рев двигателя и автомобильные выхлопы, не уступавшие в громкости пушечной
пальбе, привлекли всеобщее внимание и прежде всего ребятишек.
церемонно, с соблюдением всех формальностей. И вот, вскоре после того, как
подали второе блюдо, - а сидели они на открытой террасе, над многолюдной
улицей, - снизу послышалось знакомое чихание и рев мотора, сопровождаемые
визгом и улюлюканьем.
пребывая, вероятно, в убеждении, что без сидящего за рулем белого человека
дракон, который прячется в этой груде железа, не сможет выскочить наружу.
И надо же было такому случиться, что Брауэр, настроенный на предстоящие
переговоры, не выключил зажигание, а искра возьми да и проскочи.
сверстников, как он трогал, вертел руль и издавал губами звуки в
подражание клаксону. Всякий раз, когда он поддразнивал притаившегося
дракона, зрители, надо думать, приходили в священный экстаз.
сцепления, и тут он ненароком нажал на кнопку стартера. Двигатель был
разогрет и заработал мгновенно. Перепугавшись насмерть, мальчишка должен
был отдернуть ногу и приготовиться выпрыгнуть из кабины. Была бы машина
старая или в неважном состоянии, мотор, скорее всего, заглох бы. Но Брауэр
содержал автомобиль в образцовом порядке, и тот рванулся вперед, скачками,
с воем и урчанием. Брауэр выскочил из-за стола и кинулся на улицу.
выбраться, что, вероятно, зацепил локтем дроссельный клапан... или надавил
на него в безумной надежде, что таким способом белый человек лишает
дракона его могущества. А вышло все наоборот, увы. Автомобиль, развив
убийственную скорость, помчался под уклон по оживленной, весело галдящей
улице, перескакивая через тюки и узлы, давя плетеные корзинки с домашними
животными на продажу, разбивая в щепы тележки с цветами. На перекрестке он
перелетел через бордюр, врезался в стену дома и, взорвавшись, запылал как
гигантский факел.
Брауэра... все, с точки зрения здравого смысла. Остальное - его горячечный
бред на тему фантастических последствий столкновения двух столь несхожих
культур. Перед тем как Брауэр был отозван из Бомбея, к нему явился отец
погибшего мальчика, чтобы швырнуть в убийцу зарезанного цыпленка. И
сопроводить это проклятьем. Дойдя до этого места, Гриэр улыбнулся, давая
мне понять, что мы-то с ним люди без предрассудков, и, закурив, добавил:
язычники не могут без театральных жестов. Они зарабатывают себе этим на
хлеб.
ему: "Тот, кто применил колдовство против ребенка, станет отверженным,
парией". И еще он сказал: "Все живое, к чему ни прикоснешься, ждет скорая
смерть". Отныне и вовеки, аминь.
судя по тому, что я сейчас от вас услышал, эта его мания прогрессирует.
порылся в бумагах и наконец нашел нужную.
понимаете, никто не спешит давать место, так что с деньгами у него,
по-моему, негусто.
промолчал. Было в Гриэре что-то самодовольное, высокомерное, и казалось
незаслуженным, что именно он располагает пусть даже такой скудной
информацией о Генри Брауэре. Я поднялся, и вдруг у меня непроизвольно
вырвалось:
дворняге. Через пятнадцать минут собака сдохла.
сказанное не имело никакого отношения к теме разговора.
дверь, и на пороге возникла секретарша Гриэра.
незамедлительно прибыли по адресу: 19-я стрит, дом N 23.
утром, заходил туда, но Дэвидсон еще спал. Я направился к дверям, а Гриэр
преспокойно погрузился в "Уолл-стрит джорнэл", попыхивая трубочкой. Больше
я его не видел и, знаете, как-то не жалею об этом. Я ушел со смутным
ощущением чего-то страшного - чего-то такого, что никогда не примет
очертания реального страха, связанного с конкретным предметом, - слишком
это все чудовищно, слишком невероятно, чтобы подходить с обычными мерками.
Дэвидсон был мертв?
со следователем, который констатировал смерть от коронарного тромба. Через
шестнадцать дней Дэвидсону должно было исполниться двадцать три года.
котором лучше забыть. Меня мучила бессонница, и даже мой добрый друг
"Катти Сарк", врач, был бессилен мне помочь. Я говорил себе: надо
разделить выигрыш между тремя участниками и забыть о том, что Генри Брауэр
однажды ворвался в нашу жизнь. Не получалось. Я выписал чек на
соответствующую сумму и отправился по адресу, который дал мне Гриэр, - в
Гарлем.
может быть, шикарный квартал, но вполне респектабельный. Выяснилось,
однако, что оттуда он тоже съехал, примерно за месяц до нашего покерного
свидания, и перебрался в Ист-Вилледж, район трущоб.
зарычал огромный черный дог, сообщил мне, что Брауэр с ним рассчитался
третьего апреля, на следующий день после нашей игры. Я спросил новый
адрес; домовладелец запрокинул голову и выдал руладу, точно горло
прополоскал:
востребования. Правда, иногда по дороге останавливаются в Бауэри.
собой нечто такое, что и вообразить-то сегодня трудно: обитель бездомных,
последнее прибежище потерявших человеческий облик несчастных, мечтающих о
бутылке дешевого вина или о понюшке белого порошка, чтобы забыться. Я
отправился в Бауэри. Там были десятки ночлежек, несколько домов призрения,
куда пустили бы на ночь любого забулдыгу, и множество тесных улочек,
пригодных для того, чтобы расстелить прямо на мостовой старый тюфяк с
клопами. Я увидел людей-призраков, иссушенных алкоголем и наркотиками.
Подлинные имена были здесь не в ходу. Какое имя может быть у того, кто
скатился на самое дно... печень изъедена древесным спиртом, нос распух от
кокаина, пальцы обморожены, от зубов остались черные пеньки. Я описывал
Генри Брауэра каждому встречному, но безрезультатно. Хозяева пивных
пожимали плечами. Многие проходили мимо, даже не подняв головы.
второй недели один человек признался, что видел на днях в "Номерах
Деварии" мужчину с похожей внешностью.
старик с шелушащимся голым черепом и слезящимися глазами. К засиженному
мухами окну была прилеплена реклама: "Одна ночь - 10 центов". Я начал
описывать Брауэра, старик молча кивал. Когда я закончил, он сказал:
слабовата... не пожалейте доллар - глядишь, и вспомню.
и артрит!
развеселился, и из его груди вырвался... нет, не смех, а этакий
туберкулезный кашель.
это еще приплатили. А теперь я хочу знать, куда переехал этот человек.
получил в бессрочное пользование, с чертом на пару! Что же вы не смеетесь,
молодой человек? Вчера утречком, я так думаю, он окочурился, потому как
днем, когда я его нашел, он был еще тепленький. Сидел - точно аршин
проглотил. Я зачем к нему поднялся? Или десять центов гони или... отдыхай.
Вот теперь он и отдыхает за казенный счет - в ящике глубиной в шесть
футов. - Собственная шутка вызвала у него очередной приступ старческого
веселья.
осмеливаясь признаться в том, как много вкладываю в свой вопрос. - Чего-то
не совсем обычного?
и на этот раз исчезла с завидной скоростью, ожидаемого смеха-кашля не