его не спасти, ибо он забыл что-то, напрочь забыл, вот сейчас, когда Ам-
зель отрывает наконец взгляд от прибрежной слякоти и сдвигает стальную
каску с одной тысячи своих веснушек на вторую, со лба на затылок, - в
этот миг выкинутая вперед ладонь Вальтера Матерна уже пуста, легка и
сохраняет лишь вмятины, отпечаток перочинного ножа, у которого имелось
три лезвия, штопор, пилка и даже шило; а в пазах рукоятки забились морс-
кие песчинки, остатки мармелада, сосновые иголки, труха от коры и сгуст-
ки кротовой крови; ножа, за который запросто можно было выменять новый
велосипедный звонок; даже не украденного, а честно купленного Амзелем на
честно заработанные деньги в лавке у собственной матери, а потом пода-
ренного им своему другу Вальтеру Матерну; ножа, который прошлым летом во
дворе у Фольхертов пригвоздил к воротам сарая бабочку, а под паромной
пристанью, куда причаливает Криве, однажды за один день прикончил четы-
рех крыс, в дюнах едва не прикончил кролика, а две недели назад пронзил
крота, прежде чем того успела взять Сента. Пока что ладонь все еще хра-
нит на себе отпечаток ножа, того самого, которым Вальтер Матерн и Эдуард
Амзель, когда им было по восемь лет и очень хотелось заключить кровное
братство, сделали себе надрезы на руке, там, где мускулы, потому что
Корнелиус Кабрун, который был в немецкой Юго-Западной Африке и знает
обычаи готтентотов, так им рассказывал.
Четвертая утренняя смена
периментальным путем исследует траекторию полета ножа с учетом силы
броска, сопротивления ветра, закона всемирного тяготения, времени у него
остается ровно столько, что он едва успевает засчитать себе целый рабо-
чий день от одной смены до другой и написать "тем временем", - так вот,
тем временем Амзель тыльной стороной ладони сдвигает каску со лба на за-
тылок. Взгляд его скользит вверх по склону дамбы, успевает заметить и
бросок, и бросившего, и перехватить на лету брошенный предмет; а нож,
утверждает Брауксель, тем временем достиг той высшей точки, какой дости-
гает всякий предмет, движущийся вверх под воздействием внешней силы, - а
тем временем Висла течет, кошка дрейфует, чайка кричит, паром приближа-
ется, сука Сента чернеет на фоне неба, а солнце все заходит и никак не
зайдет.
ки, после которой начинается падение, он на секунду как бы замирает,
пребывая в кажущейся неподвижности, - так вот, пока нож на секунду зами-
рает в этой точке, Амзель отрывает от него взгляд и снова - а нож тем
временем начинает падать в воду, стремительный и обреченный под порывами
встречного ветра, - снова смотрит на своего друга Вальтера Матерна, ко-
торый все еще балансирует на одной ноге в зашнурованном ботинке, без
чулка, правая рука все еще вытянута, а левая для равновесия загребает
воздух.
стараясь сохранить равновесие, пока Висла и кошка, мыши и паром, Сента и
солнце, пока перочинный нож падает в воду - на руднике Браукселя засту-
пила очередная утренняя смена, а ночная, наоборот, отшабашила и разъеха-
лась по домам на велосипедах, комендант запер штейгерский барак, а во-
робьи во всех канавах возвестили приход нового дня... Амзелю тогда все
же удалось - то ли своим шустрым взглядом, то ли чуть менее шустрым кри-
ком - вывести Вальтера Матерна из едва сохраняемого равновесия. И хотя
тот и не свалился с самой кромки никельсвальденской дамбы, однако кач-
нулся, зашатался и накренился так, что потерял из виду свой нож и не уг-
лядел, как тот соприкоснулся с водами Вислы и юркнул вглубь.
чем ни попадя?
уже снова твердо стоит на ногах, сверкая ободранными коленками и потирая
ладонь своей правой руки, на которой остывающим контуром меркнет отпеча-
ток ножа.
пошли эту тварь, она вон за мышами носится.
видел.
под рукой был, разве стал бы я ножом швыряться.
мигом бросил, у меня их тут навалом.
ров, - причем Амзель подает свою веснушчатую ладонь снизу, а Вальтер Ма-
терн, наклонившись, тянет свою, еще с отпечатком ножа, ему навстречу и,
скрепив спор рукопожатием, одновременно втаскивает Амзеля на гребень
дамбы.
скрипит, какие у нее еще остались. Правда, она у вас не швыряется. Зато
поварешкой дерется дай Боже.
Говоря о бабке Вальтера Матерна, он тычет большим пальцем через плечо,
где позади дамбы вдоль дороги растянулась деревушка Никельсвальде, а
чуть поодаль виднеется принадлежащая Матернам ветряная мельница. Амзель
тянет вверх по склону дамбы свою сегодня не слишком богатую добычу -
связку штакетин, жердин, выкрученного тряпья. Рука его то и дело тянется
к каске, которая застит ему глаза. Паром уже причалил к никельсвальденс-
кой пристани. Слышен лязг двух вагонов. Черное пятно, Сента, то больше,
то меньше, снова больше, приближается. Снова тащится мимо какая-то утоп-
шая животина. Висла течет, во всю ширь расправив плечи. Вальтер Матерн
кутает правую руку в драную бахрому свитера. Между ним и Амзелем твердо
стоит на всех своих четырех лапах Сента. Вываленный налево язык ритмично
подрагивает. Она не сводит глаз с Вальтера Матерна, потому что он опять
зубами. Это у него от бабки, которая девять лет сиднем и только глазами.
дамбы в сторону пристани. Вот бежит, черным-черна, Сента. Потом, на пол-
шага впереди попутчика, Амзель. Следом, на полшага сзади, Вальтер Ма-
терн. Он волочит сегодняшний улов Амзеля. Трава, примятая связкой досок
и тряпья, нехотя распрямляется, покуда вся троица медленно исчезает на
дальнем конце дамбы.
Пятая утренняя смена
гой, а тем временем другие летописцы с не меньшим усердием, добросовест-
но соблюдая сроки, тоже склонились над картиной прошлого, каждый над
своим манускриптом, дав волю безудержному течению Вислы.
лет назад, когда дитя явилось на свет, но еще не могло скрежетать зуба-
ми, ибо, как и все дети на земле, явилось на свет беззубым, бабка Матер-
нов сидела в своей верхней горенке, прикованная к своему креслу, вот уже
девять лет не в силах пошевельнуться, а в силах только вращать глазами,
лопотать что-то невразумительное и пускать слюни.
ном выглядывающая во двор, чтобы можно было присматривать за прислугой,
а другим - на ветряную мельницу Матернов, примечательную тем, что она
посажена на козлы и тем самым вот уже более ста лет являла собой класси-
ческий тип мельницы немецкой. Матерны построили ее в одна тысяча восемь-
сот пятнадцатом году, вскоре после взятия города и крепости Данциг доб-
лестью победоносного российского и прусского оружия; благо Август Ма-
терн, дед нашей прикованной к креслу старушенции, во время длительной,
нудной и ведущейся без всякого азарта осады города сообразил организо-
вать весьма выгодные сделки, так сказать, с двойным дном: с одной сторо-
ны, с весны он начал поставлять некоему заказчику, платившему за это
полновесными серебряными талерами, штурмовые лестницы, с другой же - по-
лучая в уплату за эти услуги так называемые "талеры с листьями", а также
еще более вожделенную брабантскую валюту, контрабандой отправлял в Дан-
циг генералу графу д'Оделе коротенькие депеши, в коих делился своими не-
доумениями: с какой это стати весной, когда до сбора яблок еще Бог весть
сколько времени, русским понадобилась такая уйма приставных лестниц.
питуляции крепости, в отдаленной деревушке Никельсвальде Август Матерн,
выложив дома на столе изрядную горку датских монет - так называемых
"специй" и "двух третей", - горку быстро поднимающихся в цене рублей,
горку гамбургских марок, талеров обычных и талеров с листьями, мешочек