раз ее даже не пришлось особенно уговаривать -- она ответила моментально. -
Ну, ну? -- "Тоже задница". -- Прямо так и сказал?
по-прежнему не знаю, КТО говорит. Пусть жестами, это ведь все равно. С вами
я разговариваю ртом, а с ней должен пальцами, как же все это понять? У меня
в голове есть и Я, и какой-то ОН? Если есть ОН, то почему я ничего не знаю о
нем и вообще не ощущаю его -- ни его переживаний, ни эмоций, вообще ничего,
хотя ОН в МОЕЙ голове и составляет часть МОЕГО мозга? Ведь он не снаружи.
Ладно бы еще обыкновенное раздвоение сознания, если бы все у меня там
перемешалось -- это я еще мог бы понять. Так нет же! Откуда он взялся, этот
ОН? Что, он тоже Ийон Тихий? А если даже так, почему мне приходится
объясняться с ним окольным путем, через руку, и получать ответы тоже
окольным путем, скажите на милость? Он -- или оно, если это полушарие моего
мозга,-- не на такое еще способен. Если бы он хоть был -- или оно было -- не
в своем уме! Ведь оно то и дело впутывает меня в скандальные истории.
инцидентах в автобусе и метро. Он был вне себя от любопытства. -- Значит,
только блондинки? -- Да. Пусть крашеные, это не имеет значения. -- А
что-нибудь еще оно себе позволяет? -- В автобусе -- нет. -- А в другой
обстановке?
ей, если угодно. Раз уж вам так интересны детали, добавлю, что несколько раз
я получал за это пощечины и был вне себя от ярости и смущения, ведь никакой
вины за собой я не чувствовал; а в то же время мне было почему-то забавно.
Но однажды я получил оплеуху по левой щеке, и тогда мне было совсем не
смешно. Я над этим задумался и решил, что могу объяснить, в чем тут дело.
за правого, и именно это правого забавляло. А вот когда правому досталось за
правого, это вовсе не показалось ему забавным, ведь он получил, так сказать,
не только за свое, но и в свою часть лица.
голове, только скорее эмоциональная, чем рациональная. Эмоции, впрочем, он
тоже испытывает, хотя я ничего об этом не знаю. Допустим, они
бессознательные, но возможно ли это? В конце концов, этот Экклез с его
теорией бессознательных инстинктов плетет чушь. Высмотреть в толпе
миловидную блондинку, маневрировать так, чтобы приблизиться к ней, поначалу
неизвестно зачем, встать за нею и так далее,-- тут ведь целый продуманный
план, а не какие-то там инстинкты. Продуманный, а значит, осознаваемый. Но
КЕМ? КТО тут обдумывает? Кто обладает этим сознанием, если не Я?
можно, в конце концов, объяснить. Пламя свечи легко различить в темноте, но
не днем, при солнце. Может быть, правый мозг и обладает каким-то сознанием,
но слабеньким как свеча, незаметным на фоне сознания левого, доминирующего
полушария. Это вполне вероя...
голове. Моя левая нога, опираясь о ножку стула, мало-помалу стянула ботинок
с себя, а потом так резко рванулась вперед, что ботинок пролетел словно пуля
и грохнулся в стену, на волос разминувшись с профессором.
нашей беседы или, скорее, того, что он мог в ней неверно понять,--
предположил профессор.-- Кто знает, не лучше ли было бы обращаться к нему
прямо.
сообщить?
не подвергали каллотомии человека, совершенно здорового умственно, и притом
с незаурядным умом.
левую кисть по тыльной стороне, а то она уже начала сгибать и разгибать
пальцы, что показалось мне настораживающим. -- Мои интересы и интересы науки
не совпадают. Не совпадают тем в большей степени, чем в большей степени, как
вы говорите, уникален мой случай. Если вы или неважно кто сумеете найти
общий язык с НИМ (вы понимаете, что я имею в виду), если ЕГО
самостоятельность возрастет, это может мне повредить, и даже весьма.
даже слишком решительно. Он снял очки и стал протирать их замшей. В его
глазах не было ничего похожего на выражение беспомощности, столь обычное у
очень близоруких людей. Он взглянул на меня так быстро и проницательно,
словно очки ему только мешали, и тут же опустил глаза.
старательно подбирая слова.-- История человечества состоит из сплошных
невозможностей. Прогресс науки -- тоже. Один молодой философ объяснил мне,
что положение, в котором я нахожусь, невозможно, ибо противоречит всем
аксиомам философии. Сознание неделимо. Так называемое раздвоение сознания --
это, в сущности, сменяющие друг друга его необычные состояния,
сопровождающиеся нарушениями памяти и ощущения собственного "Я". Это вам не
торт!
профессор, надевая очки. Он что-то добавил, но что -- я не расслышал. Я
хотел сказать, что сознание, согласно философам, нельзя кроить на кусочки
как торт, но запнулся: моя левая рука ткнула пальцем в ладонь правой и
начала подавать знаки. Этого еще с ней не случалось. Макинтайр, заметив,
куда я смотрю, мигом смекнул, в чем дело.
говорят в присутствии кого-то третьего, чтобы он не расслышал.
кусочек торта.
жестами руку, что она получит искомое, если будет вести себя хорошо, я
продолжил.
все более самостоятельной. Я не осуждаю вас, я понимаю: два полностью
развитых субъекта в одном теле -- это сенсация; какое тут огромное поле для
исследований, открытий и так далее. Но меня торжество демократии в моей
голове не устраивает. Я хочу быть все меньше, а не все больше удвоенным.
благожелательно улыбался.-- Прежде всего, я хочу вас заверить, что все
услышанное мною сегодня я буду держать про себя. Под печатью врачебной
тайны. А кроме того, я и не думал предлагать вам какое-то определеное
лечение. Вы сделаете то, что сочтете нужным. Прошу вас хорошенько подумать
-- разумеется, не здесь и не сразу. Вы долго пробудете в Мельбурне?
профессор?.. Как там, Ийон?.. -- Какое-либо решение еще не принято,--
сообщил официальным тоном Макинтайр.-- Господин Тихий питает некоторые
сомнения. Так или иначе, я всецело, к его услугам.
кондитерской и купил кусок торта; мне пришлось съесть его тут же, в
машине,-- о н а этого требовала, хотя мне самому не хотелось сладкого. Но я
решил до поры до времени не терзаться вопросом о том, КОМУ в таком случае
хочется сладкого, ведь кроме меня самого никто на этот вопрос ответить не
мог, а сам я ответа тоже не знал.
чертах обрисовал визит к Макинтайру. Рука прерывала меня несколько раз,
выражая свое недовольство. Дело в том, что торт был с лакрицей, а я лакрицу
не переношу. Я все же съел его, полагая, что делаю это для нее, но
оказалось, что у меня и у нее -- у меня и у него -- у меня и второго меня --
а впрочем, сам черт не разберет у кого с кем -- вкусы одни и те же. Это
понятно, ведь рука сама есть не могла, а рот, небо и язык у нас общие. Я
чувствовал себя как в дурацком сне, кошмарном и забавном одновременно:
словно я ношу в себе если не грудного младенца, то маленького, капризного,
хитрого ребенка. Я даже вспомнил о гипотезе каких-то психологов, согласно
которой у младенцев единого сознания нет, поскольку проводящие нервные пути
большой спайки мозга у них еще недостаточно развиты.
действительности. Я удивился -- ведь о моем местопребывании не знала ни одна
живая душа. Письмо было отправлено из столицы Мексики авиапочтой, без
обратного адреса. В конверте оказался крохотный листочек с машинописным
текстом: "Он из ЛА". И все. Я перевернул листок. Обратная сторона была
чистой. Тарантога взял записку, взглянул на нее, потом на меня. -- Что это
значит? Ты понимаешь? -- Нет. То есть... ЛА, вероятно,-- Лунное Агентство.
Это они меня послали. -- На Луну? -- Да. С этой миссией. По возвращении я
должен был представить отчет. -- И представил? -- Да. Написал обо всем, что
помнил. И вручил парикмахеру. -- Парикмахеру? -- Так было условлено. Чтобы
не идти прямо к ним. Но кто этот "он"? Разве только Макинтайр... Больше я
здесь ни с кем не встречался.
вам сказать не могу. Дал подписку о неразглашении. Но было там не так уж
много. Уйму всего я позабыл. -- После несчастного случая? -- Ну да. Что вы
делаете, профессор?
карандашом печатными буквами: "Сожги это. Да не погубит правое левого".
смысл. Вдруг я посмотрел на Тарантогу расширенными глазами.
существительного. Заметили? -- Ну и что?
Контровский Владимир
Контровский Владимир
Орлов Алекс
Лукьяненко Сергей
Грабб Джеф
Апраксина Татьяна