- О чем это вы?
Фригейт сделал глубокий вдох.
- Слушайте и не возражайте, мистер Бартон. Позже я все вам объясню. Теперь же вы должны понять только то, что я сейчас очень потрясен. Или, можно сказать, лишился здравого смысла. Вам это, конечно, пока не понятно. - Он внимательно посмотрел на миссис Харгривс, покачал головой и произнес: - Вас зовут Алиса?
- Конечно же! - кивнула женщина и улыбнулась, отчего стала еще более красивой, отсутствие волос ее ничуть не портило. - Но откуда это вам известно? Разве я встречалась с вами? Нет… я вас не знаю.
- Вы - Алиса Лидделл Харгривс?
- Да!
- Я должен сесть, - сказал американец. Он прошел под дерево и уселся, облокотясь спиной о ствол. Глаза его слегка блестели.
"Очевидно, последствия потрясения", - отметил про себя Бартон. Через некоторое время и от других можно ожидать подобного поведения и бессвязных речей. Он подумал, что и его поведение было в некоторой степени бессмысленным. Сейчас было важно найти кров и пищу и разработать какой-нибудь план совместной защиты.
Бартон представился остальным сначала на итальянском, затем на сербском. Он предложил собравшимся спуститься к самой реке.
- Я уверен, всех нас мучает жажда, - сказал он. - Кроме того, мы должны обследовать этот каменный гриб.
Они побрели вслед за ним к прибрежной низменности. Повсюду люди сидели прямо на траве, расхаживали взад и вперед. Они прошли мимо громко спорящей пары с раскрасневшимися от гнева лицами. По-видимому, это были когда-то муж и жена, и теперь они возобновили продолжавшийся всю прежнюю жизнь спор. Вдруг мужчина повернулся и зашагал прочь. Не веря своим глазам, жена остолбенело смотрела на него, а затем с криком бросилась за ним. Он отшвырнул ее столь яростно, что она упала на траву, и быстро затерялся в толпе. Женщина же принялась искать его, выкрикивая его имя и угрожая устроить скандал, если муж не выйдет из своего укрытия.
На мгновение Бартон подумал о своей собственной жене, Изабелле. Он не заметил ее в этой толпе, хотя это вовсе не означало, что ее здесь не было. Она-то уж наверняка будет искать его и не прекратит поисков, пока не найдет.
Он протиснулся сквозь толпу к самому берегу. Опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Вода была чистой, холодной и хорошо освежала. У него возникло такое ощущение, будто его желудок совершенно пуст. И сразу же, как только он утолил жажду, Бартон почувствовал голод.
- Воды Реки Жизни, - сказал Бартон. - Стикса? Леты? Хотя нет, не Леты. Я еще помню кое-что из своего земного существования.
- А я хотел бы позабыть кое-что! - почти выкрикнул Фригейт.
Алиса Харгривс посмотрела на своего соотечественника - Бартона, потом на янки - Фригейта, пожала плечами и опустилась на колени у воды. Оперевшись на руку, другой она черпала воду из реки. "У нее действительно прекрасная фигура, - отметил про себя Бартон. - Интересно, будет ли она блондинкой, когда ее волосы отрастут, если вообще отрастут. Вероятно, у Тех, кто поместил нас сюда, кто бы они не были, были причины, известные только им самим, чтобы сделать нас навечно лысыми".
Они взобрались на верхушку ближайшего к ним грибообразного сооружения. Оно было из неполированного гранита, испещренного крупными красными вкраплениями. На его плоской поверхности было около семисот выемок, образующих что-то около пятидесяти концентрических окружностей. В центральном углублении находился металлический цилиндр. Его внимательно изучал темнокожий человек с большим носом и скошенным подбородком. Когда они приблизились к нему, он поднял голову и улыбнулся.
- Цилиндр не открывается, - сказал он на немецком. - Может быть, откроется позже. Я уверен, что он помещен сюда для примера. Мы должны поступить так же со своими контейнерами.
Он представился Львом Руахом и, как только Бартон, Фригейт и Харгривс назвали свои имена, тут же переключился на английский с сильным акцентом.
- Я был атеистом, - произнес он, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. - Теперь же - не знаю! Происшедшее такое же страшное потрясение для атеиста, как и для фанатично верующих, рисовавших загробную жизнь совершенно иначе. Что ж, значит я не прав, и далеко не в первый раз!
Он довольно засмеялся и обратился к Монату.
- А я сразу же узнал вас. Вам очень повезло, что вы воскрешены среди людей, умерших, в основном, в девятнадцатом веке. Иначе бы вас сразу линчевали.
- За что же? - удивился Бартон.
- Он умертвил все человечество, - ответил Фригейт. - По крайней мере, я думаю, что это сделал он.
- Сканирующее устройство, - печально кивнул таукитянин, - было настроено только на вид "гомо сапиенс", так что весь остальной животный мир Земли остался в неприкосновенности. Кроме того, это устройство не могло истребить все человечество. По достижении заданного времени оно прекратило свое действие. К несчастью, это время довольно велико. Поверьте мне, друзья мои. Я не хотел совершать этого. Вы не представляете себе, скольких мучений стоило мне принятие решения о нажатии кнопки. Но я вынужден был защищаться и защищать свой народ. Земляне вынудили меня пойти на это преступление.
- Все началось с того, что Монат отвечал на вопросы во время телевизионной передачи, - пояснил Фригейт, видя недоумение Бартона. - Монат, к своему несчастью, неосторожно проговорился, что их ученые располагают знаниями и возможностями предотвращать у людей старение. Теоретически, пользуясь техникой планеты Тау Кита, человек мог бы жить вечно. Но этим знанием не пользовались - оно было под строгим запретом. Интервьюер спросил, можно ли эту технику применить к обитателям Земли. Монат ответил, что нет причин, по которым нельзя было бы это сделать. Но его народу в вечной молодости отказано из самых благих побуждений, и в равной мере это должно относиться и к землянам. К тому времени как правительственный цензор осознал, что произошло, и отключил передачу, было уже слишком поздно.
- Позже, - подхватил объяснение Лев Руах, - американское правительство сообщило, что Монат неверно понял вопрос. Его плохое знание английского языка привело к тому, что он сделал неверное заявление. Но было поздно. Американцы, да и весь остальной мир, потребовали, чтобы Монат открыл тайну вечной молодости.
- А этого секрета у меня не было, - продолжил Монат. - И ни у одного из членов нашей экспедиции. По сути, даже на нашей планете этой тайной владеют считанные люди. Но мои правдивые слова ни к чему хорошему не привели. Все считали, что я лгу. Поднялся бунт, толпа смяла охрану нашего корабля и вломилась внутрь звездолета. На моих глазах мои друзья были разорваны на куски, несмотря на все их попытки образумить толпу. Какой там разум!
Но мои последующие действия не были продиктованы чувством мщения. Я руководствовался совсем другим. Я был уверен, что независимо от того, убьют ли нас всех или нет, правительство США восстановит порядок и тогда наш корабль окажется в полном распоряжении землян. Вашим ученым понадобилось бы не так уж много времени, чтобы разобраться в принципах его работы. А для того, чтобы узнать секрет долголетия, земляне не остановятся ни перед чем, вплоть до вторжения на нашу планету. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что Земля будет отброшена назад на много сотен, а может быть, даже и тысяч лет, я должен был сделать эту страшную вещь. Спасая свой родной мир, я дал сигнал сканирующему устройству выйти на околоземную орбиту. Я бы не сделал этого, будь у меня возможность добраться до кнопки взрыва нашего корабля. Но я не мог проникнуть в штурманскую, а поэтому активизировал сканирующее устройство. Через несколько мгновений после этого толпа взломала дверь в каюту, где я укрылся. Больше ничего не помню…
- Я был в больнице на Западном Самоа, - сказал Фригейт, - и умирал от рака. Меня утешала одна мысль, что, может быть, хотя совсем необязательно, моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все же перевел на самоанский язык "Илиаду" и "Одиссею"… Затем стали появляться сообщения, что по всему миру начали умирать люди. Неизбежность рокового конца стала очевидна. Спутник таукитян излучал что-то, что валило людей с ног. Последнее, что я слышал, было то, что США, Англия, Россия, Китай, Франция и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По подсчетам местных самоанских ученых таукитянский аппарат должен был пройти над островом через несколько часов. Я слишком переволновался, да еще учитывая мое плачевное состояние… Я потерял сознание. Это все, что я помню.
- Ракеты не долетели, - угрюмо произнес Руах. - Сканирующее устройство сбивало их, как только они приближались к нему.
Бартон понял, что ему нужно будет многое узнать из того, что произошло после 1890 года, но сейчас не время было говорить об этом.
- Я предлагаю отправиться в холмы, - сказал он. - Нам необходимо узнать, что там за растительность и каким образом ее можно использовать. Кроме того, вдруг там есть какие-нибудь твердые камни, ну хотя бы кремень. Мы могли бы обзавестись оружием. Этот парень из каменного века, должно быть, хорошо знаком с техникой обработки камня. Он и нас мог бы обучить.
Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка лет семи с темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она трогательно смотрела на Бартона, который спросил ее на двадцати языках, есть ли поблизости кто-либо из ее родственников. Она отвечала на незнакомом никому из присутствующих языке. Члены группы перепробовали все известные им языки - почти все европейские и многие афроазиатские - но все тщетно.
Когда Фригейт, немного знавший валлийский, а также шотландский языки, заговорил с нею, глазенки девчушки расширились, и она помрачнела. Казалось, что слова Фригейта чем-то ей знакомы или напоминают что-то, но не в такой степени, чтобы она могла что-либо понять.
- Судя по всему, - наконец произнес Фригейт, выпрямляясь, - она из древних кельтов. Вы заметили, что в ее словах часто повторяется что-то похожее на "гвиневра"? Может быть, это ее имя?
- Мы обучим ее английскому! - твердо произнес Бартон. - И с этого мгновения будем звать Гвиневрой.
Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но не пыталась освободиться. Этот плач, очевидно, был вызван облегчением после невыносимого напряжения. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон склонил голову и уткнулся лицом в ее тельце. Ему не хотелось, чтобы другие видели на его глазах слезы.
Когда равнина кончилась и начались холмы, сразу же, как по команде, исчезла низкая трава и пошла густая, жесткая растительность почти до пояса высотой. Здесь росли корабельные сосны и развесистые дубы; тисовые деревья, покрытые наростами, стояли вперемежку с бамбуком, самых разных видов. У некоторых видов тонкие стебли были всего в два фута высотой, но попадались и огромные экземпляры в тридцать-сорок футов. Многие деревья покрывали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и синие цветы.
- Из бамбука можно сделать древки для копий, - сказал Бартон, - водопроводные трубы, корзины. Это отличный материал для постройки домов, изготовления мебели, лодок, древесного угля, из которого можно приготовить порох. А молодые стебли некоторых видов вполне можно употреблять в пищу. Но сейчас нам важнее камни для изготовления орудий, вот тогда мы сможем рубить и обрабатывать древесину.
По мере того, как приближались горы, высота холмов, по которым они взбирались, все более увеличивалась. Они быстро преодолели первые две мили, потом медленно, как гусеницы, тащились еще около восьми миль и уперлись в отвесную гору, сложенную из какой-то темно-синей вулканической породы. По ней были разбросаны огромные бледно-зеленые пятна лишайников. Высоту горы невозможно было точно определить, но Бартон подумал, что он не так уж будет далек от истины, оценив высоту в двадцать тысяч футов. Насколько они могли судить, как нижняя, так и верхняя части горы представляли собой неодолимое препятствие.
- Вы заметили полное отсутствие животных? - спросил Фригейт. - И к тому же ни единого насекомого.
- Сланец! - воскликнул Бартон, подойдя к груде битых камней, и поднял зеленоватый булыжник размером с кулак. - Если его здесь достаточно, то мы сможем изготовить ножи, скребки, наконечники для копий, топоры. А с их помощью построим дома, лодки и многое другое.
- Орудия и оружие надо крепить к деревянным рукояткам, - заметил Фригейт. - Чем же мы воспользуемся в качестве веревки?
- Возможно, человеческой кожей, - ответил Бартон.
Присутствующие были ошеломлены. Бартон издал странный клокочущий смешок, совершенно неуместный для мужчины его могучей комплекции, и произнес:
- Если нам придется убивать в порядке самозащиты или если нам повезет и мы наткнемся на труп, который какой-нибудь убийца будет столь любезен приготовить для нас, то мы будем круглыми дураками, не воспользовавшись тем, в чем страшно нуждаемся. Однако, если кто-либо из вас чувствует в себе готовность к самопожертвованию, чтобы предложить кожу на благо группы, то - шаг вперед! Мы будем всегда помнить, что вы сделали это по своей собственной воле!
- Вы, конечно же, шутите, - воскликнула Алиса Харгривс. - Но должна вам сказать, что такие шутки мне не нравятся!
- Когда вы поближе познакомитесь с ним, миссис Харгривс, - заметил Фригейт, - я уверен, что вы услышите гораздо худшие вещи.
Однако он не объяснил, почему он был в этом так уверен.
=6=
Бартон обследовал скалы у подножия горы. Темно-синий зернистый камень, из которого состояла сама гора, был одной из разновидностей базальта. Но по его поверхности были разбросаны куски сланца. Такие же куски валялись и на обнажениях скальной породы у основания горы. Было похоже, что они свалились с какого-то находящегося вверху выступа, и поэтому гора, наверное, не была единой массой базальта. Пользуясь куском сланца с острой кромкой, он соскреб пятно лишайника. Порода под ним была похожа на зеленоватый доломит. По-видимому, куски сланца выходили из-под доломита, хотя никаких признаков разрушения или выхода жилы не было.
Лишайник походил на один из земных видов, росший на старых костях, включая черепа, и, следовательно, из него по теории восточной медицины можно было приготовить лекарство от эпилепсии и целительную мазь для ран.
Услышав звуки ударов камня по камню, Бартон возвратился к группе. Все стояли вокруг неандертальца и американца, которые, присев на корточки спиной друг к другу, обрабатывали куски сланца. Они пытались изготовить грубые ручные топоры. Пока остальные наблюдали за ними, они уже сделали шесть штук этих примитивных орудий. Затем каждый взял по крупному куску сланца и разбил его на две части молотком, если так можно было назвать более крупные куски доломита. Пользуясь одним из разбитых кусков, они стали отсекать длинные тонкие слои с внешнего края сланца. Вращая камень, они скололи с него почти по дюжине лезвий. Так они и продолжали работу, один - человек, что жил за сто тысяч лет до рождества Христова, другой же - рафинированный продукт человеческой эволюции, творение высочайшей (в технологическом отношении) цивилизации Земли и один из последних людей на Земле - если верить его собственным словам.
Вдруг Фригейт взвыл, подскочил и стал дико прыгать, держась за большой палец левой руки. Один из ударов пришелся мимо. Казз ухмыльнулся. Он тоже встал и пошел к зарослям травы своей удивительной походкой вразвалку. Вернулся он через несколько минут, неся шесть бамбуковых палок с заостренными концами и несколько с тупыми. Он сел и стал обрабатывать одну из палок, пока не расщепил ее конец и не вставил в нее треугольный заостренный край топора. Затем, он привязал топор каким-то длинным травянистым стеблем.
Через полчаса группа была вооружена ручными топорами с бамбуковыми рукоятками, ножами и копьями, как с деревянными остриями, так и с каменными наконечниками.
К тому времени рука Фригейта уже перестала болеть и кровотечение остановилось. Бартон спросил у него, как случилось, что он стал столь искусен в обработке камня.
- Я был антропологом-любителем, - пожал плечами янки. - Очень много людей моего круга - относительно много - учились делать орудия или оружие из камня. Это было наше хобби. Некоторые достигли определенного совершенства, хотя не думаю, что кто-либо из моих современников мог бы превзойти в искусстве и скорости этого специалиста из неолита. Вы же знаете, что эти ребята занимались такой работой всю свою недолгую жизнь. Но все же и мы тоже кое-что умеем. К тому же, в свое время мы немного знали и о выделке бамбука. Поэтому я рад, что могу быть хоть в чем-нибудь полезен нашей группе.
Они снова двинулись к реке. На вершине одного из высоких холмов они на мгновение остановились. Солнце стояло уже почти над головой. Перед ними в обе стороны простиралась река. Хорошо была видна и местность на другом ее берегу. Хотя они находились слишком далеко, чтобы разглядеть отдельные фигуры людей на другой стороне потока почти в милю шириной, они отчетливо различали и там грибовидные сооружения. Характер рельефа и растительности был такой же, как и на их стороне. Низменность шириной в милю, может быть, чуть больше полумили холмов, покрытых деревьями, а дальше - отвесная круча непреодолимого черного с бледно-зеленым гребня.
На юг и на север долина простиралась миль на десять прямо. Затем она поворачивала, и река пропадала из вида.
- Восход солнца здесь должен быть поздний, а заход ранний, - заметил Бартон. - Что ж, все свои дела нужно будет успевать заканчивать засветло.
В это мгновение все подскочили, а многие испустили испуганный вопль. Над верхушкой каждого из каменных сооружений поднялось голубое пламя, воспарило футов на двадцать, а затем исчезло. Еще через несколько секунд до них дошел звук отдаленного грома. Раскаты ударились о гору позади них и отдались гулким эхом.
Бартон подхватил на руки девчушку и стал вприпрыжку спускаться с холма. И несмотря на то, что время от времени ему приходилось замедлять шаг, чтобы перевести дыхание, чувствовал он себя превосходно. Прошло так много лет с тех пор, когда он мог с такой же расточительностью пользоваться своими мышцами. Сейчас ему даже не хотелось останавливаться. Он упивался ощущением вновь обретенной силы и уже почти не верил, что лишь совсем недавно на его правой ноге были опухшие вены и черные тромбы, а сердце начинало бешено колотиться, стоило ему подняться на несколько ступенек.
Они спустились на равнину. Но Бартон продолжал бежать трусцой, так как увидел, что вокруг одного из сооружений собралась большая толпа. Ругаясь и расталкивая, Бартон прокладывал себе путь. На него бросали преисполненные злобы взгляды, но никто не пытался оттолкнуть его в ответ. Внезапно он очутился на свободном пространстве возле самого основания гриба и увидел то, что всех взволновало. И не только увидел, но и ощутил запах.
- О, Боже мой! - воскликнул бежавший за ним Фригейт и схватился за живот.
Бартон многое повидал на своем веку, и на него мало действовали вызывающие ужас зрелища. Более того, он научился уходить от реальности, когда печаль или мучения становились невыносимыми. Иногда ему удавалось сделать это только усилием воли, хотя обычно это происходило автоматически, и в данном случае вся процедура произошла машинально.
Труп лежал на боку, половина его находилась под шляпкой гриба. Кожа мертвеца была почти полностью сожжена, и сейчас виднелись обнаженные обуглившиеся мышцы. Нос, уши, пальцы, половые органы или полностью сгорели, или превратились в бесформенные головешки.
Рядом с трупом какая-то женщина стоя на коленях бормотала молитву по-итальянски. Ее большие черные глаза можно было бы назвать красивыми, если бы они не были красными и отекшими от слез. У нее была хорошая фигура, которая при других обстоятельствах полностью завладела бы его вниманием.
- Что случилось? - спросил Бартон.
Женщина прекратила причитания и взглянула на него, затем поднялась на ноги и прошептала:
- Отец Джузеппе облокотился на скалу, он сказал, что страшно голоден. И еще он сказал, что не видит смысла в том, что его воскресили только для того, чтобы потом уморить голодом. Я сказала, что мы не умрем, как такое может быть? Нас подняли из мертвых и поэтому о нас должны позаботиться! Тогда отец Джузеппе сказал, что если мы в аду, то о нас некому беспокоиться. Мы останемся обнаженными и голодными во веки веков! Я попросила его не богохульствовать, потому что из всех людей ему пристало бы богохульствовать в последнюю очередь. Но он сказал, что все произошло совсем не так, как он втолковывал каждому на протяжении сорока лет, а затем… а затем…
Бартон переждал несколько секунд и спросил:
- Что же… затем?
- Отец Джузеппе сказал, что во всяком случае никакого адского огня здесь нет. И что было бы лучше, если бы здесь была Геенна Огненная, чем умирать от голода. И вот сразу же после этих слов вспыхнуло пламя и обволокло его. Раздался звук, будто бы взорвалась бомба, после чего он был уже мертв. Сгорел почти дотла. Это было так ужасно, так ужасно!
Шилова Юлия
Гюго Виктор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий