своему другу какое-нибудь желе, клей? Я сидел в темноте на кровати
настолько взбудораженный, словно в эту ночь вообще не собирался спать.
"Листы сухого желатина" - ведь из такого количества желатина можно сделать
желе для кита. Харден не разбирался в пропорциях? Или просто хотел
направить мою пытливость по ложному пути? Можно это назвать отвлекающий
маневр "желатин"? Но подобной хитрости от Хардена нельзя было ожидать, -
он органически был к ней неспособен. Размазня физически и духовно, он даже
убить муху готовился бы, наверное, со смесью страха, колебаний и
таинственности, как к самому страшному преступлению. Стало быть, этот ход
подсказал ему "друг"? Неужели он придумал весь разговор заранее? Со всеми
недомолвками и оговорками, которые расточал Харден? Это было заведомо
невозможно. Я чувствовал, что, чем тщательнее анализирую все мелочи, все
подробности дела, вроде этого несчастного желатина, тем больше погружаюсь
во мрак, хуже того обычные на первый взгляд элементы логически приводили к
абсурду. А когда я вспомнил слова Хардена о "помехах", о том, что он не
может объяснится с другом, меня охватывала тревога. Я представил себе -
что же еще могло прийти мне в голову? - старика, совершенно беспомощного,
слепого, наполовину вышедшего из ума, его дряхлое тело в конуре на темном
чердаке, отчаянно беззащитное существо, в мозгу которого, охваченном
вечной тьмой, мелькают фрагменты призрачной аппаратуры, а Харден, смешной
и верный, напрягает все силы, чтобы из обрывистого бормотанья, из
хаотичных замечаний, прорывающихся сквозь мрак и безумие, создать вечное,
как памятник, как завещание, целое. Подобные мысли роились в моей голове в
ту ночь; вероятно, меня лихорадило. Впрочем, всего нельзя было объяснить
безумием; мелкая, но совершенно необычная деталь - конструкция фильтра
высоких частот - красноречиво говорила специалисту, что он имеет дело -
что тут скрывать - с гениальным творением.
собрать, и, успокоенный сознанием, что у меня в руках есть нить, которая
укажет путь в этом лабиринте, заснул.
портфелями, полными деталей, и еще трижды ходил домой за остальными.
Заняться монтажом мы решили после моего дежурства, - так мне было удобней.
Увидев все эти детали, особенно лампы, я понял, как дорого они стоили, - и
этот человек одалживал у меня двадцать метров провода?! Мы принялись за
дело, распределив между собой работу. Я отмечал на эбонитовой пластине
места, где нужно было просверлить отверстия, а Харден возился с дрелью. У
него ничего не получалось. Мне пришлось показать ему, как держать корпус
дрели и крутить ручку. Харден сломал два сверла, прежде чем этому
научился. Я тем временем внимательно проштудировал схему и быстро
сообразил, что в ней было много бессмысленных соединений. Это подтверждало
мою гипотезу: либо замечания "друга" были столь путаны и неясны, что
Харден не мог в них разобраться, либо же сам "друг", охваченный временным
помрачением, путался в собственном замысле. Я сказал Хардену об этих
неверных соединениях. Тот сперва не поверил, но когда я в доступной форме
растолковал, что монтаж по этой схеме попросту приведет к короткому
замыканию, к тому, что перегорят лампы, Харден испугался. Он слушал долгое
время в полном молчании, с дрожащими губами, которых даже не заслонил, как
обычно, полями шляпы. Потом засуетился, с неожиданным приливом энергии
схватил со стола схему, накинул пиджак, попросил, чтобы я подождал
минутку, полчасика, повторил еще раз свою просьбу уже в дверях и помчался
в город. Наступили сумерки, когда он вернулся, успокоенный, но
запыхавшийся, словно бежал всю дорогу. Он сказал мне, что все в порядке,
что так и должно быть, как нарисовано, что я, конечно, не ошибаюсь, однако
то, о чем я говорил, было предусмотрено и учтено.
поразмыслив, пожал плечами и дал Хардену новое задание. Так прошел первый
вечер. Харден добился некоторого успеха, его внимание и терпеливость были
прямо-таки невероятны, я видел, что он не только старается выполнять мои
указания, но и пытается освоить все манипуляции, вроде монтажа шасси и
пайки концов, точно хочет заниматься этим и в будущем. По крайней мере мне
так казалось. "Ага, подглядываешь за мной, - подумал я, - вероятно, тебе
велели приобрести сноровку в радиотехнике, значит, и мне можно нарушить
лояльность". Я намеревался набросать по памяти всю схему, выйдя на минутку
под деликатным предлогом, так как Харден не выпускал рисунок из рук и
разрешал смотреть на него только под своим контролем, за что, впрочем,
тысячу раз извинялся, но все же стоял на своем. Я чувствовал, что это
фантастическое стремление сохранить тайну исходит не от него самого, а
навязано ему и чуждо его натуре. Однако, когда я попробовал выйти из
мастерской, он загородил дорогу и, глядя мне в глаза, горячо прошептал,
чтобы я дал обещание, поклялся, что не буду пытаться скопировать схему ни
сейчас, ни в дальнейшем, никогда. Это меня возмутило.
власти. Впрочем, я и так уж слишком много сделал для вас, и недостойно
требовать, чтобы я действовал, как слепой автомат, как слепое орудие!
он схватил мою руку и прижал ее к сердцу, вот-вот готовый расплакаться.
вас, поймите... Он... он не просто мой друг, речь идет о чем-то гораздо
большем, несравненно большем, клянусь вам, хотя и не могу сейчас всего
открыть, но, поверьте мне, я не обманываю вас, и во всем этом нет ничего
низкого! Он... вас отблагодарит - я сам это слышал, - вы не знаете, не
можете знать, а я... я не могу ничего сказать, но только до поры до
времени, вы сами убедитесь!
которой Харден смотрел мне в глаза. Я проиграл еще раз, я был вынужден,
просто вынужден дать ему это обещание. Можно пожалеть, что ему не
подвернулся кто-либо менее порядочный, чем я; тогда, быть может, судьбы
мира сложились бы иначе, но ничего не поделаешь.
установки в шкафчик, а ключ Харден унес с собой. Я согласился и на это,
чтобы его успокоить.
пищи для размышлений - ведь Харден не мог запретить мне думать. Во-первых,
эти ложные соединения; я допускал, что они известны мне далеко не все,
ведь схема представляла собой - я видел это все отчетливей - лишь часть
какого-то большего, быть может значительно большего, целого.
стажировки у меня?
тем, что делает, быть может, не обратил бы внимания на эти места схемы, но
мне они не давали покоя. Не могу сказать почему - то есть я не в состоянии
этого сделать, не представляю себе схемы, которой, к сожалению, я не
располагаю, - но похоже, что ложные соединения были введены умышленно. Чем
больше я о них думал, тем тверже был в этом уверен. Это были - я почти не
сомневался - фальшивые пути, предательский, обманный ход того, кто,
невидимый, стоял за всем этим делом.
о существовании этой умышленной путаницы в схеме, а значит, и он не был
допущен к ключу этой загадки, значит, и его обманывали - и делал это его
так называемый "друг"! Должен признаться, что образ этого друга не
становился в моих глазах привлекательнее, напротив, я никогда не назвал бы
такого человека своим другом! А как следовало понимать возвышенные, хотя и
туманные, тирады Хардена, звучавшие неясные обещания и посулы? Я не
сомневался, что и эти слова он только пересказывал, что и тут он был
только посредником - но в хорошем ли, в добром ли деле?
сказала мне, что у ворот стоит какой-то человек, желающий меня видеть. Она
была, конечно не в духе и спросила, откуда у меня такие престарелые
дружки, которые боятся показываться сами и посылают за мной детей
дворника. Я ничего не ответил, так как почуял недоброе, и сбежал вниз. Был
уже вечер, но лампочки неизвестно почему не горели, и в парадном царила
такая темень, что я едва разглядел ожидающего. Это был Харден, чем-то
сильно взволнованный. Он попросил меня выйти на улицу. Мы пошли в сторону
парка; Харден долго хранил молчание, а когда мы оказались на пустынном в
эту пору берегу пруда, спросил, не интересуюсь ли я случайно серьезной
музыкой. Я ответил, что, разумеется, люблю ее.
пластинок? Мне, собственно нужна только одна адажио опус восьмой,
Дален-Горского. Это... должно быть... это не для меня, понимаете, но...
Дален-Горский? Это, кажется, современный композитор?
- она, к сожалению, очень, понимаете... у меня нет сейчас... средств и...
засмеявшись несколько неестественно.
мои расчеты. Может, у кого-нибудь из ваших знакомых есть эта пластинка?
Только взаймы, на один день, не дольше!
минуту, шагая по грязи вдоль пруда, пока я не сообразил, что встречал эту
фамилию в газете или в радиопрограмме. Я сказал об этом Хардену.
Возвращаясь, мы купили в киоске газету - действительно симфонический
оркестр радио должен был исполнить завтра адажио Дален-Горского.
время, то есть в двенадцать четырнадцать, и ваш друг сможет прослушать
адажио.
сделать, он... я... Он в это время работает и...
Лукин Евгений
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Посняков Андрей