Лис, когда створка шлюзовой камеры с тихим шипением заняла свое
исходное место, точно по мановению волшебной палочки превращая
проход между мирами в непроницаемую гранитную стену. - Ну и где
обещанный пан Михал?
замечено, но разговаривать особо не хотелось. Все было ясно и без
слов. Пунктуальность никогда не входила в длинный список
достоинств нашего доброго друга Дюнуара, тем более что здесь он
мог сослаться на допотопное состояние часовой промышленности,
отсутствие транспорта, толпы на улицах, а то и просто на свое
здешнее польское происхождение, несовместимое с пунктуальностью.
словом начальство, устроившее суету и тарарам с нашей отправкой,
Мишеля с его хронической страстью к опозданиям, а пуще всех -
гугенотов, ни с того ни с сего решивших внести разнообразие в
извечный сценарий ночной бойни, мы слонялись по темному коридору,
не рискуя отойти от входа в камеру дальше десятка-другого ярдов.
колеблющийся свет приближающейся светильни, и громкий голос
институтского резидента сурово произнес:
неподдельное удивление. - А чего это вы так рано прибыли?
несомом им фонаре, ясно обозначилась его двухметровая фигура,
облаченная в черный, подложенный золотой парчой кунтуш,
перехваченный в талии алым кушаком, и неизменная карабель
[Карабель - польская сабля, обычное оружие шляхты] на боку. Ни
дать ни взять - вельможный пан, завзятый шляхтич Посполитного
Рушения [Посполитное Рушение - дворянское ополчение Польши].
Панове до Парижу! - Он учтиво поклонился и, отбросив малоуместную
на такой глубине церемонность, продолжил: - Рад, что прислали
именно вас! Здесь такое творится... Пся крев!
происходящего.
нас мало времени.
это ему стоило. Темный, вырубленный в каменной толще над самой
преисподней ход далеко разносил произносимые слова, заставляя эхо
многократно отталкиваться от грубо отесанных стен и бежать далеко
впереди нас. Мсье Дюнуар инстинктивно понизил голос до полушепота
и, придерживая на ходу бряцающую саблю, начал свое повествование:
белые кресты на шляпах. Ура-ура, смерть гугенотам и все в этом же
роде. Герцог Гиз захватил особняк на улице Бетизи и укокошил
адмирала Колиньи, царствие ему небесное. Но, Матка Боска, как у
вас в России, дружище Лис, декабристы разбудили господина
Герцена, и с тех пор там никто не может спать спокойно, так и
здесь - беспорядочная пальба при штурме владения старого адмирала
разбудила лейтенанта эскадрона Гасконских Пистольеров шевалье
Маноэля де Батца де Кастельмора.
этого не разбудили, а...
еще не знаешь. Как всякий уважающий себя гасконский дворянин,
Мано обращает больше внимания на укусы блох в походном тюфяке,
чем на крики черни. Колокола уж и вовсе его не занимают. То ли
дело стрельба и звон шпаг! Тут он просыпается, даже будучи еще
более мертвецки пьяным, чем вчера вечером.
Михал.
подозревал, что такая кака с маком может выйти? Позавчера, по
приказу Екатерины Медичи, маршал Монморанси вывел из Парижа почти
все войска. Насколько мне известно, в столице остались
королевские гвардейцы, полк герцога Анжуйского, полк Гиза и,
заметь, Гасконские Пистольеры, ибо они повинуются только своему
капитану, принцу Анри де Бурбону, королю Наваррскому. Черная
Вдова, должно быть, и их пыталась выпроводить, но своего дорогого
зятя, в связи с медовым месяцем, она решила не беспокоить, а Мано
отказался бы выполнять даже приказ Всевышнего, если тот оглашен
кем-нибудь, кроме собственного капитана.
Вам скоро предстоит самим в этом убедиться. Ладно, не
перебивайте, я продолжаю. Гасконцы были расквартированы в
предместье Сен-Жермен около аббатства Сен-Сюльпис. Между рынком и
монастырем кающихся грешниц.
Мишель продолжал, не удостоив его ответом:
Труавилю, трубить тревоги, и спустя считанные минуты четыре сотни
бравых вояк, выросших в непрерывных сражениях с Испанией и
Францией, строились на рынке церкви Сен-Сюльпис, ожидая
дальнейших распоряжений.
походную колонну, как откуда ни возьмись на них, на свою беду,
наткнулась бредущая от Гревских пристаней толпа
мародеров-католиков. Уж и не знаю, что они там себе надумали, но
идея напасть на этакое благородное собрание отъявленных
головорезов для многих из них оказалась последней. Мано велел
дать залп, после чего ударил в клинки.
подобными глупостями. Он с одинаковым безразличием отдал бы такой
приказ, будь нападавшие на него канальи поклонниками Магомета или
же адептами культа вуду.
и форсированным маршем отправились по улице Фоссе-Сен-Жартье к
особняку адмирала. Вернее, шли они в Лувр, где находился их
обожаемый капитан. Но дом Колиньи был по дороге. Самого
воинственного старца они уже в живых не застали, но там к ним
примкнуло десятка три дворян-гугенотов, забаррикадировавшихся в
одном из подвалов адмиральского Дворца.
школьного учебника истории гравюра "Герцог Гиз убивает адмирала
Колиньи". Пожары, возбужденная толпа парижских буржуа и молодой
негодяй со шпагой в руках, наступивший на лицо распластанного на
мостовой старика.
в отличие от местной черни, при виде крови в состояние
клинического идиотизма не впадает. Едва заслышав цокот сотен
копыт и клич "Вперед, Наварра!", он со своими людьми растворился
в темноте кривых парижских улочек, как Ложка соли в бочке воды. В
общем, к Лувру пришло уже человек пятьсот - и все настроенные
более чем воинственно.
попытался было задать вопрос я.
посмотрел на меня пан Михал. - Если ты вдруг забыл, напоминаю.
Шотландия - один из центров распространения кальвинистской ереси,
а уж Швейцария и подавно. Там каждый второй - протестант, а
каждый первый - личный приятель доктора Лютера. Пока не было за
кем идти, они стояли на страже Лувра, сцепив зубы. Но раз уж
началось такое!.. В общем, сейчас во дворце, вернее, в замке от
восьмисот до тысячи человек, готовых сражаться до последней капли
крови, и, заметь, умеющие это делать лучше кого бы то ни было в
Париже. Прибавь к этому огромные запасы боеприпасов луврского
арсенала и изрядное количество провизии, хранящиеся в королевской
резиденции.
называется "держать волка за уши".
присутствие в Лувре короля и всей его милой семейки может
остановить Меченого [Меченый - прозвище герцога Генриха де Гиза]?
Он собирает вокруг дворца толпы городского сброда, надеющегося
поживиться при разграблении королевских апартаментов, и кричит во
все горло, что является прямым потомком Карла Великого, а стало
быть, имеет право на французский престол больше, чем все
Капетинги вместе взятые.
Лотарингскому дому в весьма кругленькую сумму. Однако поскольку