Чтение 4–й страницы книги ~Куприян~

звания здороваться с простым мужиком.

- Какими судьбами? - спросил Шибаев писаря. По делам больше. А вы
окончательно в наши палестины?

- Да.

- Ну что же-с? После Питера вам, конечно, все оченно плохо покажется!

Егор принял значительный вид.

- Да оно конечно... то столица, а это, конечно, деревня, -
снисходительно ответил он.

- Что уж тут, - тяжело, точно сокрушаясь, заметил старшина и вздохнул.

- Рады, чай, все-таки, что домой прибыли? - с любопытством и бегая
глазами по сторонам, спросил писарь.

- Как водится. Все-таки солдат, хоть там и унтер-офицер тоже, человек
военный ни кола ни двора, как говорится, не имеет. А тут все в порядке...
дом, хозяйство.

- Супруга ваша здравствует, - сообщил писарь. Ему очень хотелось
сообщить Егору Шибаеву об измене жены, но он не решался.

- Благодарим вас... Опять же вот жена, - продолжал Егор солидно и
внушительно, - солдатом, конечно, баловаться приходилось... по разным там...
а тут все-таки, какая ни на есть, законная жена.

- Оно конечно! - согласился писарь, бегая глазами по сторонам и не
решаясь сказать то, что ему хотелось.

Старшина вздохнул и потупился.

- Одно слово - в гостях хорошо, а дома все лучше! - сострил писарь и
сам коротко и с одышкой засмеялся.

Егор Шибаев радостно улыбнулся.

- Что и говорить!

- Вы, собственно, давно из Дерновой? - спросил

- Со вчерашнего дня.

- Что так?

- Да такое дело вышло... конокрадишки у нас завелись... У господина
земского начальника лошадь свели... хорошую лошадь... Ну и подозрение есть
такое, что из наших же деревенских.

- Ну? - спросил Егор Шибаев, очень довольный, что писарь посвящает его
в такие дела, о которых с простым мужиком и говорить бы не стал.

- Да-с, - вздохнул писарь, - может, помните Куприяна Тесова... вот, что
еще при вас в острог свезли?

- Помню, как же...

Писарь подумал и, окончательно решив ничего не говорить Егору о его
жене, продолжал с одышкой:

- Бежал, изволите видеть, и так полагают - его рук дело.

- Такой род у них, - вставил старшина и тяжело вздохнул, потому что
боялся за свою тройку.

- Скажите... тэк-с. А каким бы родом мне до Дернового добраться?

Писарь сообразил, пошевелил толстыми пальцами.

- Мужичок тут есть наш. Может, тоже помните: Мозявым прозывается. Так
он, надо быть, вскорости домой. Он муку привез господину Твердохлебову,
начальнику станции...

Егор Шибаев кивнул головой, хотя совершенно не знал этого начальника
станции. Но ему казалось почему-то, что не знать начальника станции
неприлично для его унтерского и столичного достоинства.

- Ну, так вот им муку-с... а теперь, надо полагать, и в обратный. Вы
попросите его. Он мужик ничего, хороший мужичок.

- А где бы мне его?

- А вот сейчас... Шпрунь, а Шпрунь! - крикнул писарь сотскому, который
с начала разговора из уважения к начальству отошел.

- Тут я, - отозвался он густым и хриплым с недавнего перепоя голосом.

- Ты... найди там Мозявого и спроси, не подвезет ли вот их?.. Это ваш
сундучок?

- Мой.

- Вот их с сундучком. Скажи: я спрашиваю.

Сотский мрачно повернулся и пошел, топая пудовыми сапогами и стуча
палкой. Писарь посмотрел ему вслед.

- Тоже вот... обстоятельный мужик, а только зашибает.

- Бывает, - сказал Егор Шибаев.

Ему было очень лестно, что писарь отзывается при нем о других мужиках,
как бы не причисляя его, Шибаева, к ним.

А потому он счел нужным поддержать свое достоинство и, разгладив усы,
сказал:

- Вот у нас, в третьей роте, тоже один солдатик, из цыган он,
Белокопытин по фамилии, так тоже, ежели трезвый - куда хочешь его ткни, а
напьется и - дрянь человек. Уж его и так, и этак... А тоже обстоятельный,
как следовает быть, по всей форме солдат...

- Это случается, - согласился теперь писарь.

В это время старшина кашлянул и раскрыл рот.

На платформе показался сотский Шпрунь, со своей палкой и бляхой, а за
ним, в оборванном азяме, в стоптанных лаптишках - Мозявый.

- Вот, - сказал сотский, икнул и из уважения к начальству отошел.

Мозявый поспешно сдернул шапчонку и остановился в трех шагах от них,
вывернув носки и вытянув тонкую черную шею. Слезящимися глазками он глядел
на начальство с видом забитого животного, потому что Шпрунь не
заблагорассудил пояснить ему, зачем он понадобился начальству, а сам по
себе, по опыту и вкоренившейся привычке, он от начальства добра не ждал.

Писарь сразу превратился во властное начальство.

- Эй ты, вот отвезешь их в Дерновое. Ты сейчас?

- Сею минуту, - поспешно и хрипло, точно слова с усилием выходили у
него из горла, ответил Мозявый.

- Сундучок там у них... вот этот самый.

Мозявый посмотрел на сундучок и заморгал глазами: сундучок был довольно
велик, а лошадь у него была плохая и не кормленная целый день. Мозявому было
жаль своей лошади, но ослушаться писаря он не посмел и даже с видом
готовности засуетился, засунул шапку за пояс и обхватил обеими тонкими и
корявыми руками сундук, но с трудом только приподнял его. Он засуетился еще
больше, переложил шапку под мышку и опять ухватился за сундук.

Шпрунь смотрел на него с явным презрением.

- Пущай!

Он оттолкнул Мозявого, взял без всякого усилия сундук и понес. Мозявый,
почесывая спину движениями костлявых лопаток и производя носом хлипающий
звук, пошел за ним.

- Тэк-с, - сказал писарь, - вот он вас и доставит.

- А теперь до свиданья-с, - сказал Егор Шибаев, премного вам
благодарен.

- Не за что-с, - возразил писарь, - я всегда с моим удовольствием
приличному человеку всякое одолжение... До свиданья-с. Изволите кланяться
вашей супруге.

- Очень вам благодарен. До свиданья-с.

- До свиданья-с.

Старшина опять ничего не сказал, вздохнул и неловко, не сгибая своих
заскорузлых пальцев, тряхнул руку Шибаева.

IV

Мозявый ждал, стоя около своей телеги, на которой уже громоздился
сундук.

Они уселись, и лошаденка, пузатая и шершавая, поплелась вялой рысцой.

Сначала мимо тянулись железнодорожные пути, груды гнилых шпал, ржавых
рельс и бесконечно длинные ряды товарных вагонов, между которыми, шипя,
двигался взад и вперед рабочий паровоз и резко бряцал буферами. Потом пути
стали реже и пустыннее и скоро слились в одну ровную, гладкую ленту,
убегавшую вдаль к горизонту, а по сторонам пошли опять голые, то черные, то
рыжие поля, с теми же грачами, гуляющими по пахоте, и сухим чернобыльником,
уныло мотавшимся по меже.

Мозявый сидел понуро, далеко выдвинув сухие лопатки, и изредка тоненько
причмокивал, подергивая голову лошади веревочными вожжами. Лошаденка
помахивала редким хвостом и трясла ушами.

И опять душу Егора Шибаева охватило радостное чувство простора.

Тучи на небе стали разрываться местами; по равнине пробегал тусклый и
мимолетный солнечный луч и, скользя по бледной спине пузатой лошаденки и
рваному армяку Мозявого, ярко золотил их.

Мозявый чуть-чуть подымал ему навстречу свои подслеповатые, слезящиеся
глазки и поводил худыми лопатками. Егору же становилось еще лучше и
радостнее и хотелось говорить.

- Чай, меня не знаешь, дядя? - спросил он.

Мозявый быстро взглянул на него и поспешно ответил:

- Признал... как же...

Потом помолчал и вдруг прибавил таким тоном, что видно было, как
всецело завладела им эта мысль:

- А меня драть будут.

Егор Шибаев поразился и от неожиданности заявления, и от сомнения, что
такого старого и худого мужика можно драть.

- За что? - спросил он.

- Леску, значит... казенного, который...

Шибаев подумал, что ему, как начальству, следует внушить, и, приняв
строгий вид, сказал:

- Как же ты, брат, это?..

Мозявый быстро повернулся к нему и вдруг озлобленно заговорил - не
одним языком, а как-то всем телом, жестикулируя руками, плечами и тонкой
шеей:

- А потому, милый человек, невозможно... Землицы нет, а которая есть,
та вся одна глина... А у меня их шестеро ртов, не сумлевайся... Во как! А
теперича драть? Да рази я по дурости? Ежели шесть ртов... Вот ты и