Чтение 4–й страницы книги ~Уплыть за закат~

- Там сказано, что вы должны оставаться на работе, пока я не отпущу
вас, а после пяти вам просто платят сверхурочные.

- Пациентов не было, и я решила переодеться в карнавальный костюм.
Погодите, шеф, вы его еще не видели! Священника в краску вгонит.

- Сомневаюсь. И потом, у нас пациентка, и мне нужна ваша помощь.

- Ладно уж. Сейчас снова оденусь, Флоренц Найтингейл.

- Чего зря время тратить. Миссис Лонг! Входите, пожалуйста, и
раздевайтесь.

- Да, сэр.

Я вошла, на ходу снимая с себя краденый "кафтан". Все понятно,
благоразумный врач принимает больных женского пола только в присутствии
сестры. Это универсальное правило для любой вселенной годится. Если сестра
при этом голая, тем лучше - не надо и на пациентку напяливать дурацкий
балахон. Помогая сначала отцу, а потом проработав много лет в бундокской
клинике омоложения, я постигла все тонкости медицинского протокола. Сестры
в Бундоке одеваются, только когда это требуется - а требуется редко,
поскольку пациенты обычно раздеты.

- Только не "миссис Лонг", доктор. Меня обычно называют "Морин".

- Хорошо, Морин. А это Дагмар. Окорок - это Алиса. Алиса - это
Окорок. И Пиксель, Дагмар, - это который на коротких ножках.

- Привет, Морин. Здорово, Пиксель.

- Мя-я-у.

- Привет, Дагмар. Извините, что задерживаю вас.

- De nada [ничего страшного (исп.)], лапочка.

- Дагмар, из нас двоих кто-то спятил: или я, или Морин. Скажите кто.

- А может, оба? На ваш счет я давно уже питаю сомнения, босс.

- Это понятно. Но у нее и в самом деле что-то выпало из памяти - это
как минимум. Плюс возможные галлюцинации. Вы учили maleria medica гораздо
позже меня: если бы кто-то захотел вызвать у человека временную амнезию,
какой бы наркотик он выбрал?

- Нечего простачком прикидываться. Алкоголь, конечно. А впрочем, что
угодно - что только нынче молодняк не ест, не пьет, не нюхает, не курит и
не колет.

- Нет, не алкоголь. Алкоголь в необходимом для этого количестве
вызывает жуткое похмелье с дурным запахом изо рта, дрожью и судорогами, и
глаза наливаются кровью. А посмотрите-ка на нее: глаза ясные, здорова как
лошадь и невинна, как щенок на чистом белье. Пиксель! Уйди оттуда! Так что
же будем искать?

- Не знаю - так, посмотрим. Кровь, моча - слюну тоже взять?

- Конечно. И пот, если наберете.

- И мазок?

- Да.

- Погодите, - возразила я. - Если вы собираетесь копаться внутри, мне
надо принять душ и подмыться.

- Фиг тебе, лапочка, - ласково ответила Дагмар. - Нам нужно то, что
есть сейчас... а не то, что будет, когда ты смоешь свои грехи. Не спорь,
мне неохота ломать тебе руку.

Я умолкла. Мне бы хотелось, чтобы от меня хорошо пахло во время
осмотра. Но как докторская дочка и сама терапевт, я знаю, что Дагмар
права, раз они ищут наркотики. Вряд ли найдут - но вдруг. У меня и в самом
деле выпало несколько часов. Или дней? Все может быть.

Дагмар поставила мне баночку помочиться, взяла у меня кровь и слюну
на анализ, потом велела лечь на кресло и поставить ноги в стремена.

- Кому это сделать - мне или боссу? Уйди, Пиксель. Не мешай.

- Все равно.

Дагмар - внимательная сестра. Некоторые женщины не выносят, когда их
там трогают другие женщины, некоторые стесняются мужчин. Меня-то отец
излечил от подобных глупостей, когда мне и десяти еще не было.

Дагмар отошла за расширителем, и я кое-что подметила. Я уже говорила,
что она брюнетка. На ней по-прежнему не было ничего, кроме трусиков -
довольно прозрачных. Казалось бы, сквозь них должен просматриваться
темный, данный природой фиговый листок, верно?

Так вот - ничего такого. Только тень на коже да самое начало Большого
Каньона.

У женщины, которая бреет или как-то по-иному уничтожает волосы на
лобке, любимый вид развлечения - секс. Мой любимый первый муж Брайан
открыл мне на это глаза еще в эпоху декаданса, где-то в 1905-м году по
григорианскому календарю. За свои полтораста лет я убедилась в
справедливости этого наблюдения на многочисленных примерах. (Подготовка к
операции или к родам не в счет.) А те, кто делает это потому, что им так
больше нравится - все без исключения веселые, здоровые, раскрепощенные
гедонистки.

Дагмар не собиралась оперироваться и явно не собиралась рожать. Она
собиралась участвовать в сатурналиях - что и требовалось доказать.

Я испытывала к ней теплое чувство. Брайан, мир его распутной душе,
оценил бы ее по достоинству.

Дагмар уже знала, в чем заключаются мои "галлюцинации" - во время
процедур мы с ней все время болтали - и знала, что я в городе чужая. Пока
она прилаживала этот чертов расширитель (всегда терпеть их не могла, хотя
этот обладал температурой тела и его бережно вставляла женщина, сама
знающая, что это за радость), я попросила ее, чтобы отвлечься:

- Расскажите мне о вашем фестивале.

- О фестивале Санта-Каролиты? Эй, лапочка, не зажимайся так,
осторожней. Ты сделаешь себе больно.

Я вздохнула и попыталась расслабиться. Каролита - это моя вторая
дочь, рожденная в 1902-м году по григорианскому календарю.

2. САД ЭДЕМА

Я помню Землю.

Я знала ее, когда она была еще свежей и зеленой, прекрасная невеста
человечества, сладостная, обильная и желанная.

Речь идет, конечно, лишь о моей родной параллели - второй, код "Лесли
Ле Круа". Но все наиболее известные параллели времени, исследованные
Корпусом по поручению Ближнего Круга, в год моего рождения - 1882-й по
григорианскому календарю, через год после смерти Айры Говарда -
представляли собой единую линию. В том году население Земли составляло
полтора миллиарда человек.

Когда же я, всего век спустя, покидала Землю, ее население возросло
до четырех биллионов, и эта куча народу каждые тридцать лет еще
удваивалась.

Помните старую персидскую притчу о том, как удваивали зернышки риса
на шахматной доске? Четыре биллиона человек - это вам не рисовое зернышко:
никакой доски не хватит. В одной из параллелей население Земли перед
окончательной катастрофой раздулось до тридцати биллионов, в других конец
наступил, когда оно еще не достигло десяти. Но во всех параллелях доктор
Мальтус смеялся последним [Т.Р.Мальтус (1766-1834) - английский ученый,
сторонник контроля рождаемости, теория которого вызвала многочисленные
нападки].

Бесполезно скорбеть над хладным телом Земли - это все равно что
плакать над пустой куколкой, из которой вылетела бабочка. Но я неисправимо
сентиментальна и до сих пор грущу о старой родине человека.

У меня было замечательно счастливое детство.

Я не только жила на тогда еще юной и прекрасной Земле - мне выпало
счастье родиться в одном из прелестнейших ее садов, в южном Миссури, чьи
зеленые холмы еще не изуродовали люди и бульдозеры.

И мало того, что я родилась в таком месте, мне еще посчастливилось
родиться дочерью своего отца.

Когда я была еще совсем юной, отец сказал мне:

- Возлюбленная дочь моя, ты - существо глубоко аморальное. Я это
знаю, потому что ты - вся в меня: голова у тебя работает в точности как
моя. Так вот, чтобы твоя натура не сгубила тебе жизнь, тебе придется
выработать свой собственный свод правил и жить по нему.

Я обдумала его слова, и у меня потеплело внутри. Я - существо глубоко
аморальное. До чего же хорошо отец меня знает.

- А какие это правила, отец?

- Придется самой выбирать.

- Десять заповедей?

- А ты подумай. Десять заповедей - это для недоумков. Первые пять
предназначены исключительно для священнослужителей и властей всякого рода;
остальные пять - полуправда, им недостает полноты и точности.

- Тогда скажите, какими они должны быть, эти пять последних
заповедей?

- Так и сказал я тебе, лентяйка. Ты это сделаешь самостоятельно. - И
он внезапно встал, стряхнув меня с колен, так что я чуть не шлепнулась
задом на пол. Это была наша постоянная игра. Я должна была успеть
спрыгнуть и стать на ноги, иначе отцу засчитывалось очко. - Проанализируй
тщательно десять заповедей. И скажи мне, как им следовало бы звучать. А
пока что, если я услышу еще раз, что ты вышла из себя, и мама пришлет тебя
ко мне разбираться, подложи лучше себе в штанишки хрестоматию Мак-Гаффи.

- Да полно вам, отец.

- А вот увидишь, морковка, увидишь. С наслаждением тебя отшлепаю.

Пустая угроза. Он ни разу не шлепал меня с тех пор, как я достаточно
подросла, чтобы понимать, за что меня ругают. Да и раньше никогда не
шлепал так сильно, чтобы пострадало заднее место - страдали только
чувства.

Материнское наказание - другое дело. Отец представлял собой высшую
судебную инстанцию, мать - низшую и среднюю, для чего ей служил персиковый