эту ночь о моем крылатом коне? С ним не должно случиться ничего плохого.
доведется лететь тебе, прежде чем ты увидишь его снова!
смогла - так было все торопливо, суматошно, непонятно. Она сама держала
голову крылатого, пока один из "людей глины" вонзал длинную иглу в его
золотистое полосатое бедро. Семли чуть не вскрикнула, но животное только
дернулось, добродушно заурчало и уснуло. Несколько гдема подняли и унесли
его - похоже, лишь с трудом пересиливая свой страх. Потом она увидела, как
игла вонзается в ее руку - быть может, для того, подумала она, чтобы
испытать ее храбрость, потому что спать ей вроде бы не захотелось, хотя
она не была в этом уверена до конца. Время от времени приходилось садиться
в повозку, что двигалась по двум металлическим полосам, и ехать сквозь
железные двери и через сводчатые подземные залы, целые сотни их; и вдруг
ее вывели на открытый воздух. Была ночь; Семли радостно, с чувством
облегчения подняла глаза к звездам и единственно светившей луне: на западе
всходила маленькая Хелики. Но по-прежнему вокруг были гдема, теперь они
предложили Семли подняться то ли в пещеру, то ли в повозку, какой она не
видела - что это было, она так и не поняла. Там оказалось очень тесно,
повернуться можно было только с трудом, мигали бесчисленные огоньки, и
после огромных мрачных подземных залов и звездного, но темного ночного
неба было очень светло. В нее вонзили еще иглу и сказали, что надо лечь в
кресло, у которого откинута спинка, и сказали, что ее привяжут к нему - и
голову, и руки, и ноги.
привязать, и тогда она позволила сделать с собою то же. Потом те, кто их
привязывал, ушли. Что-то заревело, и наступила тишина; невидимая плита
чудовищной тяжести легла Семли на грудь. Потом тяжесть исчезла, исчезли
звуки, исчезло все.
произнес эти слова, ей не понравился.
губы, глаза как два камешка. Оказалось, что она уже свободна от уз, и,
обнаружив это, Семли вскочила со своего ложа. Она была невесома,
бестелесна - комочек страха, носимый ветром.
голоса?). - Дай нам только дотронуться до тебя, Властительница. Позволь
нам потрогать твои волосы...
единственным окном была ночь без звезд - или туман, или ничто? Одну долгую
ночь, сказали ей. Очень долгую. Она сидела не шевелясь, а их тяжелые серые
руки дотрагивались до ее волос. Потом они стали дотрагиваться до ее
ладоней, ступней, локтей, и вдруг кто-то из них дотронулся до ее шеи;
тогда она поднялась, сжав зубы, и они попятились.
сковало ее руки и ноги; не потеряй она сознания, она разрыдалась бы,
увидев, как в окно ударил золотой свет.
Так, значит, если верить этим троглодитам, ей нужно что-то, что находится
здесь, у нас в музее?
Роканнон; как "рафожист", то есть этнолог, изучающий Разумные Формы Жизни,
он возражал против употребления таких слов. - Да, они не красавцы, но они
союзники, и у них статус С... Но почему, хотел бы я знать, Комиссия решила
развивать именно их? Не установив при этом даже контакта со всеми РФЖ на
планете. Готов поспорить, что исследовательский отряд был из созвездия
Центавра - центаврийцы всегда предпочитают тех, кто не спит ночью или
живет под землей. Я, наверно, поддержал бы вид II - тот, к которому
принадлежит она.
смущенно рассмеялся.
Джорджии, мне никогда не приходилось видеть такого красивого инопланетного
типа. Я вообще нигде не встречал такой красивой женщины. Она как богиня.
вышесказанным, были необычны в его устах, поэтому краска, сперва
разлившаяся на лице, поднялась теперь до самой макушки его лысой головы.
Но Роканнон задумчиво кивнул - он был с ним согласен.
извини, гдема, - снова заговорил Кето. - Но тут уж ничего не поделаешь.
и он, став перед ней на одно колено, зажмурился и низко-низко ей
поклонился. Он называл это своим "общегалактическим реверансом на все
случаи жизни" и проделывал его не без грации. Когда он выпрямился,
красавица улыбнулась и что-то произнесла.
галапиджине один из ее спутников-коротышек.
мы, в музее, можем быть полезны высокородной?
гуле голосов подземных жителей.
давно-давно.
ящике прямо перед ним, в самой середине зала. Вещь была великолепная: цепь
из золота, тяжелая, но очень тонкой работы, и в ней большой сапфир
какой-то обжигающей синевы. Брови у Роканнона поползли вверх, а Кето у
него за спиной пробормотал:
Фомальгаута. Оно известно всем, кто хоть что-нибудь знает о ювелирных
изделиях.
снова заговорила.
Дома Сокровищ, это сокровище принадлежать ей. Давно-давно. Спасибо.
от этих троглодитов или троллей... в общем, от гдема. Они одержимы
страстью к торговым сделкам - так здесь записано; поэтому нам пришлось
дать им возможность расплатиться за КА-4, корабль, на котором они сюда
прибыли. Ожерелье - часть того, что они заплатили. Это их изделие.
подошло к Промышленному Уровню, они делать такое разучились.
наша. По-видимому, для них это важно, иначе бы, Роканнон, они не стали
тратить на нее столько времени. Ведь объективного времени в прыжке от нас
к Фомальгауту или обратно теряется, я думаю, довольно много!
специалиста по РФЖ, прыжки от звезды к звезде были не в диковинку. - Не
слишком далеко. Короче говоря, никаких сколько-нибудь обоснованных догадок
по поводу этой истории я высказывать не берусь - ни "Карманный указатель",
ни "Путеводитель" не дают достаточно данных. Эти два вида РФЖ никто, судя
по всему, серьезно не изучал. Может быть, коротышки просто показывают свое
к ней уважение. Или боятся, как бы из-за этого чертова сапфира не
вспыхнула война. А может, считают себя существами низшего порядка и потому
ее желание для них закон. Или, вопреки тому, что нам кажется, она на самом
деле их пленница и они пользуются ею как приманкой. Кто знает?.. Сможешь
ты, Кето, отдать ей эту штуку?
предоставленными музею во временное пользование и не являются нашей
собственностью, потому что время от времени нам предъявляют претензии
такого рода. Мы редко отказываем. Мир прежде всего - пока не началась
Война...
внезапно оробев, протянул ее Роканнону.
ладонь Роканнона.
золота он повернулся к красавице с далекой планеты. Она не протянула руку,
чтобы взять, но наклонила голову, и он, едва коснувшись волос, надел
ожерелье на ее шею. Там, на темно-золотистой шее, оно лежало теперь
горящим запальным шнуром. Лицо Семли, когда она оторвала взгляд от камня,
выражало такую гордость и благодарность, такой восторг, что Роканнон
утратил дар речи, а невысокий хранитель музея торопливо пробормотал: