Гаврилович, хоть и в прошлом, но тоже подполковник, а потому не лучше ли нам
жить дружно, помогать друг другу, ибо оба мы офицеры. В общем, выходи на связь,
Василь Гаврилыч, кум тебя зовет к себе чаи гонять [Гонять чаи у кума - стучать.
Кум - оперативный работник в зоне.]. А за стук, бряк и доносы на корешей будет
тебе грев, повышенная жирность и, возможно, исполнение голубой мечты под
названием УДО [Условно-досрочное освобождение.].
тогда, помнится, чай допил, выкурил наполовину "салем" с тем, чтоб другую
половину подогнать в семью, улыбнулся преданно и сказал:
Каратаева закончилось, и за постановкой в трюм дело не стало. Но это так,
предупреждение, первый звонок. Возьмется по-серьезному, так загонит в
"пресс-хату", может бросить к "тубикам" [Больные туберкулезом.], к наркоманам,
в беспредел. Захочет - достанет. С системой бороться невозможно, тем паче если
она постсоветская. От Москвы до самых до окраин... Мы не рабы, рабы не мы. Все
для блага человека, с чистой совестью - на свободу. Я другой такой страны... А
все же интересно, к чему старик клонит. Коню понятно, что разговоры эти он
начал неспроста...
похлопал себя по лбу и глянул выжидающе на якута. - Знаешь, головка бо-бо,
зябнут ножки, зябнут ручки. Сейчас спать надо, думать завтра. Нет мыслей.
Каратаев.
придвинувшись, якут, и Буров мгновенно подобрался, почувствовал, как холодеет
сердце - уж не офицерский ли это привет от особиста Каратаева? Прищурился
недобро, оценивающе хмыкнул: нет, вазомоторы натуральные, бутафории ноль,
старик держится естественно. Не провокатор он, просто пустобрех. Плесень
бездорожная [На фене - старый дурак.]. Впал в маразм дедушка, вот память и
отшибло. Забыл, видно, о натасканных собачках, вертолетах с пулеметами и
кадрированном розыскном взводе, молодцы из которого беглых зэков не жалуют,
сразу бьют на поражение, а потом для опознания режут головы и руки ржавым
штык-ножом. Что раненым, что убитым. Так что звезди, старче, звезди, приятно
слушать.
прочитал мысли Бурова якут и придвинулся совсем вплотную. - Есть дорожка одна.
По ней пидорасы не ходят. Только Айыы-шаманы и великие воины. Ты воин, однако,
ты пройдешь. А может, сдохнешь. Вот и думай теперь крепко, что лучше - здесь
гнить или подыхать человеком. Завтра скажи.
приземистый, ступающий косолапо, как медведь.
недоверчиво хмыкнул, покачал головой и нырнул в узкую каторжанскую постель.
Приснился ему трюм: гнусная шуба стен, тусклая лампочка над дверью и синий
задубевший "петух", скорчившийся мокрой курицей на параше.
кашлянул и принялся чесать короткую, обезображенную шрамом шею, отчего погон на
его кителе неэстетично выгнулся. - Семь, нет, отставить, восемь человек с
тяжелыми телесными, пострадал сотрудник МВД, заведению этому питейному нанесен
материальный урон. Солидный. Весьма. М-да... Мента-то ты как положил на мозжечок,
подсечкой?
голосе хрипатом и командном сквозил профессиональный интерес.
опустил очи долу и прошептал с наигранным раскаянием: - Он же за ствол
схватился, гад, уже патрон дослал. Не подсек бы, быть бы мне холодным.
Присыпали бы уже, товарищ генерал-майор.
голову меч не сечет. Особенно дурную и забубенную.
Бурова с плохо скрытым уважением, снова почесал шею, и взгляд его, несмотря на
тяжесть, устремился вверх, к фривольно-двусмысленной лепнине потолка. - И что
же мне с таким героем делать?
беленными гениталиями, то ли у паскудно раскорячившейся наяды, то ли у гаранта
конституции, добро щурящегося с портрета.
глубокой, полной жидкого дерьма, а вырыли ее чернокожие сыны Африки. Они были
свирепы, не любили социализм и, чтобы пленники стали вкуснее, закачивали им
живьем в задницу кипящее пальмовое масло. Чтобы мясо в кускусе было сочным, а
суп из печени и костного мозга наварист и радовал нёбо. Так что пока Буров с
Гусевым сидели в яме, вокруг них шли дебаты не политического -
гастрономического свойства. Как варить, чем фаршировать. Однако они все же
вылезли из дерьма, убрали под настроение с полдюжины конвоиров и, долго не
раздумывая, в чем мама родила, рванули в девственные джунгли. Знакомиться со
змеями, москитами и дружественным местным населением, вооруженным сарбаканами и
луками с отравленными стрелами. Потом Гусев поранил ногу и Буров пер его с
полсотни верст, пока не вышли к своим. Страшными, шатающимися живыми трупами. А
их уже и считали мертвыми, даже помянули, как положено, спецназовскими ста
граммами. Такие вещи не забываются.
Иди-ка ты в отпуск. Куда-нибудь к морю. С глаз долой. И молись, чтобы вместо
трех звезд не оказаться с одной. Хрен тебе, а не полкана. В остальном же
отмажем.
очередное звание. Ну и ладно, хрен с ним, с полковником. Еще не вечер.
вытянулся благодарно, прищелкнул каблуками. - Разрешите идти?
лопату, руку. - Ну и дурак же ты, Васька. Аника-воин фигов. Кукол [Осужденный
смертник, на котором отрабатываются методы ведения рукопашного боя.] тебе не
хватает? Давай двигай.
подорожная бесплатная. Куда? А к морю, как товарищ генерал-майор приказали. На
северный берег южного, слава труду, не на южный северного...
вальяжно повела бедром и надула губы. - Клиент косяком прет. Куда мне от него.
самолет и на высоте десять тысяч метров полетел себе к морю - к Черному. Отпуск
начался приятно - кресло было мягким, гул моторов ровным, а облака в
иллюминаторе пышными, напоминающими взбитые сливки. "Эх, хорошо, - не думая ни
о чем, Буров пил холодненький нарзан, кемарил вполглаза, потягивался, зевал,
посматривал воровато на молоденькую стюардессу, на стройные, загорелые лакомые
икры ее. - Эх, хороша". Настроение было самое радужное. Однако после
приземления в Адлере оно мгновенно испортилось. Стоило Бурову получить багаж и
выбраться из здания аэровокзала, как на глазах у него из микроавтобуса
"фольксваген" выскочили люди в камуфляже и организованно, с напором ворвались в
близлежащую кафешку "Анжелика". Послышался звон битого стекла, чмокающие звуки
ударов, крики. Впрочем, не все камуфляжники рванулись в кафешку, часть их
осталась на улице и принялась лупить смертным боем всех, кто подвернулся под
руку. Или под ногу. Хорошо еще, что Буров стоял в сторонке, у главного входа.
Правда, еще неизвестно для кого.
баюкал пальмы и акации. А побоище в "Анжелике" и окрестностях все продолжалось.
Вот с криком "Черножопый, на!" впечатали кому-то в пах, вот приголубили кого-то
прикладом по почкам, вот пнули в копчик немолодую уже, страшно вскрикнувшую
женщину. Вот кинулись вдогон за чудом вырвавшимся парнем, с ходу подсекли,
вырубили мощно, по-футбольному дали под ребра. Чтобы не ерепенился. Все было
сделано четко и слаженно. Через пять минут камуфляжники уже сидели в
"фольксвагене", рявкнул форсированный мотор, взвизгнули колеса и наступила
мертвая тишина. Только стоны, крик, плач, захлебывающиеся звуки рвоты. А еще
через пять минут пронзительно взревела сирена - приехала "скорая". Сомнений
нет, работали профи.
уже без настроения пошел на автобусную остановку. А там только и разговоров
было что про недавний инцидент - но вполголоса и с оглядкой. Тем не менее
отдельные фразы можно было уловить: "Охрана президента... Все зубы выбили...
Опустили почки... Размозжили голову... Иностранцу тоже". А уже в автобусе стали
доступны детали - соседка Бурову попалась языкастая, разговорчивая, из
обрусевших армян. Дело было так. Утром в злосчастную "Анжелику" зашли трое
россиян в штатском и стали требовать кофе по-быстрому.
местных.
очереди нас не касаются.
рогам. Пустили слезу, утерли сопли и убрались восвояси. Ну а что было дальше,
Буров видел сам, собственными глазами. "Уроды, ГБ-ЧК, - брезгливо подумал он,
откинулся на спинку сиденья и стал рассматривать бегущие назад разлапистые
пальмы. - Что с них возьмешь, педерастов гнойных..." Как уже было замечено, Буров
компанию глубокого бурения не жаловал. Хоть и сменили вывеску, а все одно
падлы. В ботах.
Прибыли. Вон она какая, черноморская жемчужина, Мекка отдыхающих, курортников и
Жюль Верн
Контровский Владимир
Куликов Роман
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Сапковский Анджей