Чтение 4–й страницы книги ~Серый Тюльпан~

Варвар приобнял Мелику за плечи, наклонился к самому ее уху и принюхался. Даже по привередливым меркам Фрита Мелика пахла отменно - свежим снегом, необмолоченным зерном, первой, любимой скворцами, садовой вишней. Фрит одобрительно оскалился. Да, именно то, что ему нужно. Именно она. Фриту очень захотелось рассказать Мелике про Эви.

Дыхание девочки участилось - все это было слишком непривычно. Но в каком-то новом смысле даже приятно. Ее никто и никогда не обнюхивал так тщательно - даже знахарь, к которому ее возили родители, когда она болела сенной нежитью.

- Посмотри на него, Мелика, - шепотом сказал Фрит, указывая пальцем в сторону бездыханного коня. - Видишь?

- Вижу, - испуганно подтвердила девочка. - Он мертвый.

- Правильно. Его убили. Он умер вчера. И вместе с ним умер Фрит.

- Так вы что - все-таки призрак? - непонарошку леденея, спросила Мелика и боязливо отпрянула насколько могла в сторону.

- Нет же. Никакой я не призрак, - уголки губ варвара пошли вниз и он властно, хоть и без грубости, вернул Мелику назад. - Но тот Фрит, что был жив вчера - умер вместе с Эви. Потому что Фрит без Эви - больше не Фрит. Когда я уйду с Полей, я возьму себе другое имя. Так будет честнее. И с этим другим именем я буду жить до тех пор, пока не встречу Эви снова, в Слепой Степи. Наверное, я говорю слишком сложно для тебя? - предположил варвар.

- Не знаю. Но я поняла, что Эви - это имя коня. Что вам его очень жалко. И что вы встретитесь с ним когда умрете, - с ученической обстоятельностью повторила умница Мелика.

- Ты поняла правильно, - кивнул варвар.

Мелика по-своему, по-кроличьи просияла.

- А можно мне сесть с вами? - вдруг спросила Гита. - А то у меня ноги устали. И... мне страшно.

- Садись возле Мелики, - Фрит привстал с места. - А я пока сделаю важные дела. А потом мы пойдем. Все вместе.

- А попить у вас есть?

- Только вино... Но оно совсем некрепкое! - торопливо заверил девочек Фрит и потянулся за своей флягой.

Для этих девочек ему было не жаль честного вина. Для этих девочек ему вообще ничего было не жаль.

Стоило ему приметить две нескладные фигурки, кружляющие по заколдованным Полям, как Фрит понял: вот она, жертва, угодная Рогу. Сама идет к нему.

И еще он понял: теперь за Эви беспокоиться нечего. Потому что искони не знал его народ жертвы лучше девственницы. А уж тем более - двух...

Недоброе, низкое ликование прямо-таки распирало Фрита, учащало дыхание, румянило ему бледные щеки. Но он быстро взял себя в руки. Ведь жертва - это не убийство. Жертва должна быть предложена как полагается - без слез и воплей, без грязи и страха.

Нельзя испугать славных Мелику и Гиту, невесть за какой выгодой забредших в самую пасть к Хуммеру. Лучше если они сами не заметят как умрут. И здесь вино окажется очень даже кстати...

- Пейте, хорошие. Согревайтесь, - поощрил девочек Фрит.

Храбрая Гита присосалась к фляге и сделала три больших глотка.

Мелика ограничилась одним. Винная сладость была тяжелой, но приятной, ласкающей. Она пила спиртное в первый раз и, конечно, с непривычки поперхнулась.

Гита стукнула подругу по спине, приговаривая "дурочка, дурочка".

А Фрит лишь искоса поглядывал на них, разгуливая поодаль.

К жертвоприношению нужно было еще приготовиться - очертить круг, омыть руки, очистить огнем меч, обратиться к Рогу. Он, конечно, все видит, но вдруг что-нибудь неотложное отвлекло его - какой-нибудь запропавший в горах табун?

Наскоро собрав сухой травы и приблудных деревяшек явно обозного происхождения, Фрит принялся разводить костерок, время от времени с умилением поглядывая на Мелику и Гиту - он испытывал к обеим нечто вроде тихой, невыразимой по-человески нежности.

Девочки размякли от хмеля и теперь чирикали без умолку.

- А красивая шкура у Эви, правда? Такая мягкая, - говорила Мелика, поглаживая вдоль шерсти надувшийся, пыльный конский живот.

- Красивая. Сразу видно, кровленый конь! - с многознающим видом причмокнула Гита.

- Как это "кровленый"?

- Это значит хороших кровей.

- А если б плохих кровей, то что?

- Плохих был бы похож на вашего Серко. Шея толстая, ноги короткие, с козинцом, хвост ободраный и рожа бандитская.

- Во-первых, Серко не наш... А дядин. - уточнила Мелика. - А во-вторых, он мне все равно нравится... Он знаешь, какой хитромудрый! Хотя Эви, конечно, покрасивей будет...

Фрит расплылся в улыбке. Все идет чудно да гладко. Лучше и быть не может. Как хорошо, что девочкам нравится конь! Значит, их легкости будет нетрудно ради него уйти из этого неправильного мира в промытые Солнцем Праведных чертоги господина Рога. А ведь это так отрадно - когда жертва совершается естественно, без скрежета зубовного, без воплей. Фрит осторожно водрузил на трескучий дымный язычок костра лезвие короткого меча.

- Если бы у меня был такой конь, как Эви, и его бы убили, я бы, наверное, сильно плакала, - предположила Мелика.

- Да тебе плакать - что с горы катиться, - хохотнула Гита.

- А что тут плохого?

- А то, что на каждый чих не наздравствуешься. А на каждого покойника - не наплачешься.

- Какая же ты бессердечная! - строго сказала Мелика. - А вот если бы я умерла, ты плакала бы?

- Ясное дело!

- Честно? Вот скажи честно! - не отставала Мелика

- Да плакала бы! Плакала!

- Поклянись здоровьем!

- Клянусь. Здоровьем. Ну честно клянусь! И даже здоровьем мамы! - Гита подвинулась к Мелике и обняла ее за плечи, как недавно Фрит.

Сентиментально хлюпнув носом, Мелика обвила руками талию Гиты и прислонила голову к ее шее - еще по-отрочески худоватой, но уже по-женски томной. Она игриво потерлась носом там, где за ушком отмель белой кожи обтекал невесомый каштановый пушок не доросших до прически волос и умиротворенно смежила веки. От Гиты пахло мамиными духами. Мелика набрала полные легкие сладкого апельсинового эфира и тихо-тихо заскулила - от усталости, от вина, от избытка чувств. А потом выпростала голову, уложила ее на плечо Гиты и закрыла глаза. Так ей было покойно и тихо, словно бы в волшебной колыбели или в июльской речной воде, да-да, в воде - теплой, желтой, пузырящейся и цветущей среди земляных берегов, ощетинившихся аиром. Гита тоже смолкла, притаилась и закрыла глаза.

Так они и сидели молча, обнявшись.

Алел закат, обливая равнину червленым золотом.

Аккуратно обтерев закоптившееся лезвие о край своего серо-голубого плаща, Фрит приближался к девочкам сзади. Он держал меч наготове.

Идеальный миг. Лучшего не будет.

Снести головы обеим можно одним ударом. Только замахиваться нужно со стороны Гиты. Потому что если лезвие меча попадет на растрепавшуюся косицу Мелики, волосы пресекут скорость и тогда визгу не оберешься. Церемонное благолепие момента куры лапами загребут.

Неслышно ступая, варвар шепотом воззвал к господину Рогу.

Жизненные соки прилили к его мышцам, сердце оглушительно грохнуло. В последний раз Фрит посмотрел на Эви, чуть задержавшись взглядом на проточине, что зрительно делала его длинную тонкую морду с черными кратерами ноздрей еще более длинной. Сколько лет он гадал, на что она, эта проточина, похожа! Но теперь отгадка пришла к нему сама. На засов она похожа. На засов, что запирает намертво Железные Ворота, через каковые только и можно попасть в Слепую Степь, туда, в рай коней. На засов, который ему нужно отодвинуть.

Фрит медленно поднял меч... И в последний раз спросил себя - все ли в порядке?

Слова сказаны, пусть и шепотом. Сердце - подвешено в священной пустоте. Оружие - чисто.

Но что-то все же не так.

Фрит помедлил. Ах, да! Шапка! Да кто же совершает жертвоприношение в шапке!

Свободной рукой Фрит стянул с макушки кайныс и, не глядя, зашвырнул его за спину.

Небрежно спланировав, шапка коснулась куста полевой ромашки и на нем уселась - гигантский гибрид южной бабочки с океанской медузой.

Возмущенно зажужжал запертый под войлочным куполом шмель. Когда мохнатый узник сообразил, что его глас не был услышан, он грузно стукнулся о войлочную стену всем своим полным телом, и затем сделал это снова и снова - дескать, отоприте!

Смутно, дремотно уткнувшись носом в затылок Мелики, Гита подобрала под себя ногу, да как-то не слишком ловко - на ее сандалии тихо лопнул хлипкий ремешок.

Странное дело, но эти едва различимые звуки кое-что переменили в торжественном спокойствии мира.

Мелика подняла голову с коленей Гиты. Звонко чмокнула ее в щеку. И сказала:

- Знаешь, я тут что подумала?

- Ась? - Гита приоткрыла один глаз.

- Я уже все придумала!

- Что еще?

- Давай оживим Эви!

- В смысле?

- Ну, у нас же есть Серый Тюльпан! Вот и давай его оживим!

- Давай завтра... - глаза Гиты снова закрылись, не было сил бороться с дремотой.

- Такой прекрасный конь... Мне лично будет приятно... И Фрит - то-то он обрадуется! Он ведь его так любит! В сто раз больше нас! А в-третьих, если Эви оживет, мы быстро-быстро доедем домой! А то там, наверное, мои уже страсть как переживают...

Фрит опустил меч. Фрит затаил дыхание. Серый Тюльпан? Да откуда он у них? Да они что, на грядках самого Шилола огородничали, девоньки эти? Господин Рог, разве такое возможно? Разве такое... разве?

Мелика не стала дожидаться, пока Гита скажет "да" или "нет". Встав на четвереньки, она живо подползла к конской морде и вынула из-за пазухи чудесный цветок.

- Милый, миленький Эви, вставай, пожалуйста, - Мелика торкнула конский лоб венчиком Серого Тюльпана. А затем - удало провела им вдоль хребта, облизала языками серых лепестков все тело, да так уверено, на одном дыхании, словно занималась этим всю жизнь, от самого своего рождения. - Ты самый красивый! Самый быстрый. Ну пожалуйста, вставай!

Мир прожил несколько беззвучных минут. Шмель под фритовым кайнысом притих, поворотился задом кверху и полез, цепляясь лапками за войлок - наугад в кромешной тьме.

Фрит с изумлением глядел на смелую девочку, которая не иначе как помазана была запросто творить чудеса, да она просто сделана была из небесной благодати, это же видно, у нее даже кожа светится! А может быть, это сам господин Рог принял обличье деревенской босячки, чтобы посрамить маловера Фрита? Не в силах вымолвить ни слова, Фрит опустился на колени. А Гита... Гита просто спала, сложив ладошки под щекой.

- Вставай же, дубина стоеросовая, - строго приговаривала Мелика, нахмурив брови. Она по-свойски тянула коня за хвост и пинала его по тяжелому, неодушевленному еще крупу босой ногой. - Вставай, ушастый! Не то я тебе сейчас такое! Я тебе сейчас такого! Мало не покажется!

В звонком голосе Мелики звучала несокрушимая вера и сомневаться в том, что все происходит правильно, просто не получалось.

А потому, когда брюхо Эви тяжело пошло вверх, когда его ослабевшие от слишком долгого сна передние копыта наконец оперлись о землю, когда он с усилием поднял холодную шею и, брезгливо фыркнув, искательно уставился на Фрита - мол, что они тут со мной вытворяют? - тому ничего не оставалось, как начать невпопад браниться.

Потому что никакие слова больше не подходили к случаю. Никакие.

Эви пронес Мелику, Гиту и Фрита через погружающиеся в сумерки Поля до самой лазейки.

Он шел медленно, истерически прядал ушами, то и дело спотыкался и однажды едва не упал, неловко сиганув через канаву с глинистыми, ненадежными краями. Но Фрит не смел ругать его - потому что даже сквозь мышистый туман, обстоятельно наползавший с реки, было видно: земля оживает. Попробуй-ка побегай по спине у кита, подхватившего пневмонию, даже на четырех ногах-то! Идти было трудно - дважды они едва не свалились все вчетвером в самые объятия к призракам, среди которых Мелика, будь она повнимательней, различила бы немало знакомых лиц, взять хоть например того самого гиазира, с пшеничными волосами.

Но судьба хранила их и сохранила.

Когда они выбрались из Полей, Фрит неожиданно запел - громко и неблагозвучно.

Слов было не разобрать, да и пел он так плохо, что даже Эви прижал к голове уши с черными кисточками, которые-то и отличают чистокровных аютских скакунов от полукровок лучше всяких родословных грамот. Мелика и Гита не были научены прижимать уши, а потому им ничего не оставалось, как покорно внимать.

- Что это он такое поет, а? - спросила Мелика.

- Видать, какую-то колдовскую песню.

На самом же деле, Фрит горланил гимн во славу господина Рога. А когда слова гимна окончились, он принялся приспосабливать к его грозной мелодии начало последней главы "Хроник": "Никтоже есть в краю твоем иже силу сию вышнюю утерпит"...

Неспешный, убаюкивающий шаг коня и усталость быстро завлекли сознание Гиты в дремотные дали. Следя за тем лишь, чтоб не свалиться, Гита думала о найденном мече - может все-таки стоило его забрать, одних гранатов там - как виноградин в грозди. Но думать о мече было как-то жутковато и она принялась сожалеть о потерянной сандалии - как назло пропала та, что была целой! И когда только пропала? А еще Гита размышляла о том, что варвар, хоть даже и одетый щеголем, все равно остается невеждой и дикарем, взять хоть эту манеру драть котофея, когда самое умное - просто помолчать. И что только Мелика в нем нашла?

А Мелика, ощущая крестцом теплый живот их спасителя, гадала, что скажет отец если увидит их в обществе варвара или, того хуже, учует винный дух. Концерт небось закатит... Но, странным образом, Мелику это почти не тревожило.

В глубине ее души все еще саднило ощущение грозной опасности, которой они лишь чудом избежали. Там, среди немудреных домашних тревог и простых летних желаний, разлагались теперь громокипящие воспоминания о Сером Тюльпане - он исчез в тот миг, когда Эви спросонья чихнул.

В душе у Мелики, колобродили теперь страх, желание и восторг. Как с ними теперь жить, зачем они ей?

- Давай лучше не будем говорить, что мы купаться ходили, - предложила Мелика, когда густая, еще безлунная чернота впереди прорвалась знакомым лаем поселковых собак.

- Давай, - широко зевая, согласилась Гита . - Все равно никто не поверит.