дырявили пол, а в низком своде выбивают широкие лунки, из крупнокалиберных бьют, сволочи.

Впереди раздался грохот, в полу возникла дыра. Снаряд ударил в бетонный потолок, пробил дыру... впрочем, зарешеченную прутьями арматуры. Посыпалась бетонная крошка, я с разбегу перепрыгнул, снизу радостно заорали, но я тут же метнулся в сторону, а по тому месту, где я побежал бы по прямой, как будто прошлась в три ряда гигантская швейная игла, пробивая пол с такой легкостью, словно он из гнилого полотна.

Я отыскал массивную металлическую крышку, три метра в диаметре, не пробить и крылатой ракетой, упал в изнеможении. Пули продолжали вспарывать пол, превращая в сито. Если бы даже здесь пряталась мышь размером с гонконгский микроб гриппа, ее наверняка бы подстрелили с двух сторон. На этом этаже пол продырявили верхушки доменных печей, мартенов и конвертеров, в них углеродистую сталь превращают в высокоуглеродистую. Всюду разбросаны одноколесные тачки, лопаты с засохшим цементом, остатки старых спецовок.

Я старался восстановить дыхание, отсюда видно в щель, как далеко внизу крохотная фигурка торкессы выскочила из укрытия и бросилась по моим следам. Мое сердце сжалось, надо было раньше, намного раньше, когда я только-только вылез наверх и уводил погоню, а сейчас они снова вернутся к ней...

Совсем близко донеслись голоса. Я затравленно оглянулся. На краю дыры, которую я перепрыгнул, появился крюк, тонкий линь спускается вниз, подрагивает, натянутый очень туго. В страхе, что не успею, я подбежал, пригибаясь без нужды, из отверстия как раз показалось круглая голова, обвязанная платком. К счастью, голова смотрела в другую сторону, я одной рукой ухватил за ствол автомата, ногой с наслаждением саданул в темечко.

Линь задрожал, пальцы удальца разжались, с жутким воплем сорвался вниз, сшибая всех, кто карабкался следом. Уже с автоматом в руках я с напряжением следил за торкессой. Внизу только тот элегантный гад, который босс, он увидел ее издали, повернул обеими руками крупнокалиберный пулемет, я видел, как все его крупное тело затрясло от выстрелов. Крупные, как огурцы, гильзы фонтанчиком взлетели вверх, грохот наполнил цех.

Она вскрикивала, отползала, такая прекрасная, одухотворенная, возвышенная. Гад радостно хохотал и строчил из тяжелого пулемета. От пуль высекались искры, это было похоже на бенгальские огни. Она наконец увидела железную лестницу, ведущую вверх, бросилась по ступенькам, гад выпустил вслед целую очередь, что уже изрешетили бы броню танка. Пули с визгом рикошетили от железных ступенек, мне показалось, что там на всех ступеньках работает электросварка.

Гад с рычанием отшвырнул пулемет, выхватил гранатомет и выстрелил в сторону убегающей фигурки. Ракета с визгом ударила в плиту над ее головой, сорвала и унеслась, а торкесса, едва не сорвавшись вниз от испуга, побежала дальше.

Гад заорал злобно, я видел, как он повел широким стволом, оттуда вырвались один за другим три столба огня, понеслись вслед за тремя ракетами, способными остановить танк или сбить новейший истребитель-бомбардировщик. Торкесса закричала жалобно, как молодой заяц.

- Пригнись! - заорал я. - А теперь влево... Нет, вправо!..

Она прыгала, увертывалась, ракеты вспарывали воздух совсем близко, одна зацепила за край облегающего костюма, торкесса едва удержалась на ногах, но успела ухватиться за поручни. Ракета, вырвав клок, свернула в сторону и с грохотом взорвалась, ударившись в бетонную стену.

Торкесса наконец выбралась наверх, почти не запыхалась, только жаркий румянец на обеих щеках, бежит в мою сторону, оставшись в розовых трусиках и таком же розовом лифчике, грудь высоко подпрыгивает, мышцы на длинных стройных икрах играют, а красные волосы растрепались и красиво струятся по воздуху. Она бежала длинными плавными прыжками, зависая в воздухе, словно передвигалась по Луне, у меня сердце щемило от нежности.

На повороте задела бедром зазубренные от множества пулевых попаданий перила, я успел увидеть мелькнувший клочок. Сорванные железом разорванные трусики остались на перилах. Торкесса неслась ко мне, как Афродита, бегущая от тираннозавра-рекса.

- Вниз! - крикнул я.

Она мигом упала плашмя, над ней пронеслись две огромные ракеты. Торкесса тут же подхватилась и помчалась, а на металлическом полу остался, зацепившись за ржавые шляпки заклепок, розовый лифчик. Крупные груди эротично колыхались на бегу, все ее тело настолько волнующее и нежное, что я застонал от сильнейшего желания, от просто невыносимого желания тут же прибить этого гада, эту сволочь...

Я встал во весь рост, крикнул взбешенно:

- Лилея, пригнись!

Автомат затрясся в моих руках, струя крупнокалиберных пуль ушла над головой босса. Он успел нырнуть за тяжелую станину пресса, а когда я переменил позицию и постарался достать сверху, там уже пусто. Сердце мое похолодело, я оглядывался в панике, знаками велел торкессе спрятаться за чем-нибудь массивным, что крупнокалиберные пули не пробьют, как папиросную бумагу.

Она взглянула вопросительно, перевела недоумевающий взгляд на свою высокую грудь, ее пальцы коснулись изгиба восхитительного бедра, снова посмотрела на меня с непониманием во взоре:

- Здесь?

- Спрячься, дура, - прошипел я. - Он поднимается наверх... если уже не поднялся!

Она затаилась, я сбросил рубашку, бросил ей, показывая знаками, чтобы оделась, дура, так женщины выглядят еще эротичнее, а голые, что голые, мы все рождаемся голыми, это не так интересно.

Пока она одевалась, укрывшись за массивной станиной, я изо всех сил напрягал слух, но рядом двигаются огромные поршни, чавкает, хлюпает, брызгает горячим маслом. С другой стороны вращается огромное колесо маховика, тяжелое, как православие, скрипит проржавевшими догматами, я отбежал на цыпочках, уши на макушке, глаза врастопырку, обогнул массивный пресс, сердце радостно подпрыгнуло.

Впереди крадется фигура, двумя руками держит пистолет, тоже готов ко всем неожиданностям, кроме тех, что сзади, уши на макушке, глаза врастопырку, в чем-то моя копия, но только я на стороне Добра, видно по моему торсу и благородному лицу, а он весь из себя злодей, даже крадется по-злодейски.

Я тихохонько догнал, шум от работающих машин глушит звук шагов, сказал негромко:

- Не там ищешь...

Он резко обернулся, но приклад автомата уже двигался по рассчитанной траектории. Они встретились в точно заданной точке: приклад и не менее массивная челюсть. Хрустнуло, но приклад выдержал, а челюсть - нет. Босс отшатнулся, пальцы разжались, пистолет выпал. Я подхватил его ударом ноги на лету и отправил в угол.

- Ты не...

Вторым ударом я попал в переносицу. Тоже прикладом. Босс покачнулся, колени подогнулись, он завалился лицом вниз. От удара дрогнул металлический пол, быстро растеклась кровавая лужа, похожая на Крабовидную туманность.

Я стоял над телом, настороженно выискивал взглядом торкессу. Что это последний, сомнений нет, босса всегда убивают в конце, но как бы эта ворона... красивая ворона, правда, да еще с такой фигурой, если честно... как бы не сунула палец под пресс, не сломала каблук или, что куда страшнее, не попортила маникюр, то-то визгу будет.

Босс зашевелился, начал подниматься, я проворонил, и, только когда он выпрямился во весь рост, в глазах изумление, я замахнулся кулаком в челюсть, вместо этого ударил ногой в пах. Он перегнулся от боли, прохрипел в великом изумлении:

- Запрещенный... прием...

- Теперь все отпрещено, - отрубил я. - Понял?

И с размаха саданул ногой в челюсть. Он рухнул на спину, я подпрыгнул и пару раз с силой саданул по ребрам. Захрустело, словно кубинцы снова ломают сахарный тростник голыми руками. Он вскрикнул:

- Лежачего?

- А я сторонник восточных единоборств, - ответил я нагло. - Сейчас Восток на марше, а мы все демократы!

- Демо... кра... ты?

- Ну да, - ответил я, - теперь можно и ниже пояса, и в спину, и лежачего!

Торкесса подбежала, держа в руках, молодчина, пистолет. Правда, несла брезгливо, как лягушку, от которой бородавки и морщины. Я ухватил, не глядя, сунул за пояс.

Босс прохрипел:

- Ладно-ладно, ты победил!.. Я вижу, сейчас убьешь. Но, прежде чем застрелишь, расскажи, что ты задумал?

- Щас, - ответил я, - разбежался.

И, выдернув пистолет, нажал на скобу. Рукоять в ладони дернулась, будто лягнул конь. Две пули распластали его на полу, как медузу. Глаза расширились в сильнейшем изумлении, как же так, я должен долго злорадствовать, глумиться, похваляться победами, рассказывать во всех подробностях свои планы на ближайшие сто лет вперед...

Я шагнул ближе, благоразумно не приближаясь, однако прицелился в лоб и повторил:

- Щас!

Грянул выстрел, над переносицей образовалась дыра, в которую пролез бы кулак. Торкесса, волнуясь грудью, спросила испуганно-щебечущим голосом:

- Застрелил? Насмерть?

- Да, - ответил я, - хоть и допустил неосторожность.

- Какую?

- Я ответил: "Щас", а уж потом нажал на курок. Умнее сперва стрелять, а потом рассказывать. После двух контрольных выстрелов.

Она вздохнула и прижалась ко мне теплым мягким боком. Я напряженно всматривался в проем, не мелькнет ли кто еще, хотя босс всегда попадается в конце, но хрен знает, что за режиссер, вдруг что экспериментальное или неумелое, а рядом вздохнуло, словно выдохнула молодая яловая корова. Меня обдало теплым домашним воздухом, к плечу прикоснулось волнующе-мягкое, упруго-мягкое, я мог не оглядываться, по участившемуся току крови в теле ощутил, что торкесса нежно и зовуще прижалась грудью.

Вздохнув, я чуть отстранился, пальцы подрагивают на оружии. Если кто все же появится, надо успеть выстрелить первым. Именно так несколько странно определяется правота, но это непонятно только для какой-нибудь дурацкой галактической логики, а не для земной, человеческой... нам всегда все понятно. А что непонятно, то и фиг с ним.

Рядом послышался вздох, я наконец скосил глаза, торкесса смотрит с обидой.

- Что-то случилось? - спросил я.

- Наверное, - ответила она с непониманием в глазах. - Вы так настойчиво от меня требовали...

- Чего?

Она высоко подняла красивые брови.

- Близости, чего же еще требуют мужчины?

Я покачал головой, глаза не отрывали взгляд от проема.

- У нас несколько разные системы знаков. У вас, как у муравьев, знаковая система неизмеримо богаче, я смиряюсь. Возможно, вы еще умеете переговариваться, как те же муравьи, феромонами, танцами и тактильными...

- Умеем, - подтвердила она оживленно. - Я могу обучить этому языку...

Зов был силен, я чувствовал в ушах звон, а в глазах начало темнеть от оттока крови, зато в нижней части потяжелело, словно я сидел в ванне с горячей водой.

- Рано...

- Дорогой, - проворковала она, - убери пистолет... Я понимаю, это так мужественно, когда с пистолетом, некоторым самцам это добавляет, усиливает, повышает...

Я обернулся, труп уже начал шевелиться, приподнялся на локте, ранка на лбу затянулась, оба глаза смотрят с нечеловеческой злобой. Я выстрелил дважды, босс вздрогнул и распластался снова. На этот раз руки разбросал, будто решил тренироваться, как будет выглядеть на кресте.

Торкесса прошептала с глубоким уважением:

- Так ты...

- Ага, - ответил я и сунул пистолет за пояс.

Мы прошли несколько шагов к лестнице, что ведет вниз, я подобрал автомат, проверил диск. Торкесса спросила с недоумением и боязливостью:

- Ожидаешь внизу... кого-то еще?

- Да, - ответил я, - но только не внизу.

Круто развернувшись, выпустил длинную очередь в набегающего в продырявленном плаще босса. Шляпу уже потерял, на квадратной голове блестели две крохотные клеммы, лицо позеленело и вытянулось, а рук уже шесть, если не восемь... Пули остановили, закачался, куски раскаленного металла рвали его тело, потекла кровь, уже не красная, а ядовито-зеленая, куски плоти шлепались на пол, дымились и быстро испарялись, как сухой лед.

Автомат поперхнулся, я отшвырнул, выхватил пистолет и снова всадил по пуле в глазные впадины. Монстр упал навзничь. Я стоял над ним с пистолетом в вытянутой руке, торкесса шумно дрожала сзади. Вокруг монстра возникла дымка, я ощутил холод, словно испарялась лужа жидкого кислорода, тело монстра задрожало, начало истаивать, через пару минут остался только скелет, но и тот, как сосулька на горячей плите, исчез, превратился в пар.

Торкесса вздрагивала, зубы стучали, а глаза стали размером с блюдца.

- Как он... как он мог...

Я сказал задумчиво:

- Есть вещи и куда более странные, чем это оживление из мертвых...

- Что?

- Как он ухитрился из шестизарядного магнума выстрелить восемь раз подряд?

Мы молча уставились друг на друга. Либо магнумы начали выпускать в новой модификации, что немыслимо... немыслима не новая модификация, а что мы не знали о таком, либо наш противник обладал какими-то неведомыми способностями.