Чтение 4–й страницы книги ~Рыбарь~

Молодой офицер любезен. Хорошенькой незнакомке так приятно угодить!
Мадмуазель не знает, в каком полку служит прапорщик Чернояров?

- Ах... я не разбираюсь... кажется, в Шестом...

Офицер улыбается: разумеется, мадмуазель и должна быть беспомощной в
подобных вопросах.

- Шестой Сызранский сегодня уже отправлен в оренбургском направлении.

О, как жаль! Барышня расстроена. Прощается. Пошла.

Ромеев "отпустил" ее шагов на пятнадцать, неторопливо двинулся следом;
спутники - за ним. Она, обронил негромко, уже им попадалась: на второй
платформе и на четвертой.

- Правильно, - подтвердил Быбин, - припоминаю.

Лушин с недоверчивостью возразил:

- Барышень тут немало.

- Ну, я-то не спутаю! - обрезал его Ромеев. Доказывал вполголоса: -
Зачем ей: что за часть? куда? Офицерики рады потоковать: тетер-рева! И не
вдарит в башку: не знаешь, в каком полку служит, чего ж спрашивать - какой
полк грузится да куда едет? Мокрогубые! По виду, по обхожденью, она - ихняя.
Каждый представляет свою: эдак, мол, и его бы искала. С того языком чешут.

- В дружину сдать бы... - заметил Шикунов.

Володя оборвал:

- Погодь! Я взялся доказать - и я вам докажу безупречно! Не ее одну
подсек. Еще "лапоть" один тыкался...

Послал Сизорина приглядывать за барышней, с остальными поднырнул под
стоящие поезда. Вышли на третью платформу, потолкались.

- Вот он! - бросил Ромеев. - Подходим неприметно, порознь.

Пожилой бородатый мужичонка в лаптях, с набитой кошелкой, маячил перед
составом, на который погрузили сорокачетырехлинейные гаубицы и упряжных
лошадей. Подойдя к субтильному курносому юнкеру не старше восемнадцати,
спросил:

- Господин, это будет не Пятый ли полк?

- Нет.

- Сынок у меня в Пятом Сызранском. По своей охоте пошел! А я на работах
был в Мелекессе, не привелось и проститься. А добрые люди скажи: в Самаре
еще Пятый-то. Привез, чего старуха собрала...

- Пятый Сызранский полк - во Второй дивизии, - сухо сообщил юнкер.

- А это какая?

- Другая.

- На Уфу едете? Я чего спрашиваю-то. Охота, чтоб сынку выпало - на Уфу.
Там места больно хлебные. И коровьим маслом заелись. Вам, стало быть, туда?
Счастье, коли так...

Юнкер важно прервал:

- Вы рискуете жизнью! - ему впервые выпал случай "сделать внушение". -
Вы - в расположении Действующей Армии, здесь нельзя вести расспросы!
Приехали к сыну, а ни его не увидите, ни домой не вернетесь. Вас могут
р-р-расстрелять на месте!

- Спаси, Святители... - мужичонка низко поклонился; крестясь, засеменил
прочь.

Ромеев послал Шикунова следить за ним. Пояснил: для "полного букета"
надо еще "мальца" посмотреть - давеча приметил. Должен где-то здесь
крутиться.

"Мальца" нашли на шестой платформе. По виду - уличный пацан лет
четырнадцати. Переминаясь с ноги на ногу, разговаривал с добровольцем, на
котором военная форма висела мешком. Лет около тридцати, с интеллигентным
лицом, в пенсне - по-видимому, учитель. Парнишка спрашивал его, указывая на
эшелон с пехотой:

- Дяденька, это на Уфу? Я батю ищу! Сказывали - его на Уфу. Какой
полк-то? Мой батя в Сызранском...

Доброволец вежливо ответил: полк - Седьмой Хвалынский, следует в
сторону Оренбурга.

- Не до Павловки? Сказывали, там биться насмерть будут. За батю боязно.
Мать хворая лежит, какой день не встает...

На плечо мальчишки легла рука Ромеева.

- Здорово, Митрий!

- Ванька я, - зорко вгляделся в незнакомого военного.

- Отец, говоришь, следует на Уфу? А сам боишься, что его убьют под
Павловкой. Направления-то разные.

У паренька в руке - бумажный сверточек. Протянул:

- Крестик серебряный на гайтане. С иконкой! Святой Михаил Архангел!
Мать наказала отца найти - передать...

- Идем к отцу! Ждет, говорю! - Ромеев взял пацана за запястье. Сообщил

добровольцу: - Украл крестик только что. У контуженого взял обманом.

Солдат в пенсне остался стоять - с выражением растерянного недоверия.

Мальчишка пронзительно вскричал:

- Люди добрые! Караул!! - тут же смолк от жгучей боли в руке.

- Сломаю грабельку! - раздалось над ухом.

Быстро шли сквозь толпу.

- Воришка это! Воришка! - внушительно охлаждал Быбин тех, кто порывался
вступиться. Ромеев велел ему отвести "шкета" к багажному помещению вокзала,
ждать там. Лушина послал найти Шикунова: вдвоем они должны взять "лаптя",
тоже доставить к багажному.

- Я туда же бабенку приведу! - шепнул Володя, побежал.

От багажного вели троих. Хорошо одетая барышня возмущалась:

- Позовите офицера! Это - своеволие пьяных!

Мужичонка в лаптях молился вслух. Паренек помалкивал. Спутники Ромеева
с винтовками наперевес окружали группку, сам он шел впереди с наганом в
руке, покрикивал:

- В сторонку! Контрразведка!

Из вокзала запасным ходом вышли на мощеную площадку. От нее начинались
тянувшиеся вдоль железнодорожного пути пакгаузы, сколоченные из пропитанных
креозотом балок, обращенные дверьми к поездам. Позади пакгаузов неширокой
полосой протянулся замусоренный пустырь. Железная решетка отгораживала его
от палисадника и городских строений. На пустыре никогда не высыхали
зловонные лужи, попадались трупы кошек, собак. Небольшая его часть посыпана
песком. На нем темнеют круги запекшейся крови. Одни чернее: кровь уже гниет.
Другие - свежие.

- Двоих нонешних убрали, - сказал Шикунов, и все пришедшие посмотрели
на стену пакгауза, густо испещренную отверстиями: множество пуль глубоко
ушло в толстые твердые балки.

- Опомнитесь! Образумьтесь! - страстно убеждала барышня, сжимая кулаки
в перчатках, вздымая их перед лицом. - Мой отец - большой начальник, глава
земской управы! Вас неминуемо накажут, неминуемо...

"Лапоть" заорал неожиданно зычно:

- Православные, покличьте начальство! - он обращался к зрителям, что
скапливались за оградой в палисаднике. К расстрелам привыкали, публика уже
не валила - собиралась неспешно.

- У меня сын в Народной Армии, сын свою кровь льет! - мужичонка бросил
кошелку наземь, крестясь, упал на колени: - А эти меня убивают...

Ромеев подмигнул Быбину, Шикунову, рявкнул на барышню и мужика:

- Тихо, вы! С вами разберемся. Но этого... - рванулся к парнишке, - мы
сей момент... шпиона!

- Ничем не виновный я! Сжа-альтесь!

- Говоришь, крестик на гайтане... а?! Мать наказала отцу передать...
а?! А чего ж сама, когда его провожала, не навесила ему гайтан?

- Отец в прошлом годе ушел от нас, - плача кричал мальчишка, - мать
хворая лежит...

- Год, как ушел, а откуда ж ты знаешь, в какой он полк поступил?

- От людей! Мы про него все зна-ам...

- На слезу бьешь! - рычал Ромеев. - Мать хворая лежит, отец вас
бросил...

она его все одно жалеет, гайтан передает... Определенно - на слезу! Под
этим видом выманиваешь о войсках, шпионишь. - Потащил визжащего к стенке.

- Дяденька, не на-адо! А-аай, не на-адо!!

- Умр-р-ри-и! - Володя прицелился из нагана.

- Стой, скажу! дай сказать... - мальчишка протянул руки, - вон она, -
показал на барышню, - Антонина Алексевна: ее слушаюсь! А этот - вишь,
оделся! А то был в пинжаке, в сапогах...

Ромеев опустил револьвер, левую руку положил "мальцу" на голову.

- Не ври мне только. Где встречаетесь?

- На Шихобаловской, в прачечной у китайца. Линьтя - его зовут. Дразнят:
дядя Лентяй. А велено его звать: Леонтьев. Она - главнее. Меж собой ее
зовут: товарищ Антон. А этот - он недавно прибыл. Его зовут Староста.

Быбин и Шикунов, переглянувшись, потрясенно молчали, держа винтовки
так, точно вот-вот на них нападут. Они доверяли Ромееву, но что задержали
троих не зря - в это верили не до конца.

И вдруг - эти слова "шкета"...

- Ложь! Мерзкая ложь! - остервенело кричала барышня: в голосе звенела
сталь.

"Лапоть" завывал:

- Оговорил, беда-аа...

Лушин пихнул его прикладом в живот, левой рукой толкнул так, что
мужичонка, отлетев, упал набок.