равен пятистам граммам]. А посмотри на меня теперь - во мне осталось всего
сто сорок четыре". Сколько это пудов? Семь пудов вызывают представление о
мешках с картофелем, мукой, брикетами угля; семь пудов входило в маленькую
тачку, которую он часто брал, когда шел воровать брикеты на путях, -
холодные ночи, свисток стоящего на стреме - тот взобрался на семафорную
мачту, чтобы подать сигнал, если покажется полицейский. Тачка получалась
очень тяжелой, когда ее нагружали доверху, а соседка, выходит, весила еще
больше.
irae, dies ilia [День гнева, оный день (лат.) - начало одной из строф
католической заупокойной мессы], и когда родственники унесли мебель, на
ступеньках осталась фотография - большая коричневая фотография, на ней
соседка перед домом с надписью "Вилла Элизабет". Позади - виноградник,
грот из пористого камня, в котором фаянсовые гномы катают игрушечные
тачки; на переднем плане, белокурая и толстая, стоит соседка, а из
верхнего окна смотрит мужчина с трубкой во рту, и через весь фронтон -
надпись "Вилла Элизабет". Собственно, так и должно быть - ведь ее звали
Элизабет.
кондуктор в синей форменной фуражке с красным кантом, на плечах много
ремней, много скрипящей кожи и все то, что Лео называл своей "сбруей" -
сумка для денег и деревянный ящичек, куда вставлялись катушки с билетами,
губка в алюминиевом футлярчике и компостерные щипцы. Неприятным было лицо
Лео - багровое, чисто вымытое; неприятным было никогда не выключавшееся
радио и песни, что он насвистывал. Женщины в кондукторской форме танцевали
и пели в его комнате.
фотография "Вилла Элизабет", была по крайней мере тихая. А Лео был шумный.
Он стал главным потребителем супа и рассчитывался за него сигаретами по
тарифу, который он сам установил; особенно хорошо платил Лео за сладкие
супы.
поставил кастрюлю обратно на стол, с улыбкой поглядел на мать и сказал:
танцевать в последнее время?
размахивал руками и при этом дико подвывал. Мать рассмеялась и ответила:
и затанцевал с ней - и лицо матери сразу изменилось: она вдруг
заулыбалась, заулыбалась и сразу стала намного моложе.
танцклубе. А вы просто прелестно танцуете.
начались разговоры про "него". Генрих внимательно прислушивался и скоро
понял, что на сей раз роли переменились. Теперь мать говорила то, что
тогда говорил Карл:
как знал от Мартина то, что Мартин, в свою очередь, узнал от дяди
Альберта: от сожительства мужчин и женщин появляются дети, и было ясно,
что "он" значит просто ребенок и что достаточно всюду вместо "он"
подставить "ребенок". "Я хочу ребенка", - говорила мать. "Нет, ты от него
избавишься", - говорил Лео. "Я не хочу ребенка", - говорила мать Карлу. "А
я хочу", - говорил Карл.
Генрих имел в виду не слово "сожительство", а совсем другое слово, которое
звучало далеко не так пристойно. Значит, от ребенка можно избавиться. От
того ребенка, из-за которого Карл бросил мать, она избавилась. Получалось,
что Карл вовсе не самый плохой из всех дядей.
условиях отпускали служащим магистратуры, иссяк, а вскоре и черного рынка
не стало. Никто уже не интересовался супом, потому что выпустили новые
деньги, и деньги стали дороги, и в магазинах теперь продавались вещи,
которых раньше нельзя было найти даже на черном рынке. Мама плакала, "он"
был крохотный, и звали "его" - Вильма, как маму, а Лео все злился, пока
мать снова не устроилась на работу у кондитера.
кричал на нее, а Альберт, дядя Мартина, кричал на Лео.
вечного мытья, а волосы - черные как смоль; Лео много занимался двоими
ногтями, и из-под форменной тужурки у него всегда виднелось желтое кашне.
И еще он был очень жадный: на детей он вообще ни гроша не тратил и этим
отличался от Альберта и от Вилля - дядей Мартина, которые делали ему много
подарков. Билль был совсем не такой дядя, как Лео, а Лео совсем не такой,
как Альберт. Постепенно Генрих стал всех дядей делить на категории. Билль
- это настоящий дядя, а Лео - это такой дядя, как Эрих, Герт и Карл,
которые сожительствовали с матерью. Альберт - это дядя, не похожий ни на
Лео, ни на Билля, он не такой настоящий, как Билль, которого можно
называть даже дедушкой, но и не сожительствующий дядя, как Лео.
сфотографированный десять лет тому назад. Сначала отец казался ему слишком
старым, теперь - слишком молодым, все моложе и моложе, а сам он медленно
дорастал до отца, и отец был теперь всего в два с лишним раза старше его.
А сначала он был старше раза в четыре, в пять. На другой фотографии,
которая висела рядом, матери было всего восемнадцать, и она выглядела
совсем как девчонка перед конфирмацией.
казался себе старым и опытным, мудрым и усталым. И он принимал дружбу
Билля, как принимают дружбу маленького ребенка, как он принимал нежности
своей крохотной, быстро подраставшей сестренки. Он возился с ней, давал ей
бутылочку, разогревал кашу, потому что с двенадцати мать уходила на
работу, а Лео категорически отказывался возиться с ребенком. "Я вам не
нянька!" Потом Генрих научился даже купать Вильму, сажать ее на горшок и
брал ее с собой, когда ходил за покупками или когда ходил встречать маму
после работы.
знавший цену _деньгам_, человек, который, хотя сам и не нуждался в
_деньгах_, знал, как страшно, когда дорожает хлеб и подскакивает цена на
маргарин; да, это был дядя, какого и ему хотелось бы иметь: не
сожительствующий дядя и не дядя Билль, который годится разве на то, чтобы
поиграть с ним или погулять. Билль неплохой человек, но _разговаривать_ с
ним трудно, а с Альбертом можно, _хотя_ у Альберта и водятся _деньги_.
Альберта и из-за Мартина, конечно. Во всем, что касалось денег, Мартин
ничуть не отличался от дяди Билля. И бабушка ему нравилась, хотя она была
с причудами. И ради футбола он ходил туда, и ради лакомств из
холодильника, а еще ему нравилось, что там можно, оставив Вильму
где-нибудь в саду, в коляске, гонять часами в футбол и не видеть дядю Лео.
ни в чем не отказывали, и все относились к нему очень ласково, но у
Генриха было смутное предчувствие, что в один прекрасный день все это
плохо кончится, и не только из-за денег. Существовали вещи, которые не
имели никакого отношения к деньгам, например, разница между дядей Лео и
дядей Альбертом, разница между тем, как ужаснулся Мартин, услышав слово,
сказанное кондитеру, и тем, как сам он, Генрих, только чуть испугался,
когда впервые услышал, как мама выговорила слово, которое раньше он слышал
только от Лео и какой-то его кондукторши. Слово это показалось ему
отвратительным, он не любил его, но никогда не ужасался так, как ужаснулся
Мартин. Все эти различия только частично зависели от _денег_, и разбирался
в этом только дядя Альберт, который отлично понимал, что не должен
_слишком хорошо_ относиться к нему, Генриху.
3
взгляд человека, привыкшего к победам и не сомневающегося в успехе. Можно
смотреть по-разному: она иногда чувствовала устремленные на нее сзади
молящие глаза робкого воздыхателя. Но этот, сегодняшний, уверен в себе -
взгляд без тени меланхолии; целых полминуты она пыталась представить себе,
каков он - элегантный брюнет несколько хлыщеватого вида; может быть, он
даже заключил пари - ставлю десять против одного, что я за три недели
полажу с ней.
поклонника, она радовалась тому, что может провести конец недели с
Альбертом и мальчиком у матери Альберта. Подходит осень, и вряд ли в
ресторанчике будет много народу. Даже просто слушать Альберта, когда он
рассуждает с Биллем и Глумом о разных видах приманки, одно удовольствие;
кроме того, она возьмет с собой книги и почитает, пока ребята будут играть
в футбол, а может, она поддастся на уговоры и пойдет вместе с Глумом удить
рыбу и будет кротко выслушивать объяснения о наживке и насадке и о