посудинки нету...
баландой. Белые лохмотья пара крутятся над ней, отрываются, смятые ветром,
разнося щекочущий нос запах варева.
котелок, выливалась из него сизая дрянь-жидкость, бухался горемыка на ток
земли, утоптанный тысячью ног, и, не обращая внимания на побои,
слизывал-грыз место, оттаявшее от пролитой баланды...
на вторые нары, он вдруг не увидел Коли. Лишь в его изголовье валялась одна
рукавица да сиротливо свисал, напоминая ужа, зеленый брезентовый ремень, что
служил поручнем его хозяину. Не было также и мешка Никифорыча.
нар. В четвертый понесли... помер, стало быть, - пояснил сосед.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
трубы сожженных домов. Ветер выводит-вытягивает в эти трубы песню смерти.
Куролесит поземка по щебню развалин города, вылизывает пятна крови на
потрескавшихся от пламени тротуарах. Черные стаи ожиревшего воронья со
свистом в крыльях и зловещим карканьем плавают над лагерем. Глотают мутные
сумерки зимнего дня залагерную даль. Не видно просвета ни днем ни ночью.
Тихо. Темно. Жутко.
лагерю, десятками выхватывая свои жертвы. Не прячутся, не крадутся призраки.
Видят их все - костистых, синих, страшных. Манят они желтой коркой
поджаристого хлеба, дымящимся горшком сваренной в мундирах картошки. И нет
сил оторвать горящие голодные глаза от этого воображаемого сокровища. И нет
мочи затихнуть, забыть... Зацепился за пересохший язык тифозника мягкий
гортанный звук. В каскаде мыслей расплавленного мозга не потеряется он ни на
секунду, ни на миг:
лагерь раненую лошадь. И бросилась огромная толпа пленных к несчастному
животному, на ходу открывая ножи, бритвы, торопливо шаря в карманах хоть
что-нибудь острое, способное резать или рвать движущееся мясо. По
образовавшейся гигантской куче людей две вышки открыли пулеметный огонь.
Может быть, первый раз за все время войны так красиво и экономно расходовали
патроны фашисты. Ни одна удивительно светящаяся пуля не вывела посвист,
уходя поверх голов пленных! А когда народ разбежался к баракам, на месте,
где пять минут тому назад еще ковыляла на трех ногах кляча, лежала груда
кровавых, еще теплых костей и вокруг них около ста человек убитых,
задавленных, раненых...
поднял с нар голову. В висках серебряные молоточки выстукивали нескончаемый
поток торопливых ударов. В первый раз не чувствующие холода ноги казались
перебитыми в щиколотках и коленях.
голову.
безмятежность и покой иссыхающее тело, самыми замысловатыми видениями
наполнен мозг. Лежит это себе такая мумия на голых досках нар с открытыми
глазами, прерывисто дыша, и тихим величием светятся ее зрачки, как будто она
только одна на свете вдруг вот теперь поняла смысл бытия и значение смерти!
Какое ей дело до миллиардных полчищ вшей, покрывших все тело, набившихся во
впадины ключиц, шевелящих волосы на голове, ползающих по щекам, лбу,
залезающих в нос... Нарушается это величие лишь жаждой капли воды. От
сорокаградусной жары в теле трескаются губы и напильником шершавится горло.
Мумия тогда издает хрип:
все равно подохнет!" И на третий день забытья Сергей был раздет догола. Лишь
на левой ноге остался белый пуховый носок, полный вшей. Получил эти носки
Сергей на фронте. То был подарок-посылка от девушек какого-то уральского
мясокомбината. Лежала тогда в носке и записка: "Желаю тебе, дорогой боец, до
самых дырок износить эти носки. С любовью - Тося".
носки, Сергей урезонивал ржущих: "Вы вникните, черти, в смысл этих слов!
Девушка с любовью желает, чтобы не убили меня... Ну-ка попробуй износить
такие носки! К тому времени последний из фрицев в ящик сыграет..."
и занять его вшивое место. В один миг Сергей оказался на полу, раскинув
длинные ноги-циркуль поверх вповалку лежащих там людей. Где же ему место,
как не под нижними нарами, куда скатываются испражнения! И Сергея
затискали-затолкали под нары, благо парень не издает ни звука...
жилах, устала смерть корежить гибкое тело спортсмена, и выполз Сергей из-под
нар через двое суток, волоча правую отнявшуюся ногу.
голова.
голову по направлению голоса со звучащей в нем ноткой власти. В дверях
барака стоял в белом халате низкорослый и крупноголовый детина.
доктора?" - мелькнула мысль.
взять...
место... сбросили, лежал там...
командиров, больных тифом. Там и поместился Сергей на вторых нарах в самом
тесном и темном углу. Пустотой и легкостью была наполнена затуманенная
голова, не было в теле ни позыва, ни недуга.
нога? Гм... явление частое после тифа, да. Не чувствует? Ампутировать...
как-нибудь, да!
Но... одну минуту! - Доктор, легко спрыгнув с нар, вышел из барака. Вернулся
он с объемистым пузырьком беловатой жидкости и котелком в руках. -
Растирать. Очень часто. Можно носком. Посмотрим, да. Спирт отечественный, у
меня последний... И вот - баланда, ешьте. Я зайду. Поговорим, да!..
чувствовала нога ни щипков, ни укола булавки.
небольшие промежутки изо всех сил растирал спиртом ногу. Тот бил в нос,
колесом крутил слабую голову. На второй день в пальцах появилась тупая,
ноющая боль. Она все усиливалась, по мере растирания ноги спиртом.
да! - отчеканил доктор. - Но кусайте себе губы. Терпите. Нога останется...
ногу.
жизни, фронте. Когда уж, казалось, обо всем поговорили, каждый, однако,
сознавал, что о самом главном-то и умолчено, к чему и вели все беседы.
Однажды, когда доктор помог Сергею остричь кишащие вшами волосы, он особенно
долго засиделся на вторых нарах. Лежа Сергей всматривался в мясистый профиль
эскулапа, потом сказал:
ровесников революции, честность, порядочность и... доброта, скажем,
неизменно ассоциируются с понятием о любви к Родине, к русским людям?..
полноты второго достоинства, как и первого.
амбулаторию. Там наши. Познакомитесь. Решим, да...