на льду и скорбно глазели в небо оловянными зрачками. Да еще -- самые,
конечно, крупные, -- два судака сошли! Но кто радовал независтливое сердце
дяди Паши, так это малые рыбаки -- отроки Антон и Санька. Они тоже достали
по два судака на свои утильные, из ружейного патрона склепанные блесны.
Младшенький кричал, смеялся, снова и снова рассказывал о том, как клюнуло,
как он попер!.. Дядя Паша растроганно его поощрял: "Ну вот! А ты -- плакать?
В жизни завсегда так: то клюет, то не клюет..."
все приозерное население, да и часть города Вейска сотрясло героическое
событие.
пешней, сдвинулся на ребячьи лунки, просвер- ленные ледобуром. И только
опустил свою знаменитую, под снетка излаженную блесну, как ее пробным
толчком щипнуло, затем долбануло, да так, что он, уж какой опытный рыбак! --
едва удержал в руке удочку! Долбануло, надавило, повело в глыбь озерных вод.
с аптекарской точностью вывешено, -- застрял в узкой лунке. Дядя Паша,
плюхнувшись на брюхо, сунул руку в лунку и зажал рыбину под жабры. "Бей!" --
скомандовал он отрокам, мотая головой на пешню. Старший отрок прыгнул,
схватил пешню, замахнулся и замер: как "бей"?! А рука? И тогда закаленный
фронтовик, бешено вращая глазами, гаркнул: "А как на войне!" -- и бедовый
парнишка, заранее вспотев, начал раздалбливать лунку.
В заступ бери! В заступ! Леску не обрежь..." -- командовал дядя Паша. Полная
лунка крови была, когда дядя Паша вынул из воды и бросил на лед уже вялое
тело рыбины. И тут же, взбрыкнув кореженными ревматизмом ногами, заплясал,
заорал дядя Паша, да скоро опомнился и, чакая зубами, отворил шарманку,
сунул ребятам флягу с водкой, приказал растирать занемелую руку,
обезвреживать раны.
перевязанный дядя Паша разводил руками, тряс, дергал, выводил, бросал, орал,
прыгал, пел. Сошнин, глядя на все это в окошко, сожалел, что не владеет
камерой, -- это было бы величайшее кино!
рыбаку дали бюллетень с пометкой "бытовая травма", то есть не оплачиваемый.
Ну, тут уж все сотрудники поднялись в защиту героя, звонили в санупр, в
облздрав -- и добились справедливости: "бытовая" травма была переправ- лена
на "боевую".
Ее спасли и после суда отправили в исправительно-трудовую колонию. Срок ей
дали короткий, но мук и позора тетка и Леня вместе с ней пережили много.
Сошнин уже учился в областной спецшколе УВД, тетка настояла: "Обмундирование
бесплатное, питание, догляд и работа в защиту справедливости..." Она
чувствовала -- догадался он потом, -- что ей несдобровать, и хотела устроить
дитятю попрочнее. Из спецшколы Сошнина чуть было не помели. Конторские
служащие, жители седьмого и соседних домов, на глазах которых он рос, но
главное, однополчанин и друг отца Лавря-казак походатайствовали за него.
Лавря-казак подстригся, наодеколонился, почистил штиблеты, обрядился в новый
костюм, к борту коего прицепил ордена Славы и еще два ряда орденов, и во
всем параде двинул к начальнику областного управления внутренних дел, где
имел долгую беседу.
ездили "на торф" -- попроведать тетю Лину. Она бухнулась на колени перед
боевым фронтовиком, и племянник ее, будущий страж порядка, отвернулся,
глотал слезы и клялся про себя беспощадно бороться с преступностью, особо с
теми, кто совращает, сбивает с пути невинных людей, калечит им судьбы и
души.
прирабатывала дома стиркой и все жалась по углам, старалась днем не
показываться на люди, говорила тихо, и когда умерла, то Лене казалось: и в
домовине она старалась сжаться, прятала от людей глаза и руки, изъеденные
химикалиями и мылом, под ластами кружевной черной накидки.
отдаленном Хайловском районе участковым, оттуда и привез жену. Тетя Лина
успела маленько порадоваться Лениному устройству, понянчилась с его дочкой
Светой, которую считала внучкой, и, когда стала умирать, все сожалела, что
не успела дотянуть внучку до школы, не поставила ее на крепкие ноги, мало,
совсем мало помогла молодым.
отступление в самой гуманной конституции, отдельным указом ввести порку:
молодого принародно, среди широкой площади порола бы молодая, а молодую --
молодой...
ячейкой на руки другой, не менее надежной тетки по имени Граня, по фамилии
Мезенцева, которая никакой теткой Сошниным не доводилась, а являлась родней
всех угнетенных и осиротевших возле железной дороги народов, нуждающихся в
догляде, участии и трудоустройстве.
ней путям. Стрелочная будка стояла почти на выносе со станции, на задах ее.
Был тут построенный и давно покинутый туник с двумя деревянными тумбами,
заросший бурьяном. Лежало под откосом несколько ржавых колесных пар, скелет
двухосного вагона, кем-то и когда-то разгруженный штабель круглого леса,
который тетя Граня никому растаскивать не давала и много лет, пока лес не
подгнил, ждала потребителя, да, так и не дождавшись, стала ножовкой
отпиливать от бревен короткие чурбаки, и ребята, стадом обретавшиеся возле
стрелочного поста, на этих чурках сидели, катались, строили из них паровоз.
способностями детского воспитателя. Она детей просто любила, никого не
выделяла, никого не била, не ругала, обращалась с ребятишками, как со
взрослыми, угадывала и укрощала их нравы и характеры, не прилагая к тому
никаких талантов, тонкостей педагогического характера, на которых так долго
настаивает нравоучительная современная печать. Возле тети Грани просто росли
мужики и бабы, набирались сил, железнодорожного опыта, смекалки, проходили
трудовую закалку. Закуток со стрелочной будкой многим ребятам, в том числе и
Лене Сошнину, был и детсадом, и площадкой для игр, и школой труда, кому и
дом родной заменял. Здесь царил дух трудолюбия и братства. Будущие граждане
Советской державы с самой большой протяженностью железных дорог, не
способные еще к самой ответственной на транспорте движенческой работе,
заколачивали костыли, стелили шпалы, свинчивали и развинчи вали в тупике
гайки, гребли горстями насыпь полотна. "Движенцы" махали флажком, дудели в
дудку, помогали тете Гране перебрасывать стрелочный балансир, таскать и
устанавливать на путях тормозные башмаки, вели учет железнодорожного
инвентаря, мели возле будки землю, летами садили и поливали цветки-ноготки,
красные маки и живучие маргаритки. Совсем малых, марающих пеленки и не
способных еще к строгой железнодорожной дисциплине и труду, тетя Граня не
принимала на работу, не было у нее в будке для них условий.
Сошнин так никогда и не дознался), работал кочегаром при железнодорожном
Доме культуры, из кочегарки вылезал на революционные праздники да еще на
Рождество, Пасху и Воздвиженье, поскольку где-то в воздвиженские сроки у
Чичи был день рождения. Тетя Граня работала через сутки по двенадцать часов,
с двумя выходными в конце недели, как движенец и, стало быть, ответственный
на железной дороге человек. Она уносила мужу в кочегарку на сутки еду и
неизменно поллитра водки.
Чича до того закочегарился, что спутал зиму с летом. К нему в жаркое
подземелье спустилась заполыханная делегация самодеятельного местного
балета: "Чича! Туды-т-твою, растуды! Какой месяц на дворе?" -- "Хвевраль,
навроде..." -- "Да июнь, конец июня! А ты жаришь и жаришь! Аж партнерши из
рук высклизают".
братвой печеную картошку, "горькие яблоки", то есть лук с солью, пил дешевый
малиновый чай прямо из горлышка тети Граниного медного чайника -- ему
нравилось нить из чайника, и доселе с той привычкой -- пить чай из рожка --
он не расставался, что также приводило к конфликтам в семье.
коптившая небо и парк культуры и отдыха, что был по соседству с ним, резко
обозначилась на фоне известкой беленной тыльной стены Дома культуры, стыдно
обнажилась задняя часть помещения, будто изработанная костлявая женщина
разболоклась на сочинском курортном берегу. Что-то неладное сделалось в
округе, какая-то привычная деталь выпала из пейзажа города Вейска. Дым над
трубой истоньшился и наконец перестал сочиться совсем, иссяк Чича -- пал на
"боевом посту", как писалось в железнодорожной газете "Сталинская путевка",
в заметке "Беззаветный труженик". Из заметки люди узнали, что был когда-то
Чича красным партизаном, имел боевой орден и трудовой значок отличия
"Ударнику труда", заработанный в кочегарке.
ходила медленно, в грязных спецодежных ботинках, глаза свои яркие, черные, в
которых даже зрачков не было видно, затеняла деревенским платочком,
надеваемым, наперекор железнодорожным правилам, даже на работе. Машинисты,
составители поездов, сцепщики и кондукторы, уважая человеческую скорбь, не
указывали ей на нарушение.
вылетела плохо закрепленная горбылина и ударила тетю Граню по голове. Слышал
бы тот разгильдяй и пьяница, что неряшливо закрутил проволоку, крепя
пиломатериал на платформе, детский крик в закоулке станции Вейск, видел бы,
как артелька малышей детсадовского возраста пыталась стащить с рельсов
окровавленную женщину, -- он бы всю жизнь замаливал грехи, сам справлял бы
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Круз Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Посняков Андрей