в сторону:
тут кого-нибудь найдем. Сразу двое. Забились в яму, словно
крысы.
могло прийти, что эти двое способны еще на какое-то
сопротивление. Он их и за людей не считал. Просто особая
категория двуногих: пленные.
свернул; и остальных бы не обошел вниманием", - со злобой
подумал Тимофей, но усилием воли погасил в себе вспышку.
жандарм, бледный и разочарованный, с непокрытой головой. Он
заглянул вниз и плюнул.
можешь мне сказать, почему ты всегда угадываешь?
лет будешь ходить со мной рядом, а угадывать не научишься.
Потому что хоть ты и сукин сын, Аксель, а нюха у тебя все
равно нет. Нет - и все тут!
стрелять? Мой бог! Счастливые карты нужно любить, Аксель. Их
нужно ласкать, как упрямую девку, когда ты уже понял, что она
не слабее тебя.
и только теперь повел стволом винтовки, жестом давая понять,
чего хочет. - Эй вы, крысы, а ну пошли наверх. Только врозь,
по одному. Я хочу поглядеть, как этот пень стоит на ногах. А
то, может, и впрямь лучше оставить его в этой могиле.
Понимаете?
без помощи Залогина.
самых примитивных фраз. Паршивый мул - и тот понимает
по-немецки. Мой бог, какая дикая страна!
3
вымоинами. Глина в них была спекшаяся, но под коркой рыхлая:
ноги проваливались и с трудом находили опору. Пахло полынью. С
дороги наплывал машинный чад.
налезала, да и больно было. Первые шаги достались тяжело. Но
потом он разошелся, и даже голова кружиться перестала. Залогин
шел рядом. "Если что - сразу дайте знать. Поддержу", - тихо
сказал он.
сидела вразброс группа красноармейцев. Их было не меньше
трехсот человек. Раненых почти не видно. Охраняли пленных
четверо жандармов. Жандармы расположились в жиденькой тени
единственной сливы. На пленных они не обращали внимания.
Только один из четырех сидел к ним лицом, курил, поставив
карабин между колен; остальные лениво играли в кости.
был тяжелый и внезапный; ему в голову не могло прийти, что он
когда-нибудь увидит сразу столько пленных бойцов Красной
Армии) быстро переросло в гнев, а потом сменилось презрением.
Может быть, у них не осталось офицеров? Но нет, вон парень
сидит в приметной гимнастерке (индпошив; добротный, с едва
уловимым красноватым налетом коверкот; фасон чуть стилизован -
и сразу смотрится иначе, за километр видно, что не "хебе";
воскресная униформа!), вон еще, и еще сразу двое. У одного
даже шпала в петлицах. Комбат. Как они могли сдаться: столько
бойцов, столько офицеров...
и был не прав.
торый уже убивал врагов, видел, как они падали под его пулями;
падали - и больше не вставали. Плен был для него только
эпизодом, интервалом между схватками. Он знал: пройдет час,
день, три дня - и опять настанет его время, и опять враги
будут падать под его пулями. Он знал уже, как их побеждать.
- обычная боевая тревога, сколько уж было таких: вырвут прямо
из постели - и с ходу марш-бросок с полной выкладкой на полета
километров, да все по горам и колдобинам лесных дорог; сколько
уж так случалось, но на этот раз слух пошел: война.
Действительно, стрельба вдалеке, "юнкерсы" прошли стороной в
направлении города. Только мало ли что бывает, сразу ведь в
такое поверить не просто. Может, провокация...
Настоящего боя не получилось: их части ПТО шли во втором
эшелоне, да еще и замешкались, похоже. Роты бросились в
кюветы, но танки стали бить вдоль дороги из пулеметов и
осколочными. Уже через минуту половины батальона не стало...
их сознании за каждым конвоиром стояла вся гитлеровская армия.
Каждый был силен, ловок и неуязвим. Каждый мог поднять
винтовку и убить любого из них; просто так убить, из прихоти,
потому что он сильнее, потому что он может это сделать...
час Тимофей понял свою неправоту. Да, в плен их взяли; но
сломать не смогли, даже согнуть не смогли. Им надо было
очнуться от шока, прийти в себя - и только. И тогда они
докажут, что не перестали быть красноармейцами, и не
понадобится помощи извне, и ни стократное превосходство врагов
не остановит, ни отсутствие оружия.
запад. Они шли по ту сторону кювета, по кромке поля. Тимофей
знал, что сначала будет поле яровой пшеницы, потом - овса, а
перед самым лесом делянка высокого - хоть сейчас коси -
клевера. Этот мир был знаком Тимофею, ведь почти два года
стояли здесь, с сентября тридцать девятого, но сейчас Тимофей
удивлялся всему: знакомому дереву, изгибу шоссе, ландшафтам по
обе стороны его. Он удивлялся, потому что как бы открывал их
заново. Он узнавал их, они были, значит, и он был тоже. Он был
жив, и к этому еще предстояло привыкнуть.
встречей с жандармами, благодаря которой он двигался почти без
труда, хватило ненадолго. Потом внутри его что-то стало
стремительно таять, совсем опустело; он даже не заметил, когда
исчез зримый мир и летел куда-то в приятной сверкающей
невесомости, а потом так же неуловимо сознание возвратилось к
нему, и он понял, что идет, навалившись на Герку, который его
правую раненую руку перекинул себе через плечо, а левой
поддерживает под мышкой. Герке ноша была явно не по силам, он
таращил глаза и мотал головой, стряхивая с бровей пот;
напряжение исказило его лицо, тем не менее он успевал следить
и за ближайшим конвоиром, и за дорогой, и за состоянием
Тимофея.
сознание вернулось к Тимофею. - Ловко это у тебя выходит - с
открытыми глазами. Хорошо еще - у меня во какая реакция
классная.
дело!
поэтому жандармы не заметили его обморока. А может, не придали
значения. Мол, колонну не задерживает - и слава богу; хоть на
руках друг друга несите по очереди.
они плелись парами по тропке, которая вилась сбоку от проезжей
части, болтали, дремали на ходу; их было одиннадцать человек -
слишком много для такого количества пленных, и работа
знакомая, приевшаяся. Война только началась, а они уже знали
наперед, что с ними будет сегодня, и завтра, и через месяц.
Они знали, что главное - не зарываться, не лезть вперед,
потому что на войне умный человек всегда предпочитает быть
вторым, чего бы это ни касалось: мнения на совете или
инициативы в атаке. Правда, именно первые загребают львиную
долю крестов; но среди них попадаются и березовые.
земле; их ноги путались в стеблях пшеницы; стебли казались
липкими и не рвались - уж если заплело, их приходилось