вытянув ноги, кеды его были в пыли и довольно поношены.
горле. - Ты никогда не болел детскими болезнями?
"пас". Не приходилось бывать в этих русских местах?
с оттенком удивления:
Ленинграде? Почему я не знал, что ты существуешь? Просто археологическая
находка!
Никита. - Привет, познакомились.
Значит, тебя поселили в комнате Алексея?
Валерий покачал длинной ногой, обутой в кед, повращал кедом, потом не то
вопросительно, не то иронически прищурил один глаз на Никиту. - Что, был
разговор со стариком? Была какая-то просьба с твоей стороны?
сигарете, стряхивая пепел. Вся поза его, глаза, подвижное лицо выражали
насмешливое и нестеснительное любопытство, и Никита почувствовал
раздражение к его ангинному голосу, к этой его самоуверенной манере
держать сигарету на отлете.
просить?
жизнь стараюсь нос не совать. Как тебе понравился старик? Речи не
произносил?
продолжать этот разговор.
добродушно. - Старик любит МХАТ. Это та рассеянность, когда человек
приходит в одной галоше в институт, но другую держит в портфеле. Причем
завернутую в газету. Но, в общем, он добрый малый, твой маститый
родственник.
родственников. Больше, чем надо. Но просто не знал, что всем необходимо
считать меня бедным сиротой из провинции, а я, собственно, ничего не
прошу! Я привез письмо матери. Это была ее просьба.
начал подрагивать длинной ногой, узкое, с облупившимся от загара носом
лицо стало сонным.
суетятся, размахивая категориями добра. Никто не хочет быть, так сказать,
черствым в наше время. Для тебя это новость?
Валерий смеясь. - Улыбки, вежливость, демократическое похлопывание по
плечу - модная форма самозащиты. Люди изо всех сил хотят оставить о себе
приятное впечатление. Надо знать это, не надо быть наивным. Реализм не
должен убивать прекрасную действительность.
Ольги Сергеевны, и потом легонько, будто ногтем, два раза стукнули в
дверь. - У тебя Никита, голубчик? Прости, пожалуйста. Я жду тебя. И отец
ждет. Прошу тебя, прошу, милый. Извините, пожалуйста, Никита, я вам
помешала?
тон ей так же ласково-певучим голосом и, наморщив обгоревший на солнце
нос, сказал Никите: - Вот видишь, моя мама, добрейшая женщина, опасается
очень, что ты обидишься. Мир соткан из условностей, Никитушка. Ну ладно, я
должен ехать с уважаемой мамой в Столешников и как любящий сын изображать
грузчика - таскать сухое вино и укладывать в машину. У нашего старика
какая-то дата - именины или полуюбилей, понять невозможно. Это знает один
он.
продолжительность жизни будет соответствовать статистике. Покеда!
Располагайся у меня, полистай прессу и учти: в холодильнике на кухне -
холодное пиво. Впрочем, не хочешь ли прокатиться с нами?
3
солнце, на дующий жаром светоносный воздух летнего дня и как только увидел
в тени деревьев, на троллейбусной остановке нежно-белые островки тополиных
сережек, с невесомой легкостью летевший над тротуаром пух, Никита
почувствовал облегчение, как будто что-то кончилось. Он знал, что впереди
был длинный свободный день и до вечера не нужно было ни с кем
разговаривать, против воли испытывая какую-то новую возникшую зависимость,
неприятную ему, видеть вынужденное сочувствие, подчеркнутую скорбность,
объяснять то, что не мог никому объяснить.
домами была в коридоре сплошной тени. В густоте летнего зеленого
полусумрака тополей темнели арки ворот, прохладно отблескивали стекла
старинных подъездов, и в просачивающихся радиусах солнца проступали белыми
пятнами под полуразваленными балкончиками мощные торсы кариатид. И веяло
от каменных арок, от затененных листвой окон устоявшимся покоем, какой-то
размеренной, уравновешенной жизнью тихой, отдаленной от центра улицы.
дугами веселой нависшей зелени, и Никите было приятно видеть по-летнему
открытые окна, локти людей в них и видеть, как на круглых синеватых
стеклах, стеклах аквариума, слепяще вспыхивали, перебегали солнечные
искры, брызгавшие сквозь листву.
ветер от колес поднял с мостовой тополиный пух, облепил брюки Никиты, и он
вскочил в пневматически разъехавшиеся двери.
звенящем вызовами звонков телеграфе на улице Горького Никита заказал
срочный разговор с Ленинградом и, томясь в ожидании вызова, стоял возле
названного номера кабины.
сдвинута соломенная шляпа, - начальнически выкатив глаза, угрожающе стучал
кулаком по столику; шляпа его съезжала с круглой обритой головы; он
поправлял ее плечом, сиплым голосом кричал в трубку:
водочки в номере! Не-ет, я не из базы звоню, на свой счет из телеграфа
звоню! Теперь-то досконально все понял. Я тебе враз распомидорю характер
дурацкий!.. Ты у меня другие арии запоешь!
хвостиком черных волос вынула из сумочки зеркальце, серьезно всматриваясь,
провела мизинцем по растянутым, подкрашенным губам и вдруг, услышав сиплый
крик из будки, фыркнула смехом в зеркальце, взглянула на Никиту черными
смеющимися глазами, но сейчас же отвернулась, независимо тряхнув хвостиком
волос. Он успел улыбнуться ей, как знакомой, и в то же время подумал:
набережной, подняв воротник пиджака, щекой прижимаясь к жесткому ворсу, -
дуло предвечерним холодом от Невы, его знобило, и он еще физически ощущал
мертвый холодок материной щеки, к которой в последний раз прикоснулся
губами, как сделали другие и сделала Эля, перед тем как все должно было
быть кончено и двое незнакомых людей с лопатами, подойдя, равнодушно стали
смотреть вниз.
покачиванием уходящего вниз, и, понимая, зачем эта земля и это темное,
прикусив губы, поднял голову и на миг встретился с огромными, умоляющими
глазами Эли.
расплавленно горели окна в размытых закатом силуэтах домов, вспыхивали
стекла еле видимых трамваев на далеких мостах, тонкими палочками
равномерно и стеклянно взмахивали длинные весла гоночных лодок на Неве, и
все буднично говорило о том, что ничего не изменилось в городе, а он
слышал за собой то отстающий, то догоняющий цокот каблуков, знал, что все
время от кладбища сзади шла Эля, но не окликала, не останавливала его.
Черепнин Владимир
Корнев Павел
Самойлова Елена
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Вронский Константин