оставлявший его в покое, не мог его разбудить. Почти сразу и Йосс незаметно
для себя задремала и очень удивилась, когда, проснувшись, обнаружила, что
лежит на полу у погасшего очага, а сквозь щели в окна пробивается молочный
свет дня.
наверху, оказался чудовищно грязным. Грудь больного высоко вздымалась и
опадала, но дыхание было ровным и глубоким. Йосс с трудом поднялась,
буквально собирая себя по кусочкам, -- каждое движение отдавалось болью, --
развела огонь, поставила греться чайник и заглянула в буфет. К ее удивлению,
там оказалось полно еды; очевидно, старика снабжали из ближайшего города.
Она приготовила себе сытный завтрак и, когда Абберкам проснулся, напоила его
травяным настоем. Его больше не лихорадило. Теперь, по ее разумению,
единственную опасность могла представлять скопившаяся в легких мокрота -- об
этом ее когда-то предупреждали врачи, лечившие Сафнан. А ведь Абберкаму уже
за шестьдесят, значит, если он вдруг перестанет кашлять, это окажется дурным
знаком. Йосс помогла ему приподняться и приказала:
закашлял, правда слабенько. -- Сильнее!
судорога.
заснул.
покормила своих друзей, переоделась и часок отдохнула у очага, поглаживая
Губу и слушая его бесконечное тихое "мур-мур-мур". А потом снова побежала к
Вождю.
И опять сидела рядом с больным всю ночь. Но утром ему стало лучше, и Йосс,
пообещав вернуться к вечеру, ушла. Он не ответил, так как был еще очень
слаб.
"хороший" кашель, одним словом. Йосс вспомнила, что Сафнан, выздоравливая,
тоже "хорошо" кашляла.
приспособленную вместо "утки", и он отворачивался, чтобы помочиться.
"Скромность -- хорошее качество для Вождя", -- думала она. Йосс была
довольна и им, и собой. Она еще годится на что-то и может быть полезной, да
еще как!
одеяла не сползли. Но утром я вернусь, -- строго сказала она, в глубине души
очень довольная своей решительностью и непреклонностью.
обнаружила Тикули, свернувшегося клубочком в углу комнаты, где он никогда
раньше не спал. Она отнесла его к миске, но пес отказался есть и попытался
вернуться в тот же уголок. Йосс стала уговаривать любимца и, видя всю
тщетность попыток накормить его, отнесла животное на кровать, но он сполз и
упрямо улегся все в том же углу. "Оставь меня в покое, -- сказал он, закрыв
глаза и уткнувшись черным сухим носом в переднюю лапу. -- Уйди, дай мне
спокойно умереть".
Губу всю ночь бродил по болотам. Утром Тикули, как и вчера, лежал,
свернувшись клубочком, на том же самом месте, где никогда раньше не спал. Но
он был жив.
вернусь, очень скоро. Дождись меня, Тикули.
мимо хозяйки, в неведомую даль. Он ждал, но не Йосс.
беспомощной. Абберкаму хуже не стало, правда, заметного улучшения тоже пока
не наступило. Она покормила его рисовым отваром, помогла справить нужду и
сказала:
развернулась и ушла. Дома Тикули лежал все в том же углу. Она пыталась
занять себя штопкой, стряпней, попробовала почитать об Экумене, о том мире,
который никогда не знал войн, где всегда стояла зима и все люди были
гермафродитами. Наконец она решила отнести Абберкаму поесть, но в тот
момент, когда Йосс встала с кресла, Тикули тоже поднялся и очень медленно
подошел к ней. Она снова села и наклонилась, чтобы взять его на руки, но пес
положил острую мордочку на хозяйкину ладонь, тяжело вздохнул и вытянулся у
ее ног, опустив голову на лапы. Потом вздохнул еще раз. И все.
садовой лопаткой. Вырыв могилку у стены, в солнечном месте, и взяв Тикули на
руки, она вдруг испугалась: "Что же я делаю? Ведь он живой!" Но пес был
мертв. Просто еще не остыл -- пышный рыжий мех все еще хранил тепло. Йосс
бережно завернула его в свой голубой шарф и уложила в ямку, ощущая сквозь
ткань, как тело холодеет и застывает, словно деревянное. Потом она засыпала
могилу землей, а сверху положила камень, отвалившийся от очага. Говорить она
ничего не стала, лишь отчетливо представила себе, как где-то в мире ином
Тикули бежит по цветущему лугу, устремляется вверх по солнечному лучу и тает
в золотистом свете.
пошла к Вождю. Стало холодно. Стебли тростника поседели, на лужах
поблескивал тонкий ледок.
немного лихорадило. Он хотел есть, и это тоже было добрым знаком. Когда Йосс
принесла поднос с едой, он спросил:
чтобы выговорить это слово: -- Умер.
Абберкам, и Йосс снова увидела Тикули, бегущего по цветочному лугу,
реального, живого, как сам солнечный свет.
видение -- небольшой голубой сверток. Ее голубой шарф. Ее( Хватит, надо
чем-то себя занять, отвлечься. Йосс разожгла огонь в очаге и бессильно
опустилась на лавку, лишь теперь осознав, как безумно она устала.
Абберкам, -- а посему получил прозвище "Повелитель скотов". И еще прозывался
порой Оленьим пастырем, потому что, когда он приходил в дикий лес, все олени
сбегались навстречу. И среди их доверчивых стад львы резвились, не трогая
ланей. Ибо не было страха меж ними.
узнала известные с детства строки из "Аркамье".
прокрались сумерки. Как тихо вокруг. По ночам здесь всегда стоит такая
оглушающая тишина, что в первые месяцы после переезда из города Йосс
просыпалась каждую ночь, не в силах привыкнуть к безмолвию, окружавшему со
всех сторон.
заполняли глаз почти целиком, и теперь, когда Абберкам обернулся, Йосс
уловила в полумраке комнаты их отблеск.
вместе, в одном бараке. Женщины и маленькие дети рубили сахарный тростник и
работали на мельнице, а мужчины и мальчики старше восьми лет -- на руднике.
Некоторых девочек тоже брали в шахту -- они нужны были в узких забоях, куда
взрослый человек не мог протиснуться. Я был слишком крупным с самого
детства, поэтому меня послали на рудник уже в восемь.
все время поражаюсь, как мы вообще выживали в таких условиях. Воздух в шахте
был черен от угольной пыли. Черный воздух, да. Свет наших слабеньких фонарей
пробивался сквозь него не дальше чем на пять футов. Большинство забоев были
затоплены, и приходилось работать по колено в воде. Однажды в одном из
штреков загорелся пласт угля, и забой мгновенно заполнился удушливым дымом.
Но мы продолжали там работать, потому что рядом проходила богатая жила.
Фильтры и маски, которые нам выдали, помогали мало: мы дышали угарным дымом.
Тогда-то я и испортил себе легкие. Это не берлот, а застарелая хворь. Люди
умирали от удушья. Умерли все, кто там трудился. Сорока--сорокапятилетние
здоровые мужчины. Боссы выплатили племени деньги за их смерть. Страховку.
Премию за труп. Для кого-то из родственников это еще больше усугубило боль
утраты.
Учила религии и свободе.
предвыборных речах. Это был его стандартный миф.