полулежал в своей любимой позе - скрестив лапы впереди, приподняв голову, -
он выделялся среди всех мощным загривком и мосластостью, тяжеловесностью
телосложения. Рядом, подобрав под себя толстый куцый хвост, чем-то похожая
на застывшую скульптуру, сидела молодая волчица Акбара. Волчица прочно
упиралась перед собой прямыми сухожильными ногами. Ее белеющая грудь и
впалое брюхо с торчащими, но уже утратившими припухлость сосцами в два ряда
подчеркивали поджарость и силу бедер волчицы. А волчата, тройня, крутились
подле. Их непоседливость, приставучесть и игривость вовсе не раздражали
родителей. И волк и волчица взирали на них с явным попустительством: пусть,
мол, резвятся себе...
просматривали, что делалось внизу в Моюнкумах при закатном солнце.
Неподалеку от волков с волчатами, немного в стороне, в тамарисковых рощах,
паслись сайгаки. Их было немало. Довольно большое стадо паслось почти рядом,
разбредясь в тамарисках, на некотором удалении от другого, еще более
многочисленного скопления. Если бы коршунов интересовали степные антилопы,
они бы, обозревая саванну, тянущуюся на десятки километров в ту и в другую
сторону, убедились, что сайгакам несть числа - их сотни и тысячи, ибо они
искони изобиловали в этом благодатном для них полупустынном ареале.
Пережидая вечерний зной, сайгаки по ночам шли на водопой к столь редким и
далеким источникам влаги в саванне. Отдельные группы уже сейчас, быстро
набирая ход, потянулись в ту сторону. Им надлежало преодолеть большие
расстояния.
что тем явственно были видны сквозь призрачно освещенный травостой чия их
быстро скользящие бока и спины, приспущенные головы самцов с небольшими
рожками. Они всегда движутся с опущенной головой, чтобы не испытывать
лишнего сопротивления воздуха, ибо в любой момент готовы рвануться бегом.
Так устроила их природа в ходе эволюции, и в том главное преимущество
сайгаков, спасавшихся от любой опасности бегством. Даже если они ничем не
встревожены, сайгаки обычно идут размеренным галопом, неутомимо и неуклонно,
не уступая пути никому, кроме волков, поскольку их, антилоп, множество и в
этом уже их сила...
галопирующей массой, поднимая за собой ветер, пронизанный духом стада и
пылью из-под копыт. Волчата на пригорке заволновались, инстинктивно
взбудоражились. Все трое напряженно принюхивались к воздуху и, не понимая
еще, в чем дело, порывались бежать в ту сторону, откуда доносился этот
волнующий стадный дух, им очень хотелось кинуться в те стеблистые поросли
чия, среди которых угадывалось мелькание многих бегущих тел. Однако
волки-родители, ни Акбара, ни Ташчайнар, не шевельнулись и не изменили своих
поз, хотя им ничего не стоило буквально в два прыжка очутиться рядом с
проходившим стадом и погнать его, яростно, неудержимо преследовать на измор,
так, чтобы в общем беге том, в беге-состязании на грани смерти, когда
сдается, что земля и небо меняются местами, изловчиться на каком-нибудь
крутом вираже и на лету свалить пару-другую антилоп. Такая возможность была
вполне реальной, но могло случиться и так, что не повезло бы, не удалось бы
нагнать добычу, случалось и такое. Как бы то ни было, Акбара и Ташчайнар и
не подумали начать погоню - хотя, казалось, добыча, можно сказать, сама шла
в руки, они не трогались с места. На это имелись свои причины - они были
сыты в тот день и устраивать в такую несусветную жару при набитых желудках
бешеную гонку, погоню за неуловимыми сайгаками было бы смерти подобно. Но
главное - для молодняка еще не пришла пора такой охоты. Волчата могли
сломаться - раз и навсегда, если бы, задохнувшись в беге, отстали от
недостижимой цели - больше они бы не пытались дерзать, утратили бы кураж.
Зимой, в сезон больших облав - вот когда набравшие сил полуярки, к тому
времени уже почти годовалые, могли бы испытать себя, могли бы убедиться,
насколько хватит их крепости, могли бы приобщиться к делу, а пока не стоило
портить игру. Но то будет преславный час!
азарта волчат, пересела на другое место, нее так же провожая цепким взором
движение антилоп, следовавших на водопой, скользя бок о бок в серебристых
чиях, как рыбы в нересте, плывущие в верховья по реке - все в одну сторону и
все неотличимые друг от друга. Во взоре Акбары, однако, сквозило свое
понятие вещей: пусть удаляются сейчас сайгаки, придет день урочный, все, что
есть в саванне, никуда из нее не уйдет. Волчата же тем временем стали
надоедать отцу, пытаясь растормошить угрюмца Ташчайнара.
один прекрасный день сплошь белую на рассвете от новоявленного снега,
которому срок на земле день или полдня, но тот снег - сигнал волкам к
большой охоте. С того дня охота на сайгаков станет главным делом в их житье.
И грянет тот день! С туманцем понизовым, с морозным инеем на грустных белых
чиях, на подогнувшихся от снега кустистых тамарисках и с дымным солнцем над
саванной - волчица представила себе тот день так явственно, что вздрогнула
невольно, как будто бы вдохнула нечаянно морозный воздух, как будто бы
ступила упругими подушечками лап, сомкнутыми в цветочные созвездия, на
снежный наст и совершенно четко прочла сама и свои матерые следы и следы
волчат, уже подросших, окрепших и определивших свои наклонности, что можно
было видеть уже по следам, и рядом самые крупные отпечатки - могучие
соцветия с когтями, как с клювами, чуть выступающими из гнезд, - от лап
Ташчайнара, они всех глубже и всех сильней промнутся в снег, ибо Ташчайнар
здоров, тяжеловат в подгрудке, он - сила, он молниеносный нож по глоткам
антилоп, и всякая настигнутая сайга окрасит белый снег саванны током алой
крови, как птица взмахом горячих красных крыльев, ради того, чтобы жила
другая кровь, сокрытая в их серых шкурах, ибо их кровь живет за счет другой
крови - так поведено началом всех начал, иного способа не будет, и тут никто
не судия, поскольку нет ни правых, ни виноватых, виновен только тот, кто
сотворил одну кровь для другой. (Лишь человеку дан иной удел: хлеб добывать
в труде и мясо взращивать трудом - творить для самого себя природу.)
поменьше, потянутся рядком в тумане понизовом и остановятся в подветренной
лощинe среди кустов - здесь волки подождут, осмотрятся, оставят тех, кому в
засаде быть...
можно подползти, пластаясь по снегу, прижимаясь к обледенелым травам, не
дыша приблизится к пасущимся сайгакам так близко, что увидит их глаза, не
всполошенные еще, и кинется затем внезапно, как тень, - и грянет звездный
час волка! Акбара так живо представила себе ту первую облаву - урок
молодняку, что взвизгнула невольно и едва удержалась на месте.
понесутся стремглав как от пожара, и белый снег вмиг прочертится черным
земляным шрамом, и она, Акбара, за ними следом, идущая всех впереди, а за
нею, почти впритык, ее волчата, молодые волки, все трое первенцев, ее
потомство, что изначальное предназначение и явило на свет ради такой охоты,
а за ними ее Ташчайнар, отец могучий, неукротимый в беге, преследующий лишь
одну цель - загнать сайгаков так, чтобы погнать на засаду и тем преподнести
урок охоты отпрыскам своим. Да, то будет неукротимый бег! И в устремленности
грядущей не столько сама добыча была желанна в тот час Акбаре, сколько то,
чтобы поскорее охота состоялась, когда бы понеслись они в степной погоне
подобно птицам быстрокрылым... В этом смысл ее волчьей жизни...
ниспосланные ей свыше, мечты, которым суждено будет позднее вспомниться
горько, до боли в сердце, и сниться часто и безысходно... И будет вой
волчицы как плата за те мечты. Ведь все мечты так - вначале рождаются в
воображении, а затем по большей части терпят крушение за то, что посмели
произрастать бeз корней, как иные цветы и деревья... И ведь все мечты так -
и в том их трагическая необходимость в познании добра и зла...
III
для полупустыни, - тот снег забелил ненадолго всю саванну, явившуюся самой
себе в то утро белым безбрежным океаном с застывшими на бегу волнами, где
есть где разгуляться ветру и перекати-полю и где наконец установилась такая
тишина, как в космосе, как в бесконечности, поскольку пески успели напиться
влаги, а увлажненные такыры смягчились, утратив свою жесткость... А перед
этим над саванной прогоготали гусей осенних косяки, так высоко и звонко
пролетали они в сторону Гималаев над Моюнкумскими степями, отправляясь с
летовок от северных морей и рек на юг, к исконным водам Инда и Брахмапутры,
что, будь у обитателей саванны крылья, все поддались бы зову. Но каждой
твари свой рай предопределен... Даже степные коршуны, парившие на той
высоте, и те лишь уклонялись в сторону...
детскости, все трое превратились в угловатых переростков, но уже каждый со
своим норовом. Понятно, волчица не могла дать им имена: раз богом не
определено, не переступишь, зато по запаху, что людям не дано, и по другим
живым приметам она легко могла и отличить и звать к себе в отдельности
любого из своего потомства. Так, у самого крупного из волчат был широкий,
как у Ташчайнара, лоб, и воспринимался он потому как Большеголовый, а
средний, тоже крупнячок, с длиннющими ногами-рычагами, которому быть бы со
временем волком-загонщиком, тот воспринимался Быстроногим, а синеглазая,
точь-в-точь как сама Акбара, и с белым пятном в паху, как у самой Акбары,
игривая любимица Акбары значилась в ее сознании бессловесном Любимицей. То
подрастал предмет раздора и смертельных схваток среди самцов, едва придет ее
любовная пора...
праздником нечаянным для всех. Вначале волчата-переростки оробели было от
запаха и вида незнакомого вещества, преобразившего всю местность вокруг
логова, а потом понравилась им прохладная отрада и закрутились, забегали
вокруг наперегонки, барахтались в снегу, фыркали и взлаивали от
Березин Федор
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Свержин Владимир