Чтение 4–й страницы книги ~Ненависть~

- Эй! - неожиданно для самой себя крикнула она. - Э-эй!

Нет даже эха. А вот это странно - здесь ведь повсюду скалы.

- Есть кто живой? Я пришла к Оракулу!

Чего она ждала? Что из арки проступит тень, закутанная в серебристый туман, и скажет замогильным голосом: "Входи, смертная, тебе позволено"? Почему бы просто не войти? Ведь, кажется, ничто не мешает? Так отчего же она стоит здесь как вкопанная и словно ждет торжественной встречи?

- Диз.

Снова она. Опять она.

Теперь эта девочка стоит у входа в храм. На ней по-прежнему длинная синяя туника, слишком большая для нее, с волочащимся по земле подолом и закрывающими ладони рукавами, подпоясанная кожаным ремешком, белое покрывало, накинутое на волосы и плотно закутывающее голову, как это принято у незамужних девушек из дворянских семей, - так, что видно только лицо. Снова эти огромные, словно нарисованные глаза неопределенного цвета, снова заостренные, как у мертвеца, черты, карикатурно темные и крупные веснушки на вздернутом носике, сухие, плотно сжатые губы. И снова этот голос. Очень детский, выдающий ее настоящий возраст, - и очень печальный. Этой печали так много, что она кажется наигранной.

- Ну что опять? - раздраженно спросила Диз, в который раз тщательно пряча за маской неприязни жгучее любопытство и уже почти привычный страх.

- Ты просто боишься войти.

- Что?! - Оскорбленная гордость - это не маска. Хотя очень удобна в качестве маски.

- Да. Боишься, что получишь не тот ответ, которого ждешь. А потому пытаешься убедить себя, будто нищий, живущий в этой развалюхе, не может быть настоящим Оракулом. Боги не живут в хижинах. На то они и боги, верно? Это нормально, Диз. Так должно быть. Так думают все. Потому храм и выглядит так. Чтобы неспособные принять ответ смогли убедить себя, что их просто обманули. Видишь, как он добр. Но ты иди. Эта иллюзия не для тебя. Тебе понравится ответ.

Диз невольно оторвала взгляд от едва шевелящихся губ и снова устремила его на храм. Нет, в этом мире боги не бывают такими жалкими. В этом мире боги уважают себя. Они любят себя. А потому и мы любим их. Как можно поклоняться тому, кто ни во что себя не ставит?

Хотя, может, Серый Оракул в самом деле аскет?

Диз усмехнулась этой мысли. Почему бы и нет? У богов свои причуды.

Она опустила глаза и почти не удивилась, обнаружив, что девочки уже нет. Диз ни разу за все эти годы не видела, как она появляется и исчезает. Но, надо признать, и то и другое всегда происходило вовремя... как нельзя более вовремя.

Диз глубоко вздохнула, медленно улыбнулась и вошла в храм.

* * *

Зеркальный пол. Четыре тысячи арок, вытекающих друг из друга стройными мраморными волнами, - или это просто двоится, троится в глазах после клубящегося тумана, из которого он только что вышел? Массивные барельефы на резном потолке, словно затейливые сталактиты в соляной пещере. Всё это в пыли, в паутине, но, как ни странно, продолжает вызывать трепет. А может, именно поэтому. Запустение - спутник вечности, так она говорила?.. Что ж, ей виднее.

Дэмьен сделал шаг вперед, твердо уперся руками в пояс, широко расставил ноги, набрал полные легкие воздуха:

- Я пришел к Гвиндейл!

Его голос взметнулся к потолку, помчался вдоль бесконечных стен, бесформенных, перетекающих друг в друга сводчатых залов. И исчез.

Дэмьен постоял, вслушиваясь в затихающие отзвуки своего голоса, искажавшие его до полной неузнаваемости. Обычно она появлялась сразу же, как только последний звук терялся в дальнем зале. И вот все стихло, а ее нет. Что ж, он был к этому готов.

- Я... пришел... к Гвиндейл, - четко, но уже не так громко повторил он. Громкость не имела значения - она всё равно услышала бы его, даже если бы он шептал. В таком месте, как это, любой звук превращается в грохот.

Ничего. Ни ответного звука, ни тени. "Интересно, сколько здесь народу? - внезапно подумал Дэмьен. - У Оракула, помнится, что-то около десятка приближенных слуг, вдвое больше Хранителей, а жрецов... черт, она же мне говорила... много, в общем. Хотелось бы знать, где они. Под землей? А может, стоят рядами вдоль стен, просто я их не вижу?"

Последняя мысль немного позабавила его, и, когда он крикнул в третий раз, в его голосе явственно слышалась улыбка.

- Я пришел к Гвиндейл!

Черт. Вот это зря. Она может решить, что он смеется над ней. На всякий случай он подождал еще какое-то время. Потом тихо вздохнул. Ему уже не хотелось смеяться.

Кажется, она в самом деле на него разозлилась. Дэмьен помедлил еще немного, ожидая чуда, потом вынул из кармана подобранную в бору шишку. Он взял ее, не рассчитывая всерьез, что это поможет, - просто поддался минутной ностальгии, но теперь понял, что, раз уж Гвиндейл настолько сильно злится на него, значит, она тоже терзается этой ностальгией. Он сжал шишку пальцами, почувствовав, как впились в кожу шероховатые уголки, сделал несколько шагов вперед, остановился на расстоянии вытянутой руки от того места, где начинался водоворот арок, нагнулся и положил шишку на пол. Отступил, скрестил руки на груди. И больше не стал звать.

Она появилась через семь ударов его сердца. Ей всегда нравилось это число - она была немного суеверна. Дэмьен знал это и потому не был удивлен ее появлением.

Она вышла из центральной арки, подошла к шишке, опустила голову, смотрела вниз несколько долгих мгновений, потом подняла ее. Дэмьен с улыбкой наблюдал, как она нерешительно вертит шишку в тонких прозрачных пальцах, точно так же, как он в бору час назад. Он знал, о чем она думает, и она знала, что он знает. Это было справедливо. Не только ей быть всезнающей, в конце-то концов.

- Я всё пытаюсь вспомнить, какая тогда была погода, - вдруг произнесла она, и Дэмьен почувствовал, как невольно покрывается приятным ознобом от почти забытого звучания ее мягкого, слабо звенящего голоса. - Всё пытаюсь и не могу. Один-единственный раз мы были в лесу, а я забыла.

- Солнце, - уверенно ответил он. - Было солнце. Не очень яркое, но теплое. Была осень... как сейчас.

- Это я помню, - без нетерпения перебила она. - Помню желтые листья... ты осыпал меня желтыми листьями и говорил, что так странно видеть меня на их фоне. Что я смотрелась бы естественнее в зимнем лесу. Но разве я виновата, что в тот раз ты приехал осенью, а не зимой?

Так. Вот и начались упреки.

- Гвиндейл, было солнце, - мягко сказал он. - Я помню совершенно точно. И важно это. А не то, что мы тогда говорили.

Она взметнула на него глаза, и в них впервые промелькнуло негодование.

- Это верно, - сердито подтвердила она. - То, что ты говоришь, никогда не важно. Потому что ты всегда врешь.

- Не всегда, - попытался защититься Дэмьен, осторожно шагнув к ней. Она не отступила и не велела ему оставаться на месте, и его захлестнула волна облегчения. Гвиндейл продолжала задумчиво рассматривать сосновую шишку, и он воспользовался этим, чтобы заключить ее в требовательные объятия. Она опомнилась, когда было уже слишком поздно, и возмущенно отпрянула, но не попыталась высвободиться.

- Ты мерзавец! - обиженно выкрикнула она, изумив его до глубины души таким всплеском эмоций. - Я ведь ждала тебя! Ждала и ждала! Почему тебя так долго не было?!

Дэмьен застыл, мгновенно поняв свою ошибку. Конечно, что еще она должна была подумать, когда он ведет себя, как прежде, поддевая ее и распуская руки на третьей минуте встречи? Он поспешно отпустил ее и шагнул назад, опустив голову и малодушно избегая ее взгляда.

- Я не знал, что для Оракула три года - это долго, - неловко сказал он, чтобы хоть что-то сказать, отчаянно пытаясь найти способ выпутаться из дурацкой ситуации, в которую поставил сам себя так опрометчиво, вернее, так привычно.

- Что ж, теперь будешь знать! - заявила Гвиндейл, и к обиде в ее голосе теперь примешивалось удивление - она уже оттаяла и не понимала, почему он так внезапно отстранился.

Несколько мгновенией они молчали, потом она сказала:

- А ты изменился.

- Зато ты ничуть не изменилась, - честно признался он, ничем не рискуя при этом заявлении. Так и должно быть. Возможно, время и существует для души Серого Оракула, но не для ее тела.

А тело всё то же. Тонкое, призрачно-серое, закутанное в дымчатую газовую ткань, струящуюся вдоль изогнутых линий неестественно узкой талии и бедер, с восковыми ступнями и кистями, худыми плечами и поразительно тонкими и длинными руками, странное тело, нечеловеческое тело - и в то же время волнующее, страстное - возможно, благодаря истинно божественной гибкости и грации. Дэмьен знал, что Гвиндейл не всегда была такой - родилась она обычным человеком, хотя, конечно, была более хрупкой и маленькой, чем ее сверстницы. Серый храм сделал ее тело таким, каким его знал и любил Дэмьен. Впрочем, должно быть, его вкус всё же был несколько извращен.

И, конечно же, лицо. Ее безупречно прекрасное серое лицо. И серые губы. И серые глаза под серыми бровями вразлет. Глаза, кажется, стали еще старше, хотя вряд ли это возможно.

Гвиндейл негромко вздохнула, поежилась, обхватила плечи руками, в одной из которых продолжала неловко сжимать шишку. Она сохранит ее, внезапно понял Дэмьен. Чем бы ни кончилась их сегодняшняя встреча, сохранит.

- Ну что же ты?.. - тихо спросила она, и Дэмьен едва не застонал. Конечно, она должна была задать этот вопрос, но он почему-то до последней минуты надеялся, что не задаст.

- Гвиндейл... кое-что... изменилось, - деревянно ответил он и сглотнул, уловив едва заметный туман в ее глазах. Потом вдруг набрался решимости и твердо добавил: - Нет, всё изменилось. Ты даже не представляешь...

- Представляю, - перебила она его неожиданно тихо и мягко, и Дэмьен, вздрогнув, смотрел, как она подходит к нему вплотную, не отпуская его взгляда, - Представляю, - повторила она, коснувшись ладонью его груди. Ее тонкие, как паутина, серые волосы беззвучно колыхались вокруг узкого спокойного лица, - Ведь я же всё-таки Оракул.

Он не смог сдержать вздох облегчения и накрыл ее кисть ладонью.

- Я думал, что ты... - начал он и осекся, когда она подняла руку и легко коснулась бугрившегося на его щеке шрама. Он и забыл, как холодны ее пальцы. В минуты особенно жаркого соития он этого не замечал, но теперь почувствовал особенно четко. Конечно. Когда они виделись в последний раз, у него еще не было этого шрама.

Гвиндейл осторожно провела по рубцу пальцем, озабоченно рассматривая его, потом произнесла:

- Что-то здесь... В этом дело, да?.. Тут нет боли... тут изумление... страх... и пустота, но боли нет. Да, пустота, это хуже всего. Она разрезала тебе не лицо, а сердце... и выпотрошила его. Там было немного... там почти ничего не было, но она и это забрала.

"Неужели она знает? - мелькнуло у Дэмьена. - Ну конечно... знает... что это я, в самом деле..."

Гвиндейл слабо улыбнулась и отрицательно качнула головой.

- Нет-нет, - с сожалением сказала она. - Оракул не знает всё на свете. Оракул знает только ответы на те вопросы, которые ему задают. Именно поэтому так важно задать правильный вопрос. В этом всё дело. Но это мало кто понимает.

- Гвиндейл... - начал Дэмьен, но она приложила палец к его губам, и он снова содрогнулся от холода ее кожи.

- Не Гвиндейл, - печально улыбнулась она. - Ты пришел не к Гвиндейл. Теперь я это вижу. Ты пришел к Оракулу. Но поскольку Оракул - это тот, кто некогда был женщиной по имени Гвиндейл, и поскольку эта женщина одержима тобой, для тебя они могут быть взаимозаменяемы. Идем.

Она взяла его за руку и повела сквозь каскады арок в ту самую комнату, которая была главной для него, а может быть, - ему хотелось в это верить - и для нее тоже. Гвиндейл заперла дверь, словно кто-то мог побеспокоить их, и повернулась к Дэмьену с улыбкой на розовато-серых губах.

- Ну, спрашивай, - просто сказала она.

Он запнулся, недоуменно глядя на нее и осознавая, что совсем иначе представлял себе эту сцену.

- Это что... всегда происходит так? - не удержался он.

- Это и есть твой вопрос? - серебристо рассмеялась Гвиндейл. - Это каждый раз происходит по-разному, Дэмьен. По-разному - для каждого. И в том, как это происходит, часто и заключен ответ. Как ты думаешь, почему в храме столько залов?

- Так, значит...

- Никогда ни один человек не был так близок ко мне, как ты. Я просто не смогу быть для тебя Оракулом, если не останусь самой собой.

"Так, значит, ты такая", - с изумлением подумал Дэмьен, словно впервые глядя на ее странное восхитительное тело. Он когда-то размышлял, является ли оно одной из сотен ее личин, и пришел к скептичному выводу, что вряд ли полубогиня снизойдет до своего истинного облика ради бессердечного и беспринципного бабника вроде него. К тому же она была слишком хороша, чтобы оказаться настоящей.

Он не учитывал того малозначительного факта, что она любила его. И правда - как он мог его учитывать, если не любил сам?

- Я встретил одну женщину, Гвиндейл, - негромко проговорил Дэмьен. - Я хочу знать, что она отняла у меня... что во мне было и как это вернуть.

Гвиндейл оказалась возле него, хотя еще миг назад стояла у дверей, взяла его за руку, положила ладонь на шрам. Он вздрогнул, вспомнив, как точно так же к нему прикасалась Клирис... которая сейчас казалась такой далекой, что он почти не верил в ее существование.

- Тебе придется пройти через это снова, чтобы понять, - чуть слышно сказала Гвиндейл. - Тебе придется... снова. Понимаешь?

Он слегка кивнул, чувствуя, как медленно закрываются глаза, и не имея ни малейшего желания противостоять навалившейся на плечи усталости.

- Ты опять окажешься там, - шелестел голос Серого Оракула, - но теперь ты знаешь, что должно произойти. Зная это, забудь о том, что кажется. Забудь о том, кто ты в этом сне. Забудь о том, что хочется чувствовать. И тогда ты, может быть, поймешь.

Ее руки примерзли к его плоти: правая - к кисти, левая - к щеке. И он знал, что если попытается сейчас отстраниться, то услышит, как с треском рвется его кожа, прилипшая к ее ледяному телу. Но ему не хотелось отстраняться, хоть он и не был исполнен восторга по поводу того, что ему предстояло. Снова... в самом деле, снова. Да. Почему бы и нет? Правда, он столько раз прокручивал в голове ту ночь, что сомневался в возможности увидеть среди глубоко въевшихся в память деталей хоть что-то новое... хоть что-то важное.

Но ей лучше знать. Гвиндейл всё знает лучше. На то она и Оракул. А может, ему просто хотелось наконец поверить, что кто-то может ответить на его вопрос.

Дэмьен поверил и открыл глаза.

* * *

...Гостиница была очень приличной. Не высший класс, в столице большая часть постоялых домов на порядок лучше, но для такого небольшого города, как Тэберг, вполне пристойный уровень. Человек, которого надо было убить, выезжал послезавтра ночью. Заказчик пожелал, чтобы убийство состоялось вне стен города, и у Дэмьена, таким образом, было два дня на кутеж и знакомство с местными достопримечательностями. Заказчик, естественно, не был осведомлен о том, что нанятый им убийца человек необщительный, сдержанный и нелюбопытный, что сама идея кутежа идет вразрез с его профессиональным кодексом, а осмотр достопримечательностей, ограничивавшихся древним монументом какому-то великому полководцу местного масштаба, не возбуждал в нем особого интереса. Впрочем, Дэмьен не стал спорить, когда заказчик щедро выделил ему две трети гонорара "на проживание", как он выразился. Дэмьен всегда брал вперед половину, но две трети, так две трети, ладно уж. От этого он не станет выполнять свою работу ни более, ни менее ретиво.

Он снял комнату, привычно осмотрел ее на предмет чего-нибудь подозрительного и вышел в зал, такой же чистый, светлый и в меру роскошный, как и апартаменты. Столы были лакированные, стулья (а не скамьи или табуретки, как в большинстве постоялых дворов) - с темной, довольно новой бархатной обивкой, пол натерт до блеска, матерчатые обои на стенах, барельеф на потолке, и всё это мирно и гостеприимно сияло в свете десятков свеч, вставленных в начищенные бронзовые канделябры. Очень, очень приличное место. Цена соответствующая, впрочем. Он неплохо зарабатывал, но нечасто мог позволить себе подобные гостиницы.

Дэмьен сел за столик в углу зала - он всегда садился в углу, чтобы лучше видеть тех, кто находится в помещении. К нему тут же подбежала хорошенькая служанка, немедленно защебетавшая что-то о фирменном блюде. Дэмьен рассеянно кивнул, похоже, сделав ее немножко счастливей, дождался, пока она упорхнет, легкая, как мотылек, и откинулся на непривычно мягкую спинку стула, оглядывая зал. Посетителей немного - это слишком дорогое заведение, в таких местах никогда не бывает людно. Недалеко от него, слева, сидели мужчина и женщина, богато одетые; еще одна служанка, не менее привлекательная, чем та, что подошла к Дэмьену, расставляла перед ними бесчисленные и очень затейливые кушанья. Чуть дальше расположился старый мужчина воинственного вида в форме королевской армии, задумчиво потягивавший грог. На некотором расстоянии от него, почти в углу, как и Дэмьен, но чуть ближе к центру, сидела рыжеволосая девушка, одетая как наемник. Правая сторона зала была занята довольно шумной компанией из четырех или пяти мужчин. Они громко разговаривали и много смеялись, но пили мало, поэтому вряд ли стоило ждать неприятностей с этой стороны. У стойки, за которой копошился хозяин гостиницы, сидела немолодая женщина-менестрель, тихо перебиравшая струны лютни, а рядом с ней - еще одна, молча слушавшая, а может, просто думавшая о своем.

Вот и всё.

Дэмьен оценил обстановку, скользнул по залу лишь одним взглядом и немедленно расслабился - насколько позволяли инстинкты. Городок вообще-то слыл тихим, может, потому заказчик и не хотел, чтобы убийство произошло здесь - оно всколыхнуло бы весь Тэберг и, уж конечно, не осталось бы незамеченным. Это было спокойное и безопасное место. "Когда-нибудь, - подумал Дэмьен, - когда я стану слишком стар, чтобы орудовать мечом, осяду в местечке вроде этого. Если доживу, конечно". Он усмехнулся последней мысли. Он всегда добавлял это "если доживу" - для проформы, потому что в самом деле никогда не знал, увидит ли завтрашний рассвет. Как, впрочем, и всё в этом мире. Его профессия считалась опасной, но только Дэмьен знал, как она отвратительно, невыносимо, безумно скучна. Его боялись, да. Но ему бояться было некого. У него не было врагов. А те, кого он убивал за деньги, были не врагами, а жертвами. Скучно. Безумно скучно. Но это его жизнь, и, если задуматься, она даже лучше, чем у многих.

Менестрель закончила песню. Переглянулась с сидевшей у ее ног напарницей, перекинулась парой слов и, кивнув, взяла изумительный минорный аккорд. Вторая женщина, жгучая брюнетка в ярко-оранжевом платье, на несколько лет моложе менестреля, привстала, тряхнула буйной черной гривой, оперлась ладонью о сияющую в огнях свеч стойку и запела.

Прибежала служанка, неся дымящийся окорок на блюде с ажурной кованой каймой. Дэмьен отстранение кивнул, когда она предложила ему к мясу красного вина, хотя обычно не пил, - в данный миг его гораздо больше интересовала певица у стойки, вернее, ее песня. Он не понимал языка - смутно угадывались слова староданайского, который он немножко знал, но некоторые звуки шли вразрез с фонетикой этого диалекта, ставя Дэмьена в тупик. Он не знал, понимает ли сама исполнительница смысл песни, но это не имело значения. Это было что-то... удивительное. Песня лилась из нее, словно дождь из осенней тучи, которые так часто в последнее время сгущались над головой, - Дэмьен давно не помнил такой дождливой осени. Но дожди были слабые, словно вкрадчивые; они стеснительно махали серыми ладонями, смущенно напоминая о своем существовании, и тут же таяли в туманном холодном воздухе, чтобы вернуться снова через день или час. Эта песня казалась такой же: она лилась тихо, неуверенно, монотонно, и в то же время это была одна из тех песен, которые не уходят, которые возвращаются снова и снова, тихо, незаметно, чтобы помахать серой ладонью и снова растаять во мгле.

Она была похожа на дожди, поливавшие землю той осенью. Они были слабенькими и редкими, а когда кончились, земля оказалась размытой, а дороги уничтоженными, и следующей зимой в провинциях был страшный голод, вызванный нарушением торговли. Тогда многие умерли. И все проклинали дожди.

Но тем вечером, той осенью Дэмьен этого еще не знал. Он слушал тихую прекрасную песню немолодой певицы в оранжевом платье и думал о том, что стоило попасть в этот городок только для того, чтобы услышать ее. Он отпил вина, услужливо налитого девушкой, и замер, когда неожиданно крепкое зелье хлынуло в его горло, обдав жаром внутренности и мозг.

- Отлично! - не удержался он. - Где вы берете такое вино?

- У нас свои виноградники, - гордо заулыбалась служанка. - Еще изволите?

- Нет, пока хватит. Иди.

Она сделала книксен и убежала на кухню. "Ничего, пару стаканов могу себе позволить, - подумал Дэмьен. - Ведь дело только послезавтра. До той поры выветрится". Он смаковал вино и слушал пение брюнетки еще несколько минут, а потом пальцы менестреля взяли последний аккорд и замерли. Певица вскинул голову, и Дэмьен удивленно улыбнулся при виде задорной ухмылки на ее гладком круглом лице.

- Эй, хватит грустить, сестра! - игриво выкрикнула она и, выпрямившись, хлопнула в ладоши. - Расшевелим-ка дорогих гостей!

Менестрель пожала плечами. Ее пальцы искусно заскользили по струнам лютни, ввысь полилась музыка, громко, уверенно, почти дерзко. Пара, сидевшая недалеко от Дэмьена, обернулась на миг и тут же вернулась к разговору. Армеец и девушка-наемник на новые мотивы не отреагировали. Зато шумная мужская компания, до того не слишком жаловавшая музыкантов вниманием, пришла в восторг. Заразившись их энтузиазмом, а может, просто решив размяться, темноволосая певица хлопнула в ладоши, подхватила оранжевые юбки и пустилась в пляс.

Мужчины завопили, затопали ногами, засвистели, всячески поддерживая начинание. Женщина вертелась, то и дело выставляя из-под юбки изящную ступню упругой и стройной ноги, потом отпустила юбки и, вскинув руки над головой, закружилась по залу. Она была воплощением грации, ее движения, хоть и изумительно плавные, мелькали перед зрителями стремительным потоком ярких обрывков: черная прядь, мысок туфли, оранжевый водоворот юбок, мутный отблеск свечи на матовой поверхности браслета, изогнутая линия рассекающей воздух руки. Она кружилась и кружилась, все быстрее, быстрее, и, глядя на нее, безумно хотелось сорваться с места и, обхватив ее за талию, закружиться вместе с ней. В этом танце было что-то столь же странное и завораживающее, как и в песне, которую она пела минуту назад, но если песня была дождем, то танец - молнией; это была не осень, это был май, бурный и грозный май следующего голода, когда грозы повымывали семена из почвы и к нарушенной торговле прибавился неурожай. Это был проклятый год, год дождей. Для Дэмьена он тоже будет проклятым.

Но это - потом, а сейчас была песня-дождь и танец-гроза, и оба они преисполнили его таким восторгом, что он почувствовал себя почти счастливым. Он плеснул себе еще вина, невольно прихлопывая ладонью по колену в такт музыке и с улыбкой глядя, как один из шумных парней пляшет у стойки вместе с темноволосой женщиной в оранжевом платье, старше его лет на двадцать, как с восторгом хлопают им друзья танцора, подбадривая криками, как все посетители, даже неприступного вида вояка, смотрят на эту странную, но бесшабашно веселую пару и улыбаются.

"Уютное теплое место, - мелькнуло у Дэмьена, когда он осушил пятый стакан и со стуком поставил его на стол, - хорошее вино, симпатичная служанка, умелый менестрель и задорная танцовщица. И всё? И больше ничего не надо?"

Ему было хорошо. Он был доволен жизнью, ему хотелось улыбаться от этой мысли, и он не прятал улыбки.

Да. И больше ничего не надо. Брюнетка бросила на него цепкий взгляд. На миг их глаза встретились, и Дэмьена обожгло этим взглядом, как перед этим обожгло вином. Женщина со смехом оттолкнула руки парня и, прежде чем Дэмьен успел опомниться, оказалась перед ним.

- Пошли! - требовательно крикнула она, всё еще смеясь, а когда он не шевельнулся, протянула тонкую, сухую руку с синими ручейками вен и, схватив его за плечо, повторила: - Пошли!

Через секунду он уже кружил ее по залу, оттеснив прежнего партнера в сторону, и смеялся как сумасшедший, глядя в жгучие черные глаза без зрачков. Резкие, рваные, бешено сменявшие друг друга аккорды звенели в его ушах, сливаясь с хлопками и восторженными выкриками зрителей, кровь мчала вино по жилам, ноги словно сами собой отбивали четкий быстрый ритм, окованные железом каблуки вгрызались в пол - рраз-два, трри-четыре! - взгляд заполнил бурный водоворот развевающихся смоляных прядей и взлетающих оранжевых юбок, и посреди всего этого горели ее глаза, намертво схватив его и притянув к себе, крепче, чем руки, в которые он вцепился, чтобы сохранить ее и свое равновесие в этой сумасшедшей пляске. Черные-черные глаза, словно без зрачков.

Наконец они остановились, и Дэмьен только теперь понял, что музыка смолкла. Зал взорвался аплодисментами и криками: "Браво!", и, хоть Дэмьен знал, что кричали не ему, его снова окатила волна восторга. Он схватил женщину в охапку и впился ртом в ее рот. Народ вокруг завопил еще возбужденнее, но Дэмьена интересовали только губы женщины, жадные, податливые, отвечавшие ему с почти возмутительной готовностью.

- Что это за песню ты пела? - оторвавшись от нее, хрипло спросил Дэмьен.

Во взгляде женщины скользнуло недоумение, а потом она усмехнулась:

- Понравилось?

- Какой это язык?

- Диалект вейнтгеймских друидов.

- А, - выдохнул он. - О чем она?

- О мосте через снег, - ответила она. - Спасибо тебе за танец, милорд.

- И тебе спасибо, миледи.

Он отвернулся, направляясь к своему столику и надеясь ничего не сбить по дороге, и вздрогнул, когда она незаметно сжала его руку и шепнула:

- Второй этаж, последняя дверь налево. Через час. У него хватило ума не кивнуть. Он вернулся к столику, недовольно отметив, какой шаткой стала его походка, и с наслаждением поел. Менестрель заиграла снова, и женщина продолжила танцевать с парнем, которого оттолкнула. Похоже, он не таил обид. К Дэмьену интерес сразу же потеряли. Словом, всё шло как нельзя лучше. И больше ничего не надо.

Дэмьен провел в зале еще несколько минут, опустошив бутылку, потом встал и с чувством выполненного долга отправился в свою комнату. Ему хотелось побыть одному. Он всегда был один, даже среди толпы, но сейчас испытывал потребность в физическом одиночестве. К тому же он чувствовал, что немного перебрал, и благоразумно решил отдохнуть. О том, что эта странная женщина будет ждать его сегодня ночью, он помнил, как о рядовом факте, который можно использовать, а можно и проигнорировать, хотя в глубине души знал, что пойдет к ней. У него уже почти две недели не было женщины. А темноволосая певица, хоть и годилась ему в матери, всё же была весьма недурна. Он не мог забыть ее глаза без зрачков. Или не хотел.

Он думал об этом, сворачивая из сверкающего огнями зала в мягкий полумрак узкого коридора, соединявшего обеденное помещение гостиницы с комнатами. Вдоль коридора горели редкие свечи в настенных канделябрах, толстый темный ковер на паркетном полу заглушал звуки шагов. Нигде не было видно ни души. Дэмьен прошел до середины коридора, остановился у двери в свою комнату. И увидел тень, быстро скользящую вниз по стене.

Он начал оборачиваться, но тяжелый удар по затылку опередил его. Дэмьен понял, что падает. Не от силы удара, а от предательской слабости, внезапно цепко обхватившей ноги. Дэмьен вытянул руку, скользнул ладонью по шершавой двери в тщетной попытке сохранить равновесие, осел на пол. Единственным, что он успел почувствовать перед тем, как рухнуть в темноту, было удивление.

Он пробыл без сознания совсем недолго - издалека слышались приглушенные звуки лютни, сопровождавшиеся знакомым пением. Значит, час, отведенный темноволосой плясуньей до ночного свидания, еще не истек. Дэмьен открыл глаза, увидел черно-красные круги, пьяно текущие перед взглядом, и устало опустил веки. Во рту устойчиво держался мерзкий терпкий привкус. Нельзя пить. Совсем нельзя, на него это слишком плохо влияет...

Внезапно он вспомнил обстоятельства, при которых потерял сознание, и резко выпрямился. Движение отозвалось немедленной вспышкой боли в запястьях. Дэмьен замер от изумления, только теперь обнаружив, что связан. Муть, затянувшая сознание, тут же исчезла. Да, так и есть: он сидит, прислоненный к стене, руки связаны за спиной, ноги тоже скручены веревкой, очень крепко и жестоко. И что-то еще... Черт! В рот врезается туго стянутый на затылке платок. Ткань успела намокнуть и потяжелеть от слюны. Вот откуда этот гадостный привкус.

Дэмьен вскинул голову, пристально всматриваясь в темноту. Среди бесформенного хаоса черных и серых теней выделялось квадратное пятно окна, сквозь которое проникал скудный свет далеко стоящего фонаря. Похоже, он находился в гостиничной комнате, почти точно такой же, как его собственная. Обои, кажется, еще лучше: под пальцами чувствовался мягкий тонкий бархат. Дорогое место... Значит, его схватили не грабители. Дэмьен попробовал крепость веревок на руках, попытался дотянуться пальцами до узлов. Он сразу понял бесполезность этих попыток, но всё еще продолжал их, когда дверь тихо отворилась, впустив отблески приглушенного света. Темная фигура скользнула в проем, дверь захлопнулась. Дэмьен услышал, как человек возится с чем-то в углу комнаты, совсем близко от него. Потом в темноте коротко вспыхнула искра, через секунду превратившаяся в ровный продолговатый огонек свечи. Дэмьен зажмурился на миг, а когда открыл глаза, увидел перед собой спокойное, ничего не выражающее лицо. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в человеке рыжеволосую девушку из зала.

С минуту они молча смотрели друг на друга. Дэмьену было что ей сказать, но он просто не имел такой возможности. А она молчала, всё так же бесстрастно изучая его лицо. Приподняла свечу, потом опустила, оглядывая его с ног до головы. У нее было довольно странное лицо, не особенно красивое, с высокими скулами, тонким носом и узкими глазами под густыми, почти сросшимися, совершенно неженскими бровями. Волосы, очень длинные, были заплетены в толстую косу. Несколько прядей выбилось из нее и мутно сверкало в золотистых отблесках пламени.

- Ты Дэмьен, - внезапно резко сказала она, разорвав тишину. - Наемный убийца. Так?

Ее слова звучали вопросительно, но где гарантия, что она не знала наверняка? Дэмьен подумал, что вряд ли есть смысл отрицать очевидное, и сдержанно кивнул. У него вдруг невыносимо похолодели пальцы, тряпка во рту насквозь пропиталась слюной. Он не привык бояться, а уж тем более женщин, но было что-то жуткое в том, как эта девушка на него смотрела... На него никто и никогда так не смотрел.

- А меня зовут Диз, - сказала девушка и улыбнулась. - Диз даль Кэлеби. Я уже восемь лет за тобой иду.

Дэмьен почувствовал холодную струйку пота, шаловливо пробежавшую по спине. Что-то было не так. С ней что-то было не так. Она улыбалась... не как человек. И смотрела не как человек. И хотя эти глаза были слишком узкими и далекими, чтобы в них можно было всмотреться получше, Дэмьен почти физически ощущал леденящий холод, тонкой черной дымкой вившийся из ее зрачков.

Девушка склонила голову набок, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица, свет скользнул по ее подбородку, и Дэмьен вдруг увидел, что она дрожит. И не просто дрожит: ее колотило, словно в ознобе, губы тряслись, руки тоже. Она боится? Или... нет, это не страх. Дэмьен повидал немало людей, обезумевших от ужаса. Они были не такими. Да, что-то переполняло ее, рвалось изнутри, но это был не страх.

Рука девушки дрогнула под его взглядом, луч света полоснул ее по глазам, и Дэмьен замер, наконец рассмотрев то, что их заполняло.

Ненависть.

- Я восемь лет иду за тобой, - повторила она, и теперь ее голос тоже дрожал. Дэмьен внезапно понял причину этой дрожи, но ему отнюдь не стало от этого легче. И его озадачивало то, с каким наслаждением она говорила об этом немыслимом сроке: восемь лет. Что за чушь? Ей не больше двадцати, что же, она идет за ним с двенадцати лет?

И что это вообще значит?

Диз снова улыбнулась, протиснув улыбку сквозь дрожь.

- Я, кажется, знаю, о чем ты думаешь, - криво усмехнулась она.

Ужасная ухмылка: неженская, нечеловеческая. Слишком жесткая, слишком злая. Почти безумная. Да, увидев ее на любом другом лице, Дэмьен непременно решил бы, что его обладатель безумен. Но она... что же - она? Он не мог понять, и это волновало его больше, чем безвыходность положения, в котором он оказался.

- Ты думаешь, кто я, черт меня дери, такая, - продолжала Диз, не отводя от его лица пустых темных глаз. - Пытаешься вспомнить и не можешь. Стараешься припомнить азы арифметики и посчитать, сколько же мне было лет, когда я начала идти за тобой. И не веришь тому, что выходит.

"Да эта сучка читает мои мысли, что ли?!" - в панике подумал Дэмьен; он уже ничего не исключал. Происходящее казалось ему ирреальным и далеким, как чуть слышные звуки лютни, долетающие из зала.

- Всё верно, - кивнула она, заметив его смятение. - Один только маленький нюанс: ты меня не знаешь. Да, - подтвердила она, когда он обратил на Диз пристальный взгляд. - Не знаешь. Но ты сломал мне жизнь. И теперь ты наконец-то заплатишь мне за это.

Она рывком поднялась, и Дэмьен услышал, как щелкнули ее коленные суставы. Повернулась к нему спиной, коса взметнулась у ее ног, слегка задев щеку Дэмьена. И это прикосновение, это легкое, как перышко, касание пушистой рыжей пряди к коже обожгло его, словно поток кипящего масла.

"Коса, эта коса... почему у нее такая коса... дело в косе... отрежь ее, отруби вырви с корнем!" - дико промчалось в его голове, и он вздрогнул.

Девушка поставила свечу на столик у двери, потом достала из прикрепленных к поясу ножен длинный тонкий стилет и, поднеся его к огню, положила лезвие на ладонь. Склонила голову набок, высунула кончик языка, медленно провела клинком по руке, осторожно покачивая им из стороны в сторону. Дэмьен видел, как отточенное лезвие вминается в ладонь ровно настолько, чтобы не разрезать кожу; она словно играла с собственным умением, проверяя, успеет ли вовремя увидеть, почувствовать, как сталь вонзается в плоть. Казалось, она начисто забыла о своем пленнике, целиком поглощенная этой странной тонкой игрой, и он тоже забыл о ней, о ее словах и улыбке, о ненависти, хлещущей из узких глаз, неотрывно следя за ее рукой и ядовитой стальной змеей, извивавшейся в ней. Пламя свечи чуть слышно трещало в темноте.

Диз стояла так несколько минут, не меньше. А потом вдруг резко выпрямилась, отдернула руку со стилетом от ладони, молниеносно развернулась, схватила со стола лежавший на нем платок, подкинула его к потолку, завертелась на месте, рассекая воздух косой, потом застыла, выбросив руку с зажатым в ней стилетом вперед. Платок тихо опустился на лезвие, растекся по нему и продолжил путь к полу двумя тонкими легкими лоскутками.

По спине Дэмьена быстро пробежала одна-единственная холодная капля. Рот полностью пересох, но он этого не замечал.

"Я умру здесь, - совершенно спокойно и уверенно подумал он. - Эта женщина убьет меня".

- Диз даль Кэлеби! - снова поворачиваясь к нему, резко сказала девушка - гораздо громче, чем следовало, если она хотела, чтобы их маленькое свидание оставалось тайной. - Ты не знаешь меня, но мое имя не можешь не знать. Даль Кэлеби!

Дэмьен слабо покачал головой, даже не пытаясь вспомнить. Он видел и знал слишком много имен. Какой смысл запоминать, если их обладатели могут умереть на следующий же день?

- Даль Кэлеби, - прошептала девушка, снова приседая перед ним, и ее шепот, хриплый, шипящий, настойчивым червем въелся в мозг. - Даль Кэлеби. Граф даль Кэлеби. Ну вспомни. Вспомни же.

Он снова покачал головой и вдруг замер. Улыбка тут же снова зазмеилась на ее губах: она поняла. Она всё понимала, всё видела, хоть он и не произносил ни слова.

А он в самом деле вспомнил. Просто потому, что в памяти всплыл мужчина, чем-то похожий на Диз: те же скулы, те же глаза и, главное, те же волосы, неправдоподобно густые и оттого кажущиеся настоящей гривой, буйной и яростной, как пламя... и такой же горячей.

Хотя нет, конечно, это было не всё, далеко не всё. Вряд ли бы Дэмьен вспомнил этого человека даже сейчас, если бы гонорар, полученный за его голову, не был одним из самых внушительных гонораров за всю его карьеру. Ну еще бы, ведь заказчик был герцогом. Кажется, Энберрийским, если память не подводит...

- Отлично, - теперь она говорила мягко, вкрадчиво. - Значит, помнишь... Это была моя семья. - Он почувствовал, как она гладит его по волосам - не по голове, только по волосам, осторожно, почти ласково, едва касаясь. - Граф и графиня даль Кэлеби и двое их сыновей: Гэрет... - пальцы медленно вплелись в его волосы, по-прежнему трепетно, нежно, почти любя, - и Райдер... - А потом вдруг, стиснув с дикой яростью, она рванула его голову назад и ударила затылком об стену с такой силой, что у него потемнело в глазах. - Это! - И еще раз. - Была! - И еще. - Моя! Семья!!! - И еще. И еще. И еще.