Чтение 4–й страницы книги ~Прохвессор накрылся~

расположились у одного из окон мэрии и стали наблюдать.

Таких страстей я еще не видел, если не считать Лондонской чумы. Зал
был битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати с
прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще громче. Гэлбрейт
установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет,
велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.

Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то следил
внимательно. Папуля, - конечно, невидимый - вносил кое-какие поправки. Я
ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к чему. И вот он
скоренько наладил ружье как надо.

А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил курок,
из ружья вылетели кольца света - на этот раз желтые. Я попросил папулю
выбрать такую дальность, чтобы за пределами мэрии никого не задело. Но
внутри...

Что ж, зубная-то боль у них прошла. Ведь не может человек страдать от
золотой пломбы, если никакой пломбы у него и в помине нет.

Теперь ружье было налажено так, что действовало на все неживое.
Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть люстры.
Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось. У колченогого Джеффа
пропала не только деревянная нога, но и стеклянный глаз. У кого были
вставные зубы, ни одного не осталось. Многих словно наголо обрили.

И платья ни на ком я не видел. Ботинки ведь неживые, как и брюки,
рубашки, юбки. В два счета все в зале оказались в чем мать родила. Но это
уже пустяк, зубы-то у них перестали болеть, верно?

Часом позже мы сидели дома - все, кроме дяди Леса, - как вдруг
открывается дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, - прохвессор. Вид
у Гэлбрейта был самый жалкий. Он опустился на пол, тяжело, с хрипом, дыша
и тревожно поглядывая на дверь.

- Занятная история, - сказал дядя Лес. - Лечу это я над окраиной
городка и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним - целая толпа, и все
замотаны в простыни. Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему
хотелось.

И мне подмигнул.

- О-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-х! Они сюда идут?

Мамуля подошла к двери.

- Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру это.

Прохвессор свирепо глянул на меня.

- Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь! Все
из-за тебя!

- Чушь, - говорю.

- Прячь, иначе пожалеешь! - завизжал Гэлбрейт. - Я... я вызову сюда
комиссию.

- Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем, обещаете забыть о
комиссии и оставить нас в покое?

Прохвессор пообещал.

- Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.

- Как, дедуля? - спросил я.

С секунду он прислушивался к крошке Сэму.

- Прохвост лукавит, - сказал он вскоре. - Желает всенепременно
вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.

- Может, не стоит его прятать?

- Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово - больше не
убивать. А укрыть беглеца от преследователей - право же, дело благое.

Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по
лестнице. Гэлбрейт стоял у двери - смотрел, как в гору взбираются факелы.

Он в меня так и вцепился.

- Сонк! Если ты меня не спрячешь...

- Спрячу, - ответил я. - Пшли.

Отвели мы его в подвал...

Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы
прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и дедуля
на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой, толпа не
нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.

С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле катается.
Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из бутылки, где он
хранится, и обследуем сами.

А бутылочка-то ма-ахонькая!