музыкальный центр, где преподавали музыку, пение, настраивали, чинили
инструменты] (этом Ноевом ковчеге, куда стекаются севшие на мель
европейские маэстро), работал в Комптонской энциклопедии [энциклопедия для
юношества], издавал журнал, учил языки: греческий, латынь, русский,
испанский - и еще лингвистику.
одном языке, и это язык Хоффы. Танчик вышел из школы Хоффы, а более чем
половина ее постулатов практически те же, что у школы Кеннеди. Если ты не
говоришь на языке реальности, значит, ты прикидываешься. Если ты не
жестокий, значит, ты мягкотелый. И нельзя забывать, что было такое время,
когда все, кто командовал Танчиком, сели, а он, их управляющий, руководил
лавочкой, у которой недвижимости побольше, чем у манхэттенского
Чейз-банка.
как лингвист не состоялся; далее отлично проявил себя на юридическом
факультете Чикагского университета, после того уже, как пережил
разочарование в университетских метафизиках. Но и юристом не стал; это был
еще один, очередной этап. Звезда, которая так и не взошла. Влюбился в
выступавшую с концертами арфистку без двух пальцев. Безответно, ему ничего
не обломилось: она хранила верность мужу. Изина жена - организаторша всех
их телевизионных программ - была из тех, кто на ходу подметки рвет. Но и
ей не удалось ничего из него сделать. Очень честолюбивая, она, когда стало
ясно, что Изя ей не партнер - наверх он не рвется, - дала ему отставку.
Она походила на Либби, жену нашего родственника Милти, рассматривала себя
с мужем как царствующую чету, но царствовала в их браке она.
назовешь. В его жизни наличествовал замысел. Только замысел этот его
современнику был непонятен. А если говорить начистоту, у Изи, похоже, и не
было никаких современников. Он общался с людьми, которые жили с ним в одно
время, но и только. А это далеко не то же самое.
решительно не может сказать, к чему мы идем.
высоко залетел. Басовитый Изя, член бог знает скольких элитных клубов и
ассоциаций, был джентльменом. Родич Танчика - и джентльмен! В меру
сосредоточенное лицо лысого Изи то и дело мелькало в газетах. Он явно
недурно зарабатывал (сущий мизер по масштабам Танчика). Еще неизвестно,
захочет ли Изя, чтобы федеральный судья узнал о его родстве, и притом
близком, с уголовным преступником. Но если подозрения Танчика были такого
рода, он попал пальцем в небо.
телевизионная программа - это же номер в духе братьев Маркс [комические
актеры, братья Маркс Артур (Харпо) (1888-1964) и Джулиус (Граучо)
(1890-1977), прославились прежде всего в эксцентрических фарсах немого
кино], ее впору по второму городскому каналу [второй городской канал
отведен под юмористические программы] показывать. Одна нелепость в темпе
сменяла другую.
означает быть джентльменом? Прежде для этого требовались наследственное
поместье, воспитание, умение вести беседу. В конце прошлого века было
достаточно знать греческий и латынь, а с этим у меня более или менее
порядок. Коли уж на то пошло, у меня есть и дополнительное преимущество:
мне не нужно аттестовать себя антисемитом и упрочивать свою репутацию
человека цивилизованного, понося евреев. Но хватит об этом.
подлинные обстоятельства дела, которое вы ведете. Из судейского кресла не
всегда удается шире ознакомиться с обстановкой в чисто человеческом плане.
Как родственник Метцгера, я мог бы быть другом суда в расширительном
смысле этого слова.
в футбольной команде средней школы Шурца. Для своей матери он был Рыфоэль.
Она звала его Фоля или Фолька; она была деревенская, из черты оседлости.
Потрясающий бутуз, привязанный к креслицу, рвался из пут. Зычный голосище,
румянец во всю щеку. Его, как и других детей, вскармливали детским
питанием и манными кашками, но Шеня подсовывала ему и блюда попитательней.
Стряпала нехитрые яства типа студня из телячьих ножек, помню, я как-то ел
у нее тушеные легкие, губчатые, аппетитные, но прожевать их было не так-то
легко - одних хрящей сколько. Семья Танчика жила на Хойн-стрит в
одноэтажном кирпичном домишке с террасой под тентами в широченных белых и
бежевых полосах. Моя родственница Шеня обладала незаурядной силой
характера; дом она вела в точном соответствии с тем, как было заведено от
века. Неохватная женщина, не женщина, а домна. Манера разговаривать у нее
была крикливая. Начинала она с призывов на идиш: "Слушайте! Слушайте!
Слушайте!" Потом выкладывала, что думает. Не исключено, что такие люди
теперь в Америке повывелись. На меня она произвела неизгладимое
впечатление. Мы были привязаны друг к другу, и я ходил к Метцгерам, потому
что чувствовал себя у них как дома, ну и попутно, чтобы насытить слух и
зрение исконной семейной жизнью.
назубок - их таких набралось всего десяток - Вавилонский Талмуд (а может,
и не Вавилонский, а Иерусалимский [существуют два варианта Талмуда: один
составлен в Вавилоне (Талмуд Бавли), другой - в Палестине (Талмуд
Иерушалми); по иудейской традиции более авторитетным является
Вавилонский], я мало что тут смыслю). Сколько себя помню, я приставал с
вопросом: "А зачем он его учил?" Но вот выучил же.
"Петли". В Австро-Венгерской монархии его выучили на закройщика и
модельера мужского платья. Но он был мастер на все руки, коренастый и
совершенно лысый, если не считать торчащего впереди хохла, который
зачесывал направо; одевался он отменно. Бывают лысины ничего не говорящие;
у него лысина была невероятно красноречивой: от напряжения на ней набухали
шишки, они пропадали, едва он успокаивался. Говорил он мало; зато
расплывался в улыбках, сиял, и если небесный меридиан добродушия и
существует, он проходил через его лицо. Зубы у него были сточенные, редко
поставленные. Что еще о нем сказать? Он требовал уважительного к себе
отношения. И злоупотреблять своей любезностью никому не позволял. Когда
разъярялся, слова застревали у него в горле, он захлебывался, и на голове
вспухали крупные шишки. Такое с ним, однако, случалось нечасто. Веки у
него дергались - тик. И еще, чтобы выказать расположение (нам,
мальчишкам), он уснащал речь безобидными еврейскими ругательствами, тем
самым давая понять, что он тебе доверяет. Вот вырастешь, и будем дружить.
ответчика. Мой родственник Метцгер, его отец, по вечерам не любил сидеть
дома и часто приходил к моим отцу и мачехе - играть в карты. Зимой они
пили чай с малиновым вареньем; летом меня посылали в аптеку за
килограммовым кирпичом трехслойного мороженого - ванильного, шоколадного и
клубничного. Оно называлось "неаполитанское". Они резались в покер по
центу - игра затягивалась за полночь".
Я встречал его и в гостях, но человек, у которого мы встречались, умер.
Чуть не половина людей того круга уже на кладбище.
многих лет тюрьмы. Почему бы мне не написать письмо в память о прошлом, в
память о его родителях - ведь я был к ним не на шутку привязан. Я просто
не могу его не написать, если намерен и дальше предаваться воспоминаниям.
Отступись я от Шениного сына, воспоминания станут мне противны. У меня не
было времени обдумать, чем продиктовано мое решение - соображениями
морального или сентиментального толка.
с чего бы это? - влиянием я обладаю. Очень любопытно, что, по мнению
Танчика, побудило меня написать это письмо. Хотел ли я доказать, что, хоть
он и держит меня за полного идиота, мое письмо для ветерана
Государственной судейской корпорации вроде Айлера имеет вес, а значит,
тому должны быть какие-то вполне здравые причины? Или убедить его, что я
живу правильно? Чего-чего, а этого он никогда не признает. Во всяком
случае, сейчас, когда ему светит засесть надолго, он вряд ли в состоянии
задумываться над загадками жизни. Он был болен, в жестоком унынии.
она не в один миллион, - ее сюжет "Душа человеческая" в Америке. Меня
часто посещают сомнения; под силу ли старику Шагалу было поднять такую
тему. Уж больно его тянуло воспарять. Уж больно много фантазии.
займов. Мы специализируемся по международному праву - политическая
экономия и все такое.
выступаешь в Совете по иностранным делам. Или слушаешь оперу в одной ложе
с губернатором. Или сопровождаешь госпожу Анвар Садат, когда она получает
почетную степень. И вдобавок ты еще играешь в теннис на закрытых кортах с
политическими деятелями.
обеспечили ему доступ к выдающимся людям: покровителям искусств,