шулеров и мошенников - обманутого следует объявить обманщиком!
кое-кто!
устраивалась генеральная репетиция, это от них ждали окончательного и
решающего слова.
мельком, но сегодня, как я ни бьюсь, я не могу восстановить в памяти светлый
облик этих ответственных дамочек.
рельсы одной колеи. Одинаковые бесцветные жидкие волосы, собранные на
затылке в одинаковые фиги, одинаковые тускло-серые глазки, носы - пуговкой,
тонкогубые рты. И даже фамилии (честное слово, я ничего не придумываю!) у
них были одинаково птичьи: дамочка из ЦК звалась Соколовой, а дамочка из МК
- Соловьевой.
иерархии, что дамочка из МК (в платье кирпичного цвета) была почему-то
главнее дамочки из ЦК (в платье бутылочного цвета) и, как говорили, они
далеко не всегда и не во всем ладили.
кого ни малейшего внимания. В довершение пугающего сходства у обеих дамочек
был насморк и они, время от времени, почти одинаковыми движениями вытирали
покрасневшие носы-пуговки и чинно запихивали
шушукались, кто знает! Уж наверняка не о Студии, не о пьесе, не о спектакле.
Даже (я допускаю и это!) не о государственных делах, а скорее всего - о чем-
нибудь уютном, мирном, домашнем: о здоровье, о детях, о том, как готовить
капустные котлеты - с яйцом или без.
кинематографист, был приглашен на торжественное собрание в Дом Кино,
посвященное избиению космополитов от кинематографа.
были, поначалу, обнаружены космополиты в театре, теперь, естественно,
следовало их обнаружить и разоблачить в кинематографе, в музыке, в живописи,
в науке.
тогдашние друзья - драматург Блейман, критики Оттен, Коварский.
вместе с ними в первом ряду - они все сидели в первом ряду для того, чтобы
выступавшие могли обрушивать с трибуны свой пламенный гнев не куда-нибудь в
пространство, а прямо в лицо изгоям, безродным космополитам, Иванам и
Абрамам не помнящим родства!..
Эдишерович Чиаурели - любимый режиссер и непременный застольный шут гения
всех времен и народов, вождя и учителя, отца родного, товарища Сталина.
что-то задумчиво чертил в блокноте, поворачивал к говорившему свой медальный
- как у Остапа Бендера - профиль, то хмурился, то язвительно усмехался, то
неодобрительно поджимал губы.
Он даже чуть приподнял руку и, встретившись со мной взглядом, несколько раз
призывно покивал мне головой.
хочет, чтобы выступил я и от имени молодых заклеймил кого положено
заклеймить и заверил кого положено заверить - в том, что уж мы-то, молодые,
не подведем, не подкачаем, не посрамим!
обругал своего ни в чем не повинного младшего брата, на свадьбе которого я и
познакомился с Михаилом Эдишеровичем.
перехватил администратор Дома Кино:
поговорить!..
руку, отвел в угол.
обстоятельство поможет мне отказаться от выступления, - правда!
сколько раз ты не боишься?
печально улыбнулся, - у меня тут, в Москве, одна очень прекрасная девочка...
Цветочек!.. Но когда я ее... - он употребил, как нечто совершенно
естественное, грубое непечатное слово, - больше двух раз, у меня начинает
болеть сердце! А сколько раз ты не боишься?..
торжественном аутодафе, вот какая мысль томила его и не давала ему покоя,
вот о чем он размышлял, делая вид, что с глубоким вниманием прислушивается к
истерическим выкрикам Всеволода Пудовкина и хрипению Марка Донского.
саркастическая усмешка!
первому ряду и что-то почтительно спросил у ответственных дамочек.
секунду появилось испуганное лицо Олега Ефремова.
- будем начинать!.. А то товарищи, - он значительно указал на бутылочную и
кирпичную, - торопятся!
когда в зале погас свет, снова появился на авансцене в луче бокового софита
и начал - он исполнял в моей пьесе роль Чернышева и, одновременно,
рассказчика - читать вступительную ремарку:
магазинов. Вечерами по Рыбаковой балке слоняются пьяные. Они жалобно
матерятся, поют дурацкие песни и, запрокинув головы, с грустным недоверием
разглядывают звездное небо. Следом за пьяными, почтительными стайками, ходим
мы, мальчишки.
на трудную жизнь и с удивлением слушали ворчливые разговоры взрослых о
торговле, которая пришла в упадок, и о продуктах, которых невозможно достать
даже на рынке. Мы, мальчишки, были патриотами, барабанщиками, мечтателями и
спорщиками...
занимали большую полуподвальную комнату. Вещи в этой комнате были
расставлены самым причудливым образом. Казалось - их только что сгрузили с
телеги старьевщика и еще не успели водворить на места. Прямо напротив двери
висел большой портрет. На портрете была изображена старуха в черной наколке,
с тонкими, иронически поджатыми губами. Старуха неодобрительно смотрела на
входящих...
декорации были сооружены из так называемого "подбора" - кое-что удалось
смастерить самим, кое-что выпросить в постановочной части Художественного
театра.
внимательно то, что происходит на сцене, перешел из левой кулисы в правую,
остановился и, вполоборота к залу, договорил слова вступления:
человек, похожий на плешивую обезьянку, сняв пиджак, разложил перед собой на
столе скучные деловые бумаги, исчерканные красным карандашом. Давид (актер
И. Кваша) стоит у окна. Ему двенадцать лет. У него светлые рыжеватые вихры,
слегка вздернутый нос и оттопыренные уши. Он играет на скрипке, время от
времени умоляющими глазами поглядывая на круглые стенные часы-ходики.
человек - кладовщик Митя Жучков (актер И. Пастухов).
тревожны, как вечерний разговор с Богом. За окном равнодушный женский голос
протяжно кричит на одной ноте:
запиликала скрипка, защелкали костяшки на счетах, где-то далеко протяжно
прокричал женский голос: - Сереньку-у-у!