по-прежнему при нем. К концу дня у него всегда возникало ощущение, словно
его годами не было и он дома оставил беззащитную Сару одну. Однако ее
африканская кровь ни у кого не вызывала здесь раздражения. Тут не было
закона, грозившего нарушить их совместную жизнь. Они были в безопасности -
в той мере, в какой это вообще возможно для них.
- В чем дело? - спросила она.
- Я встревожился. Все показалось мне не так, когда я вошел. Тебя не
было. И даже виски...
- До чего же ты любишь порядок.
Он начал вынимать покупки из чемоданчика, пока она наливала виски.
- Действительно нет оснований для тревоги? - спросил Кэсл. - Не люблю я
эту манеру врачей говорить о болезни, особенно когда они начинают
успокаивать.
- Оснований для тревоги нет никаких.
- А можно мне пойти взглянуть на него?
- Он сейчас спит. Лучше его не будить. Я дала ему аспирин.
Кэсл вернул первый том "Клариссы" на полку.
- Дочитал?
- Нет, и вообще сомневаюсь, что когда-либо дочитаю. Слишком коротка
жизнь.
- А мне казалось, ты всегда любил толстые книги.
- Попробую, пожалуй, взяться за "Войну и мир", пока еще не поздно.
- У нас ее нет.
- Я куплю завтра.
Сара тщательно отмерила четыре порции виски по нормам английских
кабачков и, подойдя к Кэслу, вложила стакан ему в руку, словно письмо,
которое никто не должен прочесть. Сколько он пьет - это знали только они
двое: с коллегами или даже с чужими людьми он обычно не пил в баре ничего
крепче пива. В его профессии склонность к алкоголю всегда может вызвать
подозрение. Только Дэвис мог без разбора заглатывать напитки, не заботясь
о том, кто его видит, но это его лихачество объяснялось полнейшей
наивностью. А Кэсл и лихачество и наивность навсегда оставил в Южной
Африке, где на него в любую минуту мог обрушиться удар.
- Ты не будешь возражать, - спросила Сара, - если у нас сегодня будет
холодный ужин? Я весь вечер провозилась с Сэмом.
- Конечно, нет.
Кэсл обнял ее. Сила их любви была такой же тайной, как и то, что он
выпивал четыре порции виски. Рассказать об этом кому-либо - значило
подвергнуть себя опасности. Когда любишь, больше всего рискуешь. Во всяком
случае, так изображает это литература. Тристан [герой средневекового
рыцарского романа "Сказание о Тристане и Изольде"], Анна Каренина, даже
похотливая страсть Ловеласа [герой романа С.Ричардсона "Кларисса Гарлоу,
или История молодой леди"] - а Кэсл заглянул в последний том "Клариссы".
"Я люблю мою жену", - вот и все, что он когда-либо говорил даже Дэвису.
- Я вот думаю, что бы я без тебя делал, - сказал Кэсл.
- Примерно то же, что ты делаешь сейчас. Два двойных виски, а потом
ужин в восемь часов.
- Когда я вошел, а ни тебя, ни виски не было, - я испугался.
- Испугался чего?
- Что остался один. Бедняга Дэвис, - добавил он, - приходит в пустой
дом.
- Может, у него жизнь куда веселее, чем у тебя.
- С меня хватает веселья, - сказал он. - У меня есть ощущение
надежности.
- Неужели жизнь за стенами нашего дома такая опасная? - Она отхлебнула
из его стакана и коснулась его рта губами, влажными от "Джи-энд-Би". Кэсл
всегда покупал "Джи-энд-Би" из-за цвета: большая порция виски с содовой по
цвету казалась не крепче сильно разбавленного виски другой марки.
На столике у дивана зазвонил телефон. Кэсл поднял трубку и сказал:
"Алло", - но на другом конце молчали. "Алло". Он сосчитал про себя до
четырех и, положив трубку на рычаг, услышал щелчок: телефон отсоединился.
- Никого?
- Наверное, набрали не тот номер.
- В этом месяце так было уже трижды. Причем всякий раз, когда ты
задерживаешься в своей конторе. Ты не думаешь, что это может звонить
какой-нибудь бандит - проверяет, дома ли мы?
- Да у нас грабить-то нечего.
- Такие читаешь жуткие истории, милый, - про этих людей, которые
натягивают на лицо чулок как маску. Терпеть не могу сидеть дома без тебя
после захода солнца.
- Потому я и купил тебе Буллера. Кстати, а где Буллер?
- В саду, ест траву. Что-то, видно, ему не по себе. А что до чужих - ты
же знаешь, как он себя с ними ведет. Так и ластится.
- Но маска в виде чулка все же может ему не понравиться.
- Он решит, чулок надели, чтобы с ним поиграть. Помнишь, в Рождество...
эта история с бумажными шляпами...
- До того, как мы его приобрели, я всегда считал, что боксеры - злые
собаки.
- Они и злые - с кошками.
Дверь скрипнула, и Кэсл быстро обернулся: квадратная черная морда
Буллера распахнула дверь, он подпрыгнул и, словно мешок с картошкой, упал
на колени к Кэслу.
- Лежать, Буллер, лежать. - Длинная лента слюны протянулась по брючине
Кэсла. - Если это называется "ластиться" - от такой встречи любой бандюга
за милю убежит.
Буллер прерывисто залаял, мотая задом, точно у него в животе копошились
черви, и попятился к двери.
- Тихо, Буллер.
- Это он хочет погулять.
- В такое время? Ты же сказала, что он вроде заболел.
- Видимо, он уже достаточно наелся травы.
- Тихо, Буллер, черт бы тебя подрал. Никаких прогулок.
Буллер тяжело опустился на пол, орошая, чтобы успокоиться, паркет
слюной.
- Сегодня утром он изрядно напугал электрика, приходившего снимать со
счетчика показания, хотя на самом-то деле Буллер только хотел выказать
дружелюбие.
- Но электрик же знает его.
- А это был новый.
- Новый! Почему?
- Да у нашего грипп.
- А ты попросила его показать удостоверение?
- Конечно. Милый, ты что, стал бояться бандитов? Прекрати, Буллер.
Прекрати.
А Буллер лизал свои интимные места с таким же смаком, с каким старик
заглатывает нитроглицерин.
Кэсл перешагнул через него и вышел в холл. Он тщательно осмотрел
счетчик, но, не обнаружив в нем ничего необычного, вернулся в гостиную.
- Ты чем-то встревожен?
- Да в общем ничем. Просто кое-что произошло на работе. Новый мужик в
службе безопасности показывает себя. Оттого я и взорвался: я же больше
тридцати лет работаю в Фирме - уж можно было бы мне доверять. Скоро они
будут обыскивать наши карманы, когда мы пойдем обедать. Он попросил меня
открыть чемоданчик.
- Не надо преувеличивать, милый. Это же не их вина. Тут виновата твоя
работа.
- Сейчас уже поздно ее менять.
- Ничто никогда не поздно, - сказала Сара, и ему так хотелось бы ей
поверить. Она пошла на кухню за холодным мясом и по пути поцеловала его.
Он выпил еще порцию виски, и, когда они садились за стол, Сара сказала:
- Хватит дурака валять, слишком много ты пьешь.
- Только дома. Здесь меня никто не видит, кроме тебя.
- Я имела в виду не работу. Я имела в виду твое здоровье. А на твою
работу мне ровным счетом наплевать.
- Вот как?
- Подумаешь, одно из управлений Форин-офиса. Все ведь знают, что это
такое, и тем не менее ты должен держать рот на замке, точно какой-то
преступник. Если ты расскажешь мне - мне, своей жене, - чем ты сегодня
занимался, тебя уволят. Хоть бы уж тебя уволили. Так чем ты сегодня
занимался?
- Посплетничал с Дэвисом, сделал несколько пометок на нескольких
карточках, послал телеграмму... ах да, со мной еще беседовал этот новый
офицер службы безопасности. Он знал моего кузена - они оба учились в
Корпус-Кристи.
- Какого кузена?
- Роджера.
- Этого сноба из казначейства?
- Да.
Когда они поднимались в спальню, он спросил:
- Могу я взглянуть на Сэма?
- Конечно. Но он теперь уже крепко спит.
Буллер последовал за ними и, словно конфетку, оставил комок слюны на
простыне Сэма.
- Ах, Буллер...
Бульдог помахал обрубком хвоста, словно его похвалили. Для боксера он
был не слишком умен. Он стоил кучу денег, и его родословная, пожалуй, была
уж слишком идеальна.
Мальчик лежал поперек своей тиковой кровати, положив голову на коробку
с оловянными солдатиками вместо подушки. Черная нога свешивалась из-под
одеяла, между пальцами ее застрял офицер танкового корпуса. Кэсл смотрел,