ядовитых свалках), и отец де Сойя точно знал, сколько прихожан будет на
утренней мессе: четверо. Старая вдова Санчес, которая, если верить
слухам, шестьдесят два года назад во время песчаной бури убила своего
мужа; близнецы Перелл - они почему-то ходили именно сюда, в эту старую
полуразрушенную церковь, хотя в поселке шахтеров была новая, с
кондиционерами; и загадочный старик с безобразными шрамами на лице - он
всегда молился на самой дальней скамье и ни разу не подошел к причастию.
последние тридцать метров от своей глинобитной хижины до ризницы отец де
Сойя бежал бегом, накинув на голову прозрачный фибропластовый капюшон.
Требник он засунул поглубже в карман, чтобы не засыпало песком. Впрочем,
это не помогало. Каждый вечер, когда он снимал сутану и вешал на крючок
шапочку, на пол красным водопадом сыпался песок, словно крупинки
засохшей крови из разбитых песочных часов. И каждое утро, когда он
открывал требник, песок скрипел между страницами и оседал на пальцах.
переборку.
единственный министрант. Простой мальчуган - "простой" в старинном
смысле слова - честный, недалекий, открытый, преданный, дружелюбный.
Пабло помогал де Сойе служить мессу: в обычные дни - в шесть тридцать
утра и по воскресеньям дважды, хотя в воскресенье на утреннюю мессу
приходили все те же четверо, а на вечернюю - полдюжины шахтеров.
просовывал голову в свой свеженакрахмаленный стихарь, а затем появилась
вновь.
шкафу, где хранилось облачение. Песчаная буря пожирала рассветные лучи,
и утро было темное, как ночь в горах. В пустой холодной комнате светила
только одна тусклая лампа. Де Сойя преклонил колени, помолился -
привычно, но горячо, - и начал одеваться.
факельщика "Бальтазар", - носил мундир. Тогда единственными символами
его священнического служения были крест и жесткий белый воротничок. Ему
доводилось надевать боевую пластокевларовую броню, скафандр, тактический
шлем - все, что положено капитану факельщика, но ничто не было ему
внутренне ближе, чем это скромное облачение приходского священника.
Четыре года назад отца капитана де Сойю разжаловали и списали из Флота.
За эти годы он вновь обрел свое истинное призвание.
свои грязные грубые башмаки и переобулся в дешевые фибропластовые туфли
- мать велела ему надевать их только на мессу.
дарами, он принесет бескровную жертву во искупление грехов вдовы... или
убийцы... и старика со шрамами на последней скамье.
на голову, пытаясь пригладить волосы и заодно передать мальчику свое
спокойствие. Затем обеими руками он взял чашу и тихо сказал: "Пора".
Пабло, чувствуя торжественность момента, перестал улыбаться и первым
шагнул к двери в алтарную часть.
четыре. Прихожане стояли, приклонив колени на своих привычных местах, но
был и еще кто-то, пятый, - его высокая фигура едва виднелась в глубине
маленького нефа сбоку от двери.
удавалось полностью сосредоточиться на таинстве, частью которого был он
сам.
Сойя.
с ними... с ними со всеми.
вдруг пламя, свечей выхватило высокую, худощавую фигуру во мраке нефа?
Нет. Безнадежно.
незнакомце, сейчас он видел только гостию, которую, держа в негнущихся
пальцах, возносил над алтарем.
произнес иезуит, ощущая всю силу этих слов и моля - в десятитысячный
раз, - чтобы его Господь и Спаситель в милосердии Своем омыл его от тех
беззаконий, что совершил он, капитан Флота [Имеется в виду литургическая
молитва, произносимая священником перед пресуществлением даров: "Омой
меня, Господи, от беззакония моего и от греха моего очисти меня".].
протягивая им гостию. Он боролся с желанием бросить взгляд на
таинственную фигуру в тени.
завершающую молитву и ответное "аминь". Электричества в часовне не было
- здесь никогда не было электричества, - и десяток мерцающих свечей не
мог разогнать мрак. Отец де Сойя благословил паству, отнес чашу в темную
ризницу и поставил ее на малый алтарь. Пабло вбежал следом, скинул
стихарь и натянул анорак.
работал там вместе с отцом и дядьями. В неплотно прикрытую дверь
мгновенно просочился красный песок.
облачение и убрать его в шкаф. Позже, днем, он отнес бы одежду домой и
привел в порядок. Но сейчас он медлил. Почему-то ему казалось, что
облачение еще пригодится, будто это - пластокевларовая боевая броня и он
сейчас не на Мадре-де-Диос, а на борту факельщика, в битве в Угольном
Мешке.
ждал, борясь с желанием осенить себя крестным знамением, схватить святые
дары и выставить их перед собой как щит - от вампира или от дьявола.
Ветер за стенами церкви застонал как баньши.
узнал капитана Марджет By, адъютанта адмирала Марусина, командующего
Имперским Флотом. И второй раз за это утро де Сойя мысленно поправил
себя - не капитана, теперь уже адмирала Марджет By на ее воротнике
поблескивали адмиральские шевроны.
всего двадцать три часа, было всего семь тридцать утра, но он уже
чувствовал себя бесконечно усталым.
голосе не было вопроса. - Вы вновь призваны на действительную военную
службу. У вас десять минут на сборы.
тебя, Господи, Отче, да минует меня чаша сия". Когда он открыл глаза,
чаша по-прежнему стояла на алтаре, а адмирал By по-прежнему выжидающе
смотрела на него.
облачение.
саркофаге началось движение. Тончайшие пуповины и чуткие зонды
скользнули в сторону и исчезли. Сначала человек, лежавший на каменной
плите, казался безжизненным, только поднималась и опадала грудная
клетка, затем он вздрогнул, застонал и - долгие, томительные минуты
спустя - приподнялся на локте и осторожно сел. Богато расшитый льняной
покров соскользнул с него, обнажив до пояса.
голову дрожащими руками. Потом поднял взгляд и посмотрел на панель,
скрывавшую потайной ход в стене часовни. Панель с еле слышным шипением
сдвинулась. Кардинал в пурпурном облачении шагнул в сумрак зала. Тихо
шелестел шелк. Постукивали четки. Следом за кардиналом вошел высокий
стройный мужчина с пепельными волосами и серыми глазами. На нем был
простой элегантный костюм из серой - под цвет волос и глаз - фланели. В
трех шагах позади кардинала и мужчины в сером вышагивали два швейцарских
гвардейца в оранжево-черных мундирах эпохи Возрождения. Оружия при них
не было.
был невыносим даже приглушенный свет, проникавший в сумрак часовни.
Наконец взгляд его сфокусировался.
огромную серебряную чашу.
ощущением неприятного вкуса во рту. Он был стар - худое, изможденное
лицо, печальные глаза, испещренное шрамами тело. На груди, как две
опухоли, мерцали лилово-красным два крестоформа.
Березин Федор
Акунин Борис
Лондон Джек
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Распопов Дмитрий