Чтение 4–й страницы книги ~Замок~

Под стук молотков, доносящийся со двора, Ворманн все-таки выкроил время, чтобы поставить полотно на мольберт. И сразу же принялся рисовать. Нужно было срочно чем-то заняться, чтобы вычеркнуть из памяти эту жуткую гримасу на мертвом лице Грюнштадта. Он долго и старательно смешивал краски, пока не добился оттенка, точь-в-точь повторяющего цвет стены. Потом продумал композицию и решил изобразить окно чуть справа от центра, а затем битых два часа ровным слоем наносил краску на холст, оставив пустое место для деревни, сверкающей под солнцем в обрамлении мрачного серого камня.

В этот вечер Ворманн уснул. После всех передряг первой ночи и полного бодрствования второй его тело, едва опустившись на матрас, сразу же погрузилось в глубокий тяжелый сон.

Рядовой Руди Шрек нес службу бдительно и спокойно, не сводя глаз со своего напарника Вехнера, шагающего в противоположном конце двора. До захода солнца два часовых казались явным излишеством для такого маленького участка, но как только опустившаяся темнота сковала замок, Шрек мысленно поблагодарил бога за то, что рядом с ним есть еще один живой человек. Они с Вехнером разработали такой план: оба будут ходить по периметру двора на расстоянии вытянутой руки от стены, двигаясь по часовой стрелке друг напротив друга. При этом они всегда находились в противоположных концах поста, что обеспечивало наилучший обзор местности.

Руди Шрек не боялся за свою жизнь. Конечно, после всего случившегося ему тоже стало не по себе, но это был не страх. Наоборот, Руди чувствовал спокойствие и уверенность в своих силах. Ведь он всегда начеку, на плече висит надежное скорострельное оружие, и он прекрасно умеет им пользоваться; так что тот, кто прошлой ночью убил Отто, может не рассчитывать, что ему удастся проделать то же самое с ним. И все же Руди не стал бы возражать, если б во дворе было хоть немного светлее. Редкие лампочки, развешанные вдоль стен, не растворяли общей темноты. Особенно темными были дальние углы двора - они чернели, как бездонные колодцы.

Ночь стояла прохладная. Но что хуже всего - через закрытые ворота в замок прополз туман, окутал подножия стен, и вскоре на касках часовых заблестели капельки влаги. Шрек утомленно потер глаза. Да, он очень устал. Устал от всего, что связывало его с армией. Война оказалась совсем не такой, как он представлял себе в юности. Когда он ушел добровольцем на фронт, ему едва исполнилось восемнадцать; голова была забита мечтами о подвигах, о славных сражениях и великих победах, о гигантских армиях, бьющихся на поле чести. Так всегда писали в исторических книгах. Но реальная война оказалась совсем другой. В основном война - это ожидание. Причем ожидание в грязи, холоде, сырости и тоске. И Руди Шрек был уже сыт по горло такой жизнью. Он хотел домой в Трейзу. Там у него остались родители и девушка по имени Ева, которая последнее время писала все реже и реже. Больше всего на свете он хотел вернуться в ту жизнь, где не было ни казарм, ни военной формы, ни муштры и инспекций, ни сержантов и офицеров. И никаких караулов!..

Руди приближался к темному углу в северной части двора. Но сейчас ему казалось, что тени здесь сгустились гораздо сильнее; чем в прошлый раз, когда он проходил это место. Шрек замедлил шаг, напряженно вглядываясь в темноту. "Глупости, - подумал он. - Просто уже устали глаза. Обыкновенный обман зрения..."

И все же ему не хотелось идти дальше. Так и подмывало обойти этот угол стороной. Он обязательно зайдет во все остальные углы, но только не в этот...

Однако Руди знал, что на него сейчас смотрит Вехнер, и, устыдившись минутной слабости, заставил себя шагнуть вперед. Ведь это всего лишь тень. А он уже взрослый - стыдно бояться темноты.

Шрек упорно продолжал углубляться в сгустившийся мрак... И вдруг понял, что пропал. Холодная вязкая тьма замкнулась на нем. Он повернулся, чтобы выскочить из нее, но и позади была та же кромешная темнота. Весь мир будто исчез неизвестно куда. Шрек сорвал с плеча автомат и передернул затвор. Но стрелять было не в кого. Он невольно затрясся от холода, одновременно покрываясь мелким бисером пота. Ему очень хотелось верить, что это просто какая-то шутка - например, Вехнер сдуру выключил электричество, когда он вошел в этот угол... Но чувства Руди отвергали эту надежду. Темнота была абсолютно полной - она прижималась к его глазам и въедалась в мозг, пожирая всю храбрость.

Кто-то приближался. Он не видел и не слышал его, но мог поклясться, что здесь кто-то есть и медленно подходит все ближе.

- Вехнер? - тихо спросил он, не желая выдать голосом страха. - Это ты, Вехнер?

Но это был не Вехнер. Шрек понял это секунду спустя, когда незнакомец приблизился к нему вплотную. Это был кто-то... вернее, что-то... Какая-то жуткая тварь... А в следующее мгновение словно тяжелая веревка свернулась вокруг его ног, и, падая в бездну, рядовой Руди Шрек начал отчаянно кричать и стрелять во все стороны, пока ледяная темнота не окончила для него эту войну.

Ворманн проснулся от неожиданных выстрелов. Тут же вскочив с матраса, он осторожно выглянул из окна. Один из часовых бежал в дальний угол двора. А где же второй? Черт! Он ведь поставил во двор ДВУХ часовых! Ворманн хотел уже броситься вниз по лестнице, как вдруг заметил какой-то висящий на стене предмет. Длинный светлый предмет, чем-то напоминающий...

Да, это было тело. Подвешенное вверх ногами обнаженное тело, связанное толстой веревкой. Даже с такого расстояния капитан ясно видел, как из разорванного горла на лицо стекает темная кровь. Один из его солдат - бывалый боец при полном вооружении, да еще находящийся на посту - был раздет, убит и подвешен за ноги, как потрошеная курица в витрине у мясника.

Страх, который раньше гнездился лишь в самых темных уголках души Ворманна, теперь ледяными тисками сдавил его горло.

Пятница, 25 апреля.

Уже трое мертвецов в нижнем подвале. Командование в Плоешти было немедленно проинформировано о последнем случае, но никакого ответа на донесение не поступило.

Днем во дворе было очень шумно, однако работы солдаты выполнили немного. Этой ночью Ворманн решил выставить часовых в парах. Казалось невероятным, что какой-то партизан может справиться с бодрствующим вооруженным солдатом, неожиданно напав на него, и все же это произошло. Но если часовые будут ходить парами, больше такого не случится.

После обеда Ворманн вернулся к полотну и почувствовал небольшое облегчение, вырвавшись из охватившей заставу атмосферы нависшего злого рока. Он начал энергичными мазками класть краску на серый фон холста, а потом долго работал над краями окна, выписывая детали. Ворманн решил не рисовать кресты, иначе они отвлекали бы зрителя от вида деревни, а он хотел, чтобы именно она была в центре внимания. Он работал, как автомат: его миром сейчас были яркие пятна краски на полотне. Они хоть на время преграждали путь страху, окружившему его со всех сторон.

Темнота подошла незаметно. Весь вечер Ворманн то и дело вставал с матраса и подходил к окну, выглядывая во двор, будто это занятие могло хоть немного упрочить шаткое равновесие между спокойствием ночи и повисшей над замком тревогой.

В очередной раз подойдя к окну, он заметил, что часовой во дворе ходит один. Но вместо того, чтобы окликать его сверху и поднимать лишний шум, Ворманн решил спуститься и заодно проверить других.

- Где твой напарник? - строго спросил он одинокого часового, выйдя во двор.

Солдат обернулся и, запинаясь, ответил:

- Виноват, господин капитан. Он очень устал, и я разрешил ему немного поспать.

Неприятный холодок пробежал по спине Ворманна, заставив его невольно поежиться.

- Я же приказал часовым ходить в парах! Где он?

- В кабине первого грузовика, господин капитан. Ворманн почти бегом бросился к машине и распахнул правую дверцу. Но солдат, сидевший внутри, даже не шевельнулся. Капитан дернул его за рукав.

- Проснись!

Солдат как-то странно накренился и начал медленно заваливаться прямо на голову своему командиру. Ворманн ловко подхватил его и тут же чуть не уронил. Потому что когда тот падал, голова его резко откинулась назад, открыв взору капитана разорванное до позвоночника горло. Ворманн осторожно опустил тело на землю, потом отступил назад и крепко стиснул зубы, чтобы не закричать от ужаса и отчаяния.

Суббота, 26 апреля.

Утром Ворманн не пустил в замок Александру и его сыновей. Не то чтобы он считал их как-то причастными к убийствам, а просто сержант Остер предупредил его, что солдаты очень недовольны очередной неудачей с обеспечением безопасности на заставе. И поэтому Ворманн счел нужным предотвратить возможные осложнения, которые могли бы последовать за появлением в крепости местных.

Однако вскоре он узнал, что солдат беспокоят не только неприятности в карауле. Утром во дворе произошел шумный скандал. Один капрал, используя свою власть, попытался завладеть освященным распятием, принадлежавшим его подчиненному. Солдат не повиновался, и стычка между ними переросла в групповую драку десяти человек. После гибели Лютца прошел первый слух о вампирах, но тогда он вызвал лишь смех. Однако с каждым днем суеверные страхи росли, и теперь уже верящих было больше, чем неверящих. В конце концов, это ведь именно Румыния, Трансильванские Альпы...

Ворманн знал, что подобные вещи надо пресекать на корню. Он собрал во дворе оба взвода и провел получасовую беседу, напомнив солдатам об их долге перед Германией, о том, что перед лицом опасности нужно оставаться храбрым и стойким, быть верным своим целям и не допускать никаких конфликтов между собой, так как это в первую очередь подрывает их собственную боеготовность.

- И наконец, - сказал он, заметив, что слушатели заволновались, - надо решительно отмести прочь всякие суеверия. В убийствах может быть повинен только человек, и рано или поздно мы найдем его или их. Теперь стало ясно, что в замке есть множество потайных ходов, через которые убийца появляется, а потом незаметно уходит. Остаток дня мы проведем в поисках этих секретных выходов. А ночью в караул пойдет половина из вас. Мы должны прекратить это раз и навсегда!

Было похоже, что после этой речи солдаты немного воспряли духом. Во всяком случае, ему удалось переломить их страх.

Весь остаток дня Ворманн ходил по замку, подбадривая подчиненных, которые дюйм за дюймом измеряли полы и стены в поисках скрытых колодцев и коридоров. Но ничего подобного найти им не удалось. Ворманн лично проверил почти все помещения нижнего подвала. Было похоже, что подземелье уходит прямо в центр горы, но он решил пока не обследовать его до конца. Сейчас для этого не было времени, а на пыльном полу не обнаружилось никаких следов - казалось, никто не ходил здесь уже много веков подряд. Но тем не менее он отдал приказ, чтобы вход во второй подвал круглосуточно охранялся четырьмя часовыми на тот фантастический случай, если кто-нибудь все же захочет проникнуть в крепость через это отверстие.

Во второй половине дня Ворманну удалось-таки выкроить час и сделать черновой набросок деревни. И это было единственной передышкой в том страшном напряжении, которое он непрерывно испытывал уже вторые сутки подряд. Нанося угольком тонкие линии, он с облегчением чувствовал, как усталость и страх постепенно оставляют его, будто холст впитывает их в себя. "Надо будет встать завтра пораньше и поработать над цветом", - подумал Ворманн. Ему хотелось, чтобы деревня была изображена в момент восхода солнца из-за дальних хребтов.

Но едва небо тронули первые сполохи вечерней зари, как тревожное предчувствие несчастья стало вновь возвращаться к нему, пронизывая все его существо. При свете дня Ворманну легко было верить, что убийства совершает живой человек, и он мог сколько угодно смеяться над разговорами о вампирах. Но как только холодный сумрак окутал заставу, гнетущий страх вновь накрыл капитана удушливой липкой волной вместе с воспоминаниями о растерзанном окровавленном трупе солдата, который он снимал со стены прошлой ночью.

"О Господи! - молил Ворманн. - Хотя бы одну спокойную ночь... Одну ночь без смертей, и тогда, может быть, я сумею справиться с этой напастью. Ведь сегодня половина людей будет стоять на часах, и я просто обязан добиться, чтобы эта ночь стала переломным моментом. И тогда уже я начну выигрывать...

Одну ночь. Всего одну спокойную ночь!.."

Воскресенье, 27 апреля.

Наступило утро. Такое, каким и должно быть утро настоящего воскресного дня - ясное и солнечное. Ворманн заснул прямо на стуле и с рассветом проснулся совершенно разбитый. С трудом разлепив глаза, он понял, что этой ночью его не будили ни крики, ни выстрелы. Он торопливо оделся и выбежал во двор, чтобы удостовериться, что число живых людей сегодня точно такое же, как было вчера вечером. Справившись у ближайшего часового, он понял, что оказался прав: ни о каких смертях доложено не было.

Ворманн почувствовал себя на десять лет моложе. Он победил! Значит, был все-таки способ справиться с этим убийцей, и он нашел его. Но только что "сброшенный" десяток лет очень быстро вернулся к нему, когда он увидел, что через двор ему навстречу спешит солдат с озабоченным и испуганным выражением лица.

- Господин капитан! - закричал рядовой, совсем не по-уставному подбегая к начальнику. - Что-то случилось с Францем. То есть я хочу сказать, с рядовым Гентом. Он не проснулся.

Конечности у Ворманна вдруг стали слабыми и тяжелыми, будто из них в одно мгновение выкачали всю кровь.

- Ты его проверял? - сквозь зубы спросил он.

- Нет, господин капитан, я... - Солдат смущенно замолк.

- Проводи меня.

Ворманн последовал за рядовым в южную половину казарм. Гент лежал на новенькой койке, повернувшись спиной к двери.

- Франц! - крикнул его товарищ, первым вбегая в комнату. - К тебе пришел господин капитан!

Спящий не шевелился.

"Ну пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы он заболел или пусть даже умер, но от сердечного приступа, - думал Ворманн, подходя к кровати. - Только бы горло у него было целым! Все, что угодно, только не это".

- Рядовой Гент! - громко позвал он.

Но никакого движения не последовало, даже после того как со спящего солдата было сдернуто одеяло. Пугаясь того, что предстояло увидеть, Ворманн через силу склонился над койкой и осторожно приподнял край простыни у подбородка Гента. Ему не надо было снимать ее полностью. Стеклянные глаза, бледная кожа и бурые пятна на постельном белье подсказали ему, что можно увидеть дальше.

- Солдаты на грани паники, господин капитан, - мрачно доложил сержант Остер.

Ворманн быстрыми энергичными движениями кидал краску на холст. Свет падал на деревню именно так, как ему хотелось, и надо было успеть воспользоваться моментом. Он был уверен, что Остер считает его сумасшедшим. И может быть, так оно и есть. Ведь несмотря на сплошную кровавую бойню вокруг, Ворманн стал просто одержим рисованием.

- Я их не виню. Вероятно, они захотят пойти в деревню и убить несколько местных жителей. Но это не...

- Извините, господин капитан, - перебил Остер. - Но они думают не об этом. Ворманн опустил кисть.

- Да? А о чем же?

- Они считают, что люди, которых убили, кровоточат не так сильно, как следовало бы. И еще они думают, что смерть Лютца - это не случайность. Ведь его убили точно так же, как и всех остальных...

- Не кровоточат? А, понимаю... Опять эти разговоры о вампирах?

Остер кивнул.

- Да, господин капитан. И они говорят, будто именно Лютц его и выпустил, когда открыл ту шахту, ведущую в нижний подвал из замурованной комнаты.

- А я склонен не согласиться, - внятно и медленно сказал Ворманн, отворачиваясь от холста. Он понимал, что при любых обстоятельствах должен быть твердым, оставаясь как бы якорем для своих людей. А для этого надо прежде всего придерживаться простых и естественных объяснений. - Я склонен думать, что Лютц погиб от упавшего камня. Я также уверен, что четыре последующих смерти не имеют к этому ни малейшего отношения. И я лично видел, что трупы кровоточили достаточно сильно. Никто здесь ночью кровь не пьет, сержант!

- Но их шеи...

Ворманн задумался. Да, их шеи... Они ведь не были перерезаны - не оставалось никаких следов ножа или проволоки. Их просто разорвали. Злобно и яростно. Но как? Зубами?

- Кто бы ни был этот самый убийца, он явно пытается нас запугать. И ему это пока удается. Поэтому мы сделаем вот что: сегодня ночью в караул пойдут все до единого, в том числе и я. Часовые будут нести службу парами. Мы будем патрулировать этот замок так, чтобы ни одна ночная бабочка не смогла незаметно пролететь мимо нас.

- Но мы же не сможем делать так каждую ночь, господин капитан.

- Нет, но сегодня сможем, и завтра тоже. И послезавтра, если понадобится. И тогда мы поймаем его, кем бы он ни был.

Остер заметно повеселел:

- Да, вы правы, господин капитан!

- А скажите мне вот что, сержант, - помолчав, спросил Ворманн, когда Остер уже отдал честь и собрался уходить.

- Да?

- У вас не было никаких странных снов с тех пор, как мы здесь разместились? Молодой человек нахмурился:

- Нет, господин капитан. Не могу сказать, чтобы такое случалось.

- А кто-нибудь из солдат не упоминал о кошмарах? - Нет. У вас плохие сны, господин капитан? - Нет. - Ворманн покачал головой, давая понять, что разговор окончен. "Никаких кошмаров, - подумал он. - Зато действительность хуже любого кошмара". - Я свяжусь с Плоешти, - сказал Остер и вышел. Ворманн подумал, что, может быть, пятая смерть заставит, наконец, начальство пошевелиться. Остер каждый день сообщал о новых потерях, но никакой реакции пока не было. Ни предложений помощи, ни приказов покинуть замок. Никто не запросил даже подробного доклада. Очевидно, их мало заботило все, что здесь происходит - ведь застава на перевале нужна была просто "для галочки". Скоро Ворманну предстояло решать, что делать с трупами. Но прежде чем отправлять их на родину, он очень хотел убедиться, что новых больше не будет. А для этого хотя бы одна ночь должна была пройти без убийства. Хотя бы одна.

Капитан в задумчивости повернулся к картине, но заметил, что освещение уже изменилось. Тогда он не спеша вымыл кисти, мысленно прикидывая расстановку постов предстоящего усиленного караула. Ворманн не очень-то надеялся, что сегодня ему посчастливится схватить преступника, но все равно эта ночь должна была стать переломным моментом. Ведь если все будут стоять на постах и ходить только парами, то, возможно, им удастся хотя бы избежать новых жертв. А это будет настоящей панацеей от уныния и отчаяния. Но потом, когда Ворманн убирал уже в ящик тюбики с краской, ему в голову вдруг пришла отвратительная мысль: а что если один из его солдат и есть этот самый убийца?..

Понедельник, 28 апреля.

Полночь наступила и прошла, и пока все было тихо, сержант Остер развернул в центре двора полевой командный пункт и постоянно следил за тем, чтобы все часовые были на своих местах. Во дворе и на башне повесили дополнительные лампы, которые немного укрепили уверенность солдат, хотя тени, образовавшиеся при таком освещении, стали еще длиннее. Конечно, выставлять в караул всех людей было крайней мерой, но пока ока оправдывала себя, и Ворманн верил в успех.

В который раз уже выглядывая во двор, он видел Остера, неизменно сидящего за столом, и часовых, расхаживающих парами по периметру двора и по верху стен. Генераторы монотонно гудели позади припаркованных автомобилей. Несколько прожекторов направили на скалу, чтобы никто не смог попасть в замок, спустившись на крышу задней секции. Часовые верхних постов непрерывно осматривали снаружи стены в поисках лестниц или веревок. Входные ворота были заперты на засов, и целое отделение охраняло вход в подвал. Крепость была в безопасности. Стоя у окна, Ворманн вдруг понял, что он сейчас единственный на заставе человек, не имеющий под рукой напарника и оружия. Осознав это, он с содроганием оглядел темные углы своей комнаты. Но такова уж была плата за его офицерский чин.

Посмотрев еще раз в окно, он заметил, что тени на стыке башни и южной стены заметно сгустились. Лампочка, висевшая там, стала вдруг гаснуть и вскоре потухла совсем. Сперва он подумал, что где-то оборвалась проводка, но тут же отбросил эту мысль, поскольку все остальные лампы исправно горели. Значит, эта просто перегорела. Вот и все. Но как странно она погасла! Обычно они ярко вспыхивают, прежде чем перегореть. А эта померкла как-то медленно и постепенно.

Один из часовых на стене тоже заметил это и поспешил на место происшествия. Ворманн хотел было крикнуть, чтобы он взял туда и своего напарника, но потом передумал. Второй часовой был отчетливо виден на парапете стены в ярком свете прожекторов. В любом случае, верхняя галерея кончалась тупиком. Опасности ждать неоткуда.

Он продолжал наблюдать, пока солдат не скрылся в темноте. И темнота эта показалась ему какой-то особенно плотной и мрачной. Секунд через десять капитан отвернулся и вдруг услышал приглушенный вскрик и звук лязгнувшего о камень металла - это упал автомат.

Он всем телом подался вперед, чувствуя, как ладони становятся мокрыми и холодными, и по пояс высунулся из окна. Но все равно ничего не смог разглядеть в кромешной тьме, прилипшей к краю стены.

Напарник исчезнувшего во мраке часового, видно, тоже услышал этот звук, так как сразу же бросился в ту сторону, чтобы выяснить, что там случилось.

И вдруг Ворманн увидел, как в темноте зажглась тусклая красная точка и стала быстро расти. Секунду спустя он понял, что это вернулась к жизни перегоревшая лампочка. Разогнав густой мрак, она осветила первого часового. Тот лежал на спине с нелепо подогнутыми ногами, широко раскинув руки, а вместо горла зияла жуткая кровавая дыра. Безжизненные глаза смотрели прямо на Ворманна, словно обвиняя его.

Второй солдат, увидев эту картину, начал истошно кричать и стрелять в воздух. Ворманн в ужасе отпрянул от окна, прислонился к стене и глубоко задышал. Ему стало невыносимо плохо. Он не мог сейчас ни двигаться, ни говорить. "Боже мой! Боже мой!.." - беззвучно шептал капитан трясущимися губами.

Но уже через минуту, сделав над собой нечеловеческое усилие, он шатающейся походкой подошел к раскладному столу и схватился за карандаш. Надо срочно спасать людей и уводить их отсюда, из этого замка, и вообще с перевала Дину, если потребуется. Ибо нет спасения от того, что он только что видел. И он больше не будет обращаться в Плоешти. Он напишет прямо в Берлин, в Генеральный штаб сухопутных войск.

Но что он им скажет? Ворманн беспомощно взглянул на кресты, будто они могли подсказать ему выход. Он не знал, как заставить верховное командование поверить ему, и в то же время говорить разумно. Как объяснить им, что он и его люди должны немедленно покинуть заставу, так как им угрожает нечто такое, с чем не в силах бороться немецкая армия?..

Он начал торопливо набрасывать на листке короткие фразы, то и дело зачеркивая их и заменяя новыми, более удачными. Ворманн презирал саму мысль о возможности отступления, но пробыть здесь еще одну ночь значило добровольно согласиться на ужас и смерть. Люди почти уже вышли из-под контроля. А если и дальше смерти будут повторяться с той же периодичностью, то скоро ему просто некем будет командовать.

Командовать... Рот капитана скривился в горькой усмешке. Не он теперь командовал в этом замке. А что-то другое - темное и зловещее.

Глава седьмая

Дарданеллы.

Понедельник, 28 апреля.

Время: 02.44

Они миновали уже половину пролива, когда стало ясно, что лодочник что-то задумал.

Путешествие было не из легких. Под парусом рыжеволосый прошел Гибралтар и холодной ветреной ночью причалил в предместье Марбельи. Там он наутро нанял потрепанную длинную и узкую лодку с двумя старыми дизелями. Владелец судна оказался далеко не безобидным дельцом, катающим туристов по выходным. Рыжеволосый за милю чуял контрабандистов.

Хозяин долго набивал цену, пока не узнал, что его труд будет вознагражден золотыми американскими долларами: половину в задаток, другую половину - после прибытия к северным берегам Мраморного моря. Еще он хотел набрать команду для плавания по Средиземному морю, но рыжеволосый наотрез отказался. Он считал, что вся команда может состоять из него одного.

Они плыли уже шестой день, по очереди стоя у руля по восемь часов, что позволяло им двигаться круглые сутки со скоростью почти двадцать узлов в час. На протяжении всего пути они лишь несколько раз заходили в крошечные бухты, где владельца лодки - старого испанца по имени Карлос - хорошо знали местные жители, которые помогали им заправиться горючим и пополнить запасы пресной воды. Все расходы оплачивал рыжеволосый.

Теперь же, заметив, что судно сбавило ход, он ждал, Когда Карлос попытается убить его. Испанец искал удобного случая с того самого момента, как они отплыли из Марбельи, но он все никак не представлялся. Теперь же, когда путешествие подходило к концу, он не мог больше думать ни о чем, кроме пояса с золотыми монетами. Рыжеволосый отлично понимал, что он замышляет. Несколько раз уже Карлос как бы случайно прижимался к нему, желая удостовериться, что пояс все еще с ним. Испанец знал, что в поясе хранится золото, и, судя по толщине этого "кошелька", золота там довольно много. А кроме того, ему мучительно хотелось узнать, что находится в длинном узком чемоданчике, с которым пассажир никогда не расстается.

Дело плохо. Конечно, в течение последних шести дней Карлос был неплохим компаньоном. И прекрасным моряком. Правда, он изрядно выпивал, ел больше, чем следовало и, наверное, давно уже не мылся. Но рыжеволосый не особенно удивлялся этому. Бывали времена, когда он и сам не имел возможности помыться довольно долго. И наверное, даже дольше, чем Карлос.

Дверь рубки тихо открылась, и на пороге показалась фигура Карлоса с продолговатым предметом в руке. Подул ветерок. Испанец осторожно закрыл за собой дверь.

Все оборачивается как нельзя хуже, подумал рыжеволосый, услышав звук стали, вытаскиваемой из ножен. Приятное путешествие может закончиться весьма плачевно. Хотя без Карлоса оно и вообще вряд ли было бы возможным. Испанец мастерски провел лодку южнее Сардинии, затем, миновав Тунис и Сицилию, обогнул с севера Крит и через Циклады проложил курс в Эгейское море. Теперь они находились в Дарданеллах - узком проливе, соединяющем Эгейское и Мраморное моря.

Хуже не придумаешь.

Увидев, как сталь клинка сверкнула прямо над его головой, рыжеволосый молниеносным движением перехватил занесенную над ним руку, прежде чем нож успел коснуться его груди.

- Зачем ты это делаешь? - с удивительным спокойствием спросил он.

- Отдавай золото! - прошипел старый контрабандист.

- Я бы дал тебе больше, если бы ты просто попросил у меня. Зачем же убивать?

Оценив силу противника, Карлос решил изменить тактику.

- Я хотел только перерезать пояс. Я не собирался вас убивать.

- Пояс у меня на талии, а твой нож у груди.

- Здесь темно.

- Но не настолько. Ну, хорошо... - Рыжеволосый ослабил хватку. - Так сколько ты хочешь?

Но испанец вырвал руку с ножом и замахнулся опять.

- Все!

Рыжеволосому вновь удалось перехватить удар.

- Жаль, что ты это сделал, Карлос, - разочарованно вздохнул он.

Без видимого усилия обладатель пояса согнул руку лодочника так, что клинок теперь был направлен в его собственную грудь. Мышцы и связки напряглись, и Карлос отчаянно закричал, когда послышался хруст кости и звук рвущихся сухожилий. Теперь кинжал почти касался его груди.

- Нет! Прошу вас... Нет!

- Я ведь дал тебе шанс, Карлос. - Голос стал чужим и далеким, полным холода и решимости. - А ты отверг его.

Испанец вскрикнул и сразу затих, когда нож вонзился ему прямо в сердце. Тело судорожно напряглось, а потом разом обмякло. Рыжеволосый отпустил его, и тот рухнул на палубу.

Некоторое время победитель прислушивался к стуку собственного сердца. Он не испытывал жалости. Но как много уже времени прошло с тех пор, как он убивал последний раз!.. Он просто обязан был что-то почувствовать. Но не чувствовал ничего. Карлос был хладнокровным убийцей, и его постигло лишь то, что он сам хотел совершить. Никакой жалости у рыжеволосого не было, а было лишь страстное желание поскорее попасть в Румынию.

Он взял свой увесистый длинный футляр и прошел к рулю. Моторы безмолвствовали. Рыжеволосый завел их и вывел на полную мощность.

Дарданеллы. Он и раньше бывал в этих местах, но только не в военное время. И никогда еще так не спешил. Перед ним сверкала водная гладь, освещенная одними лишь звездами, а справа и слева в темноте проглядывались берега. Он плыл сейчас по одному из самых узких мест пролива - ширина его была здесь не больше мили. Но даже в самой широкой части Европу от Азии отделяло не более четырех миль воды. Одинокий путешественник шел по компасу и по наитию, не включая огней, в полной темноте.

Нельзя было предвидеть всего, с чем можно столкнуться сейчас в этих водах. Еще возле Крита по радио передали, что пала Греция. И это могло быть правдой, а могло и не быть. Сейчас в Дарданеллах можно встретить и немцев, и англичан, и даже русских. А ему надо избегать всего этого. Поездка не была официально оформлена, и не было никаких документов, объясняющих его присутствие здесь. И время сейчас работало против него. Поэтому он должен выжимать из моторов всю мощность, на какую они только способны.

В Мраморном море, которое немного пошире и откроется через двадцать миль, у него будет возможность маневрировать, и он постарается проплыть, сколько сможет, без дозаправки. А когда горючее кончится, придется бросить лодку на берегу и дальше двигаться к Черному морю уже по суше. Конечно, это займет больше времени, но другого выхода нет. Даже если бы топливо было в достатке, он не рискнул бы идти через Босфор. Там уж наверняка полно русских.

Рыжеволосый подошел к двигателям, чтобы проверить, нельзя ли как-нибудь прибавить им оборотов. Но это оказалось невозможным.

Как ему хотелось бы иметь сейчас крылья!..

Глава восьмая

Бухарест, Румыния.

Понедельник, 28 апреля.

Время: 09.50

Магда держала мандолину легко и привычно, инструмент нежно вибрировал в ее руках, а пальцы легко переходили от струны к струне, от лада к ладу. Она внимательно смотрела в нотный текст: это была одна из самых приятных цыганских мелодий, которые ей когда-либо удавалось записать

Девушка сидела в ярко раскрашенной кибитке в пригороде Бухареста. Внутри было множество полочек с экзотическими специями и травами, по углам валялись цветастые подушки, а с потолка свисали косички чеснока и гирлянды разноцветных лампочек. Ногами она поддерживала мандолину, но даже в такой позе длинная шерстяная юбка лишь слегка обнажала ее лодыжки. Мешковатая, серая кофта, застегнутая на груди, закрывала простенькую белую блузку. Старый шарф пря-тал ее роскошные волосы. Но монотонность одежды не могла скрыть яркий блеск глаз и удивительный цвет лица.

Магда была поглощена музыкой. Она на время уносила ее из этого мира, который день ото дня становился к ней все более жестоким. Пришли те, кто ненавидел евреев. Они лишили папу работы в университете, потом отобрали их дом, сместили ее короля... Не то чтобы она была очень предана королю Карлу, но все же это был законный монарх, а они заменили его генералом Антонеску и Железной Гвардией. Но никто не мог отнять у нее музыку.

- Я правильно играю? - спросила она, когда смолк последний аккорд, и в кибитке вновь наступила тишина.

Старая женщина, сидевшая рядом за низеньким круглым дубовым столом, улыбнулась, и вокруг черных цыганских глаз появилось множество мелких морщинок.

- Почти. Но в середине это звучит не так.

Она положила на стол тщательно перемешанную колоду карт и взяла инструмент, напоминавший волынку. Как старенький сморщенный Пан, цыганка прижала трубки к губам и начала дуть. Магда стала подыгрывать и вскоре почувствовала, что ее мелодия действительно слегка отличается. Она тут же внесла в ноты поправки.