Чтение 4–й страницы книги ~Мерзкая плоть~

восхищенный.

-- Прочитай-ка вот это, Берт,-- сказал он.-- Здорово закручено, а?

Наконец он собрал листы в пачку, перевязал тесемкой и отложил в
сторону.

-- Так вот,-- сказал он.-- Книги по архитектуре и словарь можете взять.
И книги по истории, так и быть, тоже забирайте. Но вот эта книга, по
экономике, подходит под рубрику "Подрывная пропаганда", она останется у нас.
И этот самый "Purgatorio" г мне что-то не нравится, ее мы тоже оставим здесь
до выяснения. А уж что касается ваших мемуаров, так это чистейшая
порнография, мы ее незамедлительно сожжем.

-- Боже милостивый, да там нет ни одного слова... вы, наверно, не так
поняли...

-- Еще чего. Уж я-то знаю, что порнография, а что нет, иначе меня бы
тут не держали.

-- Но вы поймите, от этой книги зависит мой хлеб насущный!

-- А мой хлеб насущный зависит от того, чтобы не пропускать такую
пакость в Англию. Так что топайте отсюда, не то ответите перед полицейским
судом.

-- Адам, миленький, не спорьте, а то мы опоздаем на поезд. Мисс Рансибл
взяла его под руку и потащила на платформу, а по дороге рассказала, на какой
замечательный вечер она сегодня приглашена.

-- Тошнило? Кого это тошнило?

-- Да тебя же, Артур.

-- Ничего подобного... просто устал.

-- Одно время там действительно стало душно.

-- Просто чудо, как эта тетка нас взбодрила. На будущей неделе она
выступает в Альберт-холле.

-- А что, можно и сходить. Вы как считаете, мистер Гендерсон?

-- Она говорит, у нее труппа ангелов. Наряжены, с белыми крыльями,
красота. Да если на то пошло, она и сама недурна.

-- Ты сколько положил ей в тарелку, Артур?

-- Полкроны.

-- И я тоже. Странное дело, никогда я раньше не отдавал полкроны вот
так, ни за что. Она, черт ее возьми, как-то их из тебя вытягивает.

-- В Альберт холле тоже небось придется раскошелиться.

-- Скорее всего, но уж больно охота посмотреть на разряженных ангелов,
верно я говорю, мистер Гендерсон?

-- Фанни, смотри, ведь это Агата Рансибл, дочка бедной Виолы Казм.

1 "Чистилище"

-- Не понимаю, как это Виола пускает ее всюду одну. Будь она моей
дочерью...

-- Твоей дочерью, Фанни?

-- Китти, как не стыдно!

-- Прости, милочка, я только хотела сказать... Кстати, ты давно о ней
не слыхала?

-- Последние вести были совсем плохие, Китти. Она уехала из
Буэнос-Айреса. Видимо, окончательно порвала с леди Метроленд. Теперь,
говорят, разъезжает с какой-то труппой.

-- Какая жалость, милочка, зря я об этом заговорила. Но всякий раз, как
я вижу Агату Рансибл, я невольно думаю... Нынешние девушки так много
знают... Нам-то, Фанни, приходилось до всего доходить своим умом, это
занимало столько времени... Будь у меня в юности такие преимущества, как у
Агаты Рансибл... А кто этот молодой человек, с которым она шла?

-- Не знаю, и, честно говоря, мне не кажется... а тебе? На вид он такой
сдержанный.

-- У него красивые глаза. И походка хорошая.

-- Возможно, если бы дошло до дела... И все же, я говорю, будь у меня в
свое время такие возможности, как у Агаты Рансибл...

-- Ты что ищешь, милочка?

-- Смотри-ка, милочка, какие чудеса. Вот они, мои нюхательные соли, все
время тут и лежали, вместе со щетками.

-- Ах. Фанни, мне так совестно, если б я знала...

-- Вероятнее всего, моя дорогая, ты видела на туалете другой пузырек.
Может быть, это горничная его туда положила. В той гостинице все бывает,
правда?

-- Фанни, прости меня...

-- Что тут прощать, дорогая? Ведь ты же, милая, правда видела там
другой пузырек?

-- Смотри-ка, а вон Майлз.

-- Майлз?

-- Твой сын. дорогая. Ну знаешь, мой племянник.

-- Ах, Майлз А знаешь, Китти, кажется, это и в самом деле он. Совсем
перестал меня навещать, такой нехороший мальчик.

-- Странный у него вид, ужасно похож на педа.

-- Знаю, моя дорогая. Это для меня большое огорчение. Но я стараюсь
меньше об этом думать, ведь иного трудно было и ждать при том, что
представлял собой бедный Троббинг.

За грехи отцов, Фанни...

Где-то, не доезжая Мейдстона, мистер Фрабник окончательно пришел в
себя. Напротив него на диване спали оба детектива -- котелки съехали на лоб,
рот раскрыт, красные ручищи бессильно лежат на коленях. По стеклам барабанил
дождь; в вагоне было очень холодно и стоял застарелый запах табака. Со стен
глядели рекламы отвратительных живописных развалин; снаружи под дождем
мелькали щиты, рекламирующие патентованные средства и собачьи галеты.
"Каждая галета МОЛЛАСИН виляет хвостом",-- прочел мистер Фрабник, а колеса
без конца отстукивали: "Достопочтенный джентльмен, достопочтенный
джентльмен..."

Адам сел в вагон вместе с Цветом Нашей Молодежи. Все они еще выглядели
неважно, но сразу воспрянули духом, когда узнали, какому жестокому обращению
подверглась мисс Рансибл на таможне.

-- Ну, знаете ли,-- заявили они,-- Агата, деточка, это же просто позор!
Это неслыханно, это безобразие, это недомыслие, это варварство, это ужасно,
ужасно! -- А потом заговорили о предстоящем вечере у Арчи Шверта.

-- Кто такой Арчи Шверт? -- спросил Адам.

-- А-а, это уже после вашего отъезда. Жуткий человек. Его обнаружил
Майлз, но с тех пор он так вознесся, что скоро перестанет нас узнавать. В
общем-то, он очень милый, только безнадежно вульгарен, бедняжка. Живет в
отеле "Ритц", это, по-моему, шикарно, правда?

-- Он и вечер устраивает там?

-- Ну что вы, милый, конечно, нет. Вечер будет в доме Эдварда
Троббинга. Вы же знаете, это брат Майлза, но он занят какой-то там политикой
и ни с кем не знаком. Он заболел и уехал в Кению или куда-то там еще, а его
дом на Хартфорд-стрит, идиотский такой дом, стоит пустой, вот мы все туда и
переселились. И вы к нам вселяйтесь, очень будет весело. Дворецкий и его
жена сначала были очень недовольны, но мы их угощали вином и дарили им
всякие вещи, и теперь они в восторге, только и делают, что вырезают из газет
заметки о нашем времяпрепровождении.

Одно плохо, что у нас нет машины. Майлз ее разбил, я имею в виду машину
Эдварда, а ремонт нам абсолютно не по карману, так что скоро придется
переезжать. Да и вообще там все побилось и грязь ужасная. Понимаете,
прислуги в доме нет, только вот дворецкий с женой, а они теперь вечно
пьяные. Такой дурной пример... Мэри Маус была ангельски добра, она нам
присылала корзины с икрой и всякими вкусностями... Сегодняшний вечер Арчи,
конечно, тоже устраивает на ее деньги.

-- А знаете, меня что-то опять начинает тошнить.

-- Ох, Майлз!

(Ох, Цвет Нашей Молодежи!)

У ангелов, ехавших в переполненном вагоне второго класса, настроение
поднималось медленно.

-- Опять она взяла Оглядку с собой в машину,-- сказала Праведная Обида,
которая когда-то в течение одной блаженной недели состояла у миссис Оранг в
любимицах.-- Что она в ней нашла, не понимаю... А в Лондоне хорошо,
Стойкость? Я там только раз побывала, уже давно.

-- Там просто рай. Магазины и вообще.

-- А мужчины там какие, Стойкость?

-- У тебя, Непорочность, только и есть на уме что мужчины?

-- Ничего подобного. Я просто спросила.

-- Как тебе сказать. Смотреть особенно не на что по сравнению с
магазинами. Но польза от них есть.

-- Слышали? Ай да Стойкость! Вы слышали, что она сказала? Она говорит:
"Польза от них есть".

-- От магазинов

-- Да нет же, дуреха, от мужчин.

Ах, от мужчин? Да, это неплохо сказано.

И вот поезд прибыл на вокзал Виктории, и все эти пассажиры разъехались
во все концы Лондона.

Адам оставил чемодан в гостинице и сразу поехал на Генриетта-стрит, к
своему издателю. Рабочий день в редакции кончался, многие сотрудники уже
разошлись, но Сэм Бенфлит, младший компаньон, с которым Адам всегда имел
дело, по счастью, еще сидел в своем кабинете -- читал в корректуре роман
одной из их постоянных авторш. Это был весьма толковый, молодой еще человек,
внешности элегантной, но строгой (секретарша всегда трепетала, когда входила
к нему с чашкой чаю).

-- Нет, это у нее не пройдет,-- приговаривал он, скрепляя своей
подписью протесты наборщика.-- Нет, черт возьми, это не пройдет. Этак мы все
из-за нее угодим за решетку.-- Одной из самых ответственных его обязанностей
было "подсаливать" не в меру пресные рукописи и приглушать не в меру
откровенные, приводя их таким образом к единому, апробированному на данный
день уровню нравственности.