горячей докрасна ненавистью, которая, казалось, хватала Эвана за сердце.
Да. Это была настоящая суть человека, скрытая за фасадом улыбок.
службу, лейтенант? Были вы, как это называется, призваны? Или поступили на
службу добровольно, из ложно понятого патриотизма? Это не имеет большого
значения сейчас, не так ли? Я уверен, что это не много значит для молодого
капрала. Боюсь, что он может умереть.
сказал человек. - У вас у всех будут хорошая пища, питье и настоящие
кровати. Если вы покажете, что достойны. Мы не будем тратить время и
усилия на тех, которые... бесполезны. Я надеялся, что вы покажете, что вы
достойны лучшей участи, лейтенант, потому что вы мне нравитесь, и я...
- Он представил, как он, потрясенный и растерянный, стоит перед жужжащей
камерой и отрекается от злобного милитаристического империализма
Соединенных Штатов. Или они проведут его парадом по улицам Ханоя с
веревкой на шее и позволят маленьким детям забрасывать его грязью?
лучше или хуже. У нас есть к тебе некоторые предложения. Это действительно
твой выбор. Я вижу, что ты боишься, потому что не знаешь, что тебя ждет
впереди. Я этого тоже не знаю, потому что скоро дело будет не в моих
руках. Здесь есть другой, кто желает причинить тебе вред. - Его глаза
заблестели тигриным блеском. - Некто, владеющий искусством внушать страх.
Теперь, лейтенант Рейд, почему бы нам не поговорить как цивилизованным
людям?
продолжал молчать.
же, мне очень жаль тебя. - Он еще секунду постоял над койкой и затем исчез
в темноте, словно призрак.
круге света над койкой Эвана, и он ее не сразу увидел.
которого по спине пробежал озноб. - Я хочу ознакомить вас с женской особью
вида.
и лодыжках, и он больше не чувствовал ни своих рук, ни своих ног.
черным шарфом, обернутым вокруг шеи. Ее волосы были собраны в гладкий
черный пучок, а глаза через миндалевидные щели светились холодным
презрением. Она скользнула взглядом по его телу.
наносит удар без предупреждения. Она кажется мягкой, слабой и лишенной
целеустремленности, но это и есть основа ее власти. Когда приходит время,
- она провела ногтем поперек его живота, и красный рубец медленно вспух, -
женщина не знает сомнения.
рука отошла от туловища и двинулась за пределы круга света.
лейтенант, иначе зачем же мужчины пытаются контролировать и унижать их?
Потому, что они боятся. - Рука вернулась назад, что-то свисало с пальцев.
- Укус женщины может быть пыткой. И смертельным тоже. Например, вот этой.
- Женщина покачивала над животом Эвана маленькую бамбуковую клетку. -
Здесь женская особь. Ты видишь? - В другой руке она держала заостренную
бамбуковую палку. Она потыкала палкой в клетку несколько раз и
заулыбалась. Что-то зашелестело внутри клетки. - Сейчас она получила
ранение, которое зажжет в ней чувство мести. - Она ткнула палкой в клетку
еще раз. Эвану показалось, что он слышит резкий крик, и струйка черной
жидкости просочилась со дна клетки на пол. Не кровь, нет, но...
хочешь кричать... - Она щелкнула замком и, удерживая клетку в вытянутой
руке, потрясла ею над телом Эвана, скорчившимся, покрытым пленкой пота.
зеленовато-коричневыми волосками. Черные глазки размером с острие
карандаша искали источник своего мучения. Тварь заковыляла вперед, по
пузырькам пота, поднявшимся вдоль по его бедру. Он приподнял голову, и
глаза его наполнились диким ужасом, когда он увидел красную чашечку пасти
паучихи в центре между черными щупальцами. Он хотел закричать и забиться,
но последними остатками своей силы воли поборол это желание. Женщина
отступила назад, свет переливался по ее плечам, он мог слышать шум ее
прерывистого возбужденного дыхания.
подергивались. - Слезай с меня, ты, сволочь, - выдохнул Эван, чувствуя,
что его нервы начинают сдавать. - Слезай, слезай, слезай... - Паучиха
поползла вперед через яички на живот сквозь лес светло-коричневых волос.
всех направлениях; на минуту она задержалась на его грудной клетке,
попробовав на вкус его пот. Эван чувствовал, как колотится его пульс, и он
мысленно закричал тем криком, который опустошил его сознание и поставил на
границу черного безумия. Паучиха поползла вперед, наверх. По направлению к
вене, которая билась у него на горле.
как в плащ; двигался только ее рот - такая же красная чашечка, как у
паучихи.
жидкости просочилась на тело человека. Он почувствовал
болезненно-сладковатый аромат яда, и его тело задрожало, вне его контроля.
мужчину на койке. И он почувствовал удушье. Она подняла руку - ту самую, с
бамбуковой палкой, и ткнула ею паучиху. Раздался короткий вопль, и пополз
густой кислый запах, паучиха зацепилась за горло Эвана. Он почувствовал
подобное бритве прикосновение леденящей боли, затем липкую теплоту
струящегося яда. Паучиха тряслась, изливая свою жидкость в белое животное
под ней. Человек закричал в животном страхе и яростно забился в проволоке,
паучиха засеменила по его шее, оставляя тонкий, коричневатый след, упала
на пол и заспешила в темноту. Но женщина обрушила на нее свою туфлю и
превратила в окровавленную массу.
лодыжки. В круге света появился Джентльмен. Он глядел на Эвана
прищуренными глазами, выражающими любопытство. Его сопровождали два
вооруженных солдата. Один из них осклабился.
лизнул нижнюю губу. Эван приподнял голову, жилы на его шее напряглись,
небольшая красная точечка отмечала место укуса паучихи. Затем его голова
откинулась назад, а дыхание стало хриплым и прерывистым. Его зрачки
закатились, и из-под полузакрытых век выглядывали два белых пятна, словно
мраморные шары. Джентльмен сделал знак, чтобы проволоку ослабили.
ему женщина. - Также у другого, которого зовут Вин-зант. Они будут
сотрудничать. Другие бесполезны. - Она коротко кивнула Джентльмену,
наблюдая как двое других отвязывали американца, затем повернулась и
исчезла в темноте.
раздавленного паука и содрогнулся. Использовать пауков было ее идеей. С
тошнотворным отвращением он увидел, что пятно яда попало на его ботинок, и
поспешил к себе, чтобы очистить его, пока не разъело французскую кожу.
и недоумевал, почему этот звук вызвал мурашки на его теле.
Что-то, что крадется по полуночным улицам селения Вифаниин Грех словно
воплощение божества мщения. Он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на
циферблат часов на ночном столике. Двадцать минут четвертого. Большая
часть ночи еще впереди, самая тихая, когда кошмары дрожат на границе
реальности. Он выжидал, не желая возвращаться в сумрачный сон, потому что
сейчас его терзал страх, и в желудке нарастал плотный комок напряжения,
словно узел из переплетенных мускулов и внутренностей.
лежал неподвижно под бледно-голубыми простынями, полосы лунного света,
словно ленты мягко светящегося неона, натянулись по постели, проникая
через раскрытые занавеси. Следующие несколько дней и в первый уик-энд в